Смертоносная чаша [Все дурное ночи] - Сазанович Елена Ивановна. Страница 72

Я машинально закрыл лицо руками. Еще одна смерть. И вновь я оказался рядом, вновь ничем не сумев помочь…

Не скажу, что испытывал большую симпатию к швейцару, но я не хотел мириться с тем, что человек может умереть просто так. Это для меня оставалось невыносимой болью, почти пыткой. Я знал, что вот так просто, в любую минуту могу умереть и я. Наверное, я и не очень полезный для общества человек, и вообще не очень нужный. Но в любом случае я человек, которого родила Земля, а смерть может принести только небо. Иная смерть – это неправда. Это несправедливость. Это преступление. Я знал, что за сегодняшний долгий-предолгий день я совершил массу непростительных ошибок. И последняя из них оказалась самой чудовищной, но совершил я ее потому, что живого человека хотел защитить от незаслуженного наказания. Я не мог знать, что передо мной – уже помеченный смертью человек. И если бы я это понял, возможно, вел себя иначе. Но как бы я себя вел? Как?

Мы часто говорим людям то, что не обязательно говорить, и это приводит к печальному результату. Мы не думаем о последствиях и не можем думать, потому что мы живые, и наши чувства живые, и наш разум – живой. Я не могу нести ответственность за смерть еще одного человека. Но я несу ответственность за себя, за свои слова. И поэтому я виновен.

…Труп уже увезла «скорая помощь». Хотя в скорой помощи Варфоломеев уже не нуждался. А мы с Вано неслись в милицейской машине, и он пытался поймать мой взгляд, а я пытался послать своего товарища к черту. Я устал.

– Не вини себя, Ник. – Вано был великодушен. – Не вини. Это я, скорее, виноват. Ты ведь даже не сыщик. А если у сыщиков просчеты не редкость…

– А мне плевать на сыщиков, – зло ответил я. – Глубоко, Вано, плевать. В любом случае, я – человек. Просто человек. Если хочешь, городской обыватель. И не должен был срываться до вашего уровня допросов, до вашего уровня мышления, когда человек – ничто. Только для выуживания фактов. Только для заполнения еще одного документика – преступник найден! Преступность резко падает! Пойте нам дифирамбы! Мне это абсолютно не нужно, Вано. Я просто не люблю зло. Пусть это звучит наивно, но я люблю добро, Вано.

Знаешь, человек в экстремальных ситуациях часто становится сентиментальным. Пусть так. Но я действительно не хочу, чтобы праздновал победу дьявол. Не хочу, чтобы нормальные люди расплачивались своей жизнью за чью-то ненависть. Я хочу просто жить, очень нормально жить. Мне не нужен шикарный особняк, шикарный лимузин. И на славу мне плевать! Я хочу очень немногого. Спокойно спать по ночам, без страха гулять вечерами. Я хочу, чтобы моя любимая девушка не сидела в тюрьме. Неужели это так сложно, Вано? Скажи, разве это не естественно для человека?..

– Ты во всем прав, Ник. – Вано пожал своими широченными плечами. – Но ради этого нормального покоя одних другие иногда жертвуют собственным покоем. И ради, конечно, правды. Ты же любишь правду, Ник. Я это знаю…

– Странно, артист, предпочитающий правду обману. Наверно, поэтому из меня и не получился артист.

– Зато из тебя получился классный парень. Это стоит дорогого.

Я не заметил, как за высокими и печальными разговорами мы подъехали к нужному месту. Машина резко затормозила. Шофер распахнул дверцу, пропуская нас. Все это время думая о смерти человека, погибшего по моей глупости, я не сразу сообразил, где очутился. И только спустя несколько минут, оглядевшись, вяло спросил:

– Зачем мы здесь?

– Я не хотел тебе причинить боль, в общем-то, дело подошло к концу. Ты мой товарищ, Ник. И поэтому… Прошу, переживи это. Я очень прошу, переживи…

Мы находились недалеко от дома, где живет Вася и совсем еще недавно проживал Толмачевский. Было довольно поздно, на улице – ни души. Улица фактически не освещена, и этот густой мрак производил на меня особенно гнетущее впечатление. Я никак не мог понять, зачем мы здесь, но Вано продолжал упорно молчать, а на мои вопросы отвечал неопределенно и сухо.

Мы остановились за углом дома. И Вано, предложив мне сигарету, наконец произнес:

– Подождем здесь. Некоторое время.

– И кого, если не секрет?

– Вообще-то секрет. Но не только потому, что это служебная тайна. Просто не хочется, чтобы ты наделал лишних глупостей.

– Больше ошибок, чем я наделал за последнее время, думаю, не может быть. К тому же, на мой взгляд, пришло время исправлять их.

– Надеюсь, сегодня же мы их и исправим.

Мы довольно долго торчали за углом дома, в зарослях кустов и деревьев. Вано напряженно вглядывался в темноту, но улица оставалась пустынной. Мы курили сигареты одну за другой, ежась от холода и ветра. И вот когда пачка уже была пуста, с противоположной стороны улицы подкатил «форд». Машина резко затормозила на углу дома, и из нее выскочил высокий, худощавый человек. Пробираясь под окнами дома сквозь заросли, он направился прямиком к Васиному подъезду.

Я мгновенно сообразил, что это именно тот, кого мы так долго ждали, рискуя подхватить воспаление легких. Я вопросительно взглянул на Вано. Он по-прежнему молчал и лишь кивком головы указал, что нужно идти за объектом наблюдения.

В подъезде вдруг погас свет, и мы, осторожно ступая по каменной лестнице, в потемках следовали за незнакомцем. Мы остановились на площадке между четвертым и пятым этажами, когда раздался резкий звонок. Звонили в Васину дверь. И я даже услышал какой-то шорох и голос за дверью, но не стал удивляться, прекрасно зная, что в этой квартире никого не должно быть. Тем не менее дверь отворилась, и Вано, резко сорвавшись с места, перескакивая через ступеньки, бросился вверх. Я не менее резво побежал за ним.

Я ожидал увидеть что угодно, но только не эту картину. Пожалуй, появление в Васином доме Дракулы было бы для меня куда меньшей неожиданностью. Переступив порог квартиры, я резко остановился в дверях. В глазах моих застыл ужас. Ноги стали ватными. Казалось, я вот-вот рухну на пол. Но на мою жалкую персону никто не обращал внимания.

На коврике в коридоре, прислонившись спиной к стене, сидела Василиса. Она была страшно напугана и все время массировала шею руками. А недалеко от нее стоял во всей своей красе Вовка Лядов. Его держали за руки двое оперативников. Лицо моего бывшего сокурсника было искажено злостью. А при виде меня его бесцветные глаза вспыхнули нескрываемой ненавистью.

– Ник! – прошептал он побелевшими губами. – И все-таки ты проиграл, Ник.

Я абсолютно ничего не понимал. Я бросился к Василисе и первым делом помог ей добраться до дивана.

– Васька, что здесь происходит, милая?..

Она еле слышно прошептала охрипшим голосом:

– Он хотел меня задушить, Ник… Это так страшно, Ник… Так страшно…

Я резко поднялся с места и столкнулся лицом к лицу с Порфирием. Хотел было закричать, но из моей груди вырвался лишь хрип:

– Вы ее использовали!.. Опять ваши методы!.. Вы ее… Она чуть не погибла!.. Как вы смеете!..

– Не надо, Ник, – услышал я позади себя слабый шепот девушки. – Не надо… Все не так…

Но я ее не слушал. Я с кулаками бросился к Порфирию. Мою руку перехватил Вано.

– Не делай глупостей, Ник. Ты вначале должен во всем разобраться.

Я обхватил голову руками. У меня было так мало сил для разбирательства! Сделав над собой усилие, я повернулся к Лядову.

– Ты… Но при чем тут ты?..

– А при всем! Мне уже плевать на собственную жизнь. Но запомни: в любом случае, ты – проигравший! Красавчик Ник с альпачиновской улыбочкой. Талант и любимец Фортуны. – Лядов неожиданно захохотал. Громко, неестественно. И мне показалось, что он на сцене. Впрочем, он всегда помнил, что он артист. Но что плохой артист – не всегда. – Нет, Ник! Ты ошибся. – Он потрогал свои запястья, на которые вот-вот должны были надеть наручники. – Это я – талант! И это я – любимчик Фортуны! Ты бы никогда не додумался до столь гениального плана. И ты бы никогда не смог так сыграть убийцу, как это сделал я! Игра на сцене – это полная чушь по сравнению с игрой в жизни. Нет, только игра в жизни может до конца проявить талант. И поэтому я выиграл, Ник. Я всегда тебя ненавидел! И я сделал все, чтобы ты в жизни проиграл, Ник! И ты проиграл! Пусть моя жизнь уже закончена, но я сделал все, чтобы твоя тоже полетела к черту! Слышишь?! Ко всем чертям!