Улица вечерних услад - Сазанович Елена Ивановна. Страница 10

– Вкусно, правда вкусно, Костя?

И я только теперь заметил, что ее короткие волосы взбились. И на левом плече – синяк.

Я, как ошпаренный, отскочил в сторону.

– Ты… Ты… – на моих губах появилась слюна. – К черту, твое солнце! И твоих человечков! Их нет! Поняла, нет! Жизнь можно любить только тогда, когда знаешь, что в жизни есть преданность. А не предательство! Любовь, а не… – и я запнулся.

– Ну, продолжай, Лоб, – и она сощурила свои вишневые пуговки.

– И я знаю, что такое хорошо. И что такое плохо, – уже как можно спокойнее продолжал я. – И я знаю, что существуют критерии добра и зла. Правды и лжи. А все остальное – это демагогия. Оправдание для таких распущенных девок, как ты. Ты знаешь, моя воля. Я бы тебя ударил, – и по моим глазам она поняла, что я не лгу.

– Ну так ударь! Ударь, Костя.

Я помотал головой.

– Я не сделаю этого. Кроме презрения я ничего к тебе не испытываю. Даже ненависти. Ты просто для меня продажная девка, – повторил я слова бабушки, которые она не раз бросала в адрес моей матери.

– Нет, Лобов-маленький. Я все делаю от чистого сердца. И никогда в жизни не продавалась, Лоб.

– Это не оправдание, Вера. Твое сердце не может быть чистым. Я в это не верю. И об этом я сегодня же расскажу отцу. Я должен это сделать, Вера.

Я решил, что Вера испугается. Но ошибся. Они равнодушно отнеслась к моим словам.

– И чего ты добьешься, Лоб?

– Я добьюсь, чтобы ты не жила с ним.

– Ну и что? Ведь от этого будет хуже только ему, Лоб. Уж мне-то поверь. Вряд ли сейчас он бросит меня, Лоб. Еще не пришло время. Без меня пока он никак не обойдется. Ты знаешь, он даже простит меня. Но знаешь, как он будет мучиться? А, Лоб? Ответь? Ты знаешь?

Я опустил голову. Я это уже знал. И мои слезы по сравнению с будущими слезами отца теперь мне казались просто водой из-под крана.

– Если хочешь, я сама могу это сделать, Костя. Если ты хочешь. Но поверь, я люблю твоего отца. И не хочу причинять ему боль.

– А этот, – сквозь зубы процедил я. – Этот… Усатый…

– Это затмение, Лоб. В природе часто бывает затмение. И не нам управлять ею, ты согласен? Мне когда-то так было здорово с этим парнем, Костя. А сегодня… Жара, речка, солнечные человечки… Ты, – Вера задумалась. И тут же встрепенулась. – И, безусловно, природа. Мне так было здорово, Лоб.

– Замолчи!

– Ты считаешь, было бы правильно, если бы я его прогнала? И всю жизнь жалела об этом? А сегодня ночью, рядом с твоим отцом, наверняка бы не сомкнула глаз, мечтая о нем? Разве этим я бы не предала твоего отца? Но все прошло, – Вера улыбнулась.

– Это, как вздох, Костя. Но тебе трудно понять. Ты такой маленький.

Меня внезапно вдруг осенила мысль.

– Послушай, Вера, а как тебя зовут?

– Вера, – она взяла меня за руку. И крепко пожала ее. – Меня зовут Вера. Ну, пойдем?

И она пошла впереди меня. Босая. Худенькая. По-прежнему верящая в солнечных человечеков.

– Вера, – окликнул я ее.

Она удивленно оглянулась.

– Ничего не нужно говорить отцу, Вера. Я его тоже люблю.

… Именно в этот солнечный день. Под палящим солнцем. Среди солнечных человечеков. Я понял, что наступило мое совершеннолетие.

Этим же вечером отец, ни капельки не стесняясь меня. Целовал Веру. И шептал ей:

– Столько сразу неудач, девочка моя. Только ты. Если бы не ты. Я бы не выжил. Они давят на меня. Откуда в людях столько зависти. Злости. Откуда? И кто дал им право копаться в моей жизни… Девочка моя. Только ты… Если бы не ты, я бы не выжил.

Вера гладила отца по голове, как недавно меня. И говорила мягким грудным голосом:

– Ну что ты, мой славный Лобов. Люди не стоят того, чтобы из-за них так печалиться. Уж мне-то поверь. Все так хорошо, Олег. У тебя есть я, твой мальчишка. Разве этого мало, Олег? Ведь все так хорошо. Уж мне-то поверь…

И отец верил. Впрочем, как и я. В этот же вечер я убедился, что в жизни чаще спасает ложь. А не правда…

Так иди примерно так проходило мое последнее беззаботное лето. Тетя Шура по-прежнему не здоровалась с отцом. Отец по-прежнему вкалывал в своей лаборатории. А я по-прежнему впитывал в себя, как в губку, жизненную философию Веры. Правда, я все чаще стал замечать. Что Вера уже не с такой радостью бросается по вечерам отцу на шею. И в ее радости есть что-то фальшивое. натянутое. И вечерами она все чаще засиживалась с нами в беседке. Или где-то шлялась с Лешкой Китовым в поисках бабочек, которые они почему-то решили коллекционировать вместе. Впрочем, я не был на них в обиде. К бабочкам я всегда оставался равнодушным с детства. А когда представлял, что они в недалеком прошлом – и вовсе гусеницы. Так испытывал даже некоторую благодарность, что они не взяли меня в свою команду. Отца, по-моему, эта нездоровая тяга к бабочкам не беспокоила тоже. И охлаждения Веры он не замечал. А я и не пытался ему намекнуть на это. Отец был счастлив. И мне этого было достаточно. И если Верина ложь ему приносила только покой и радость. Я ничего не имел против. Тем более я успокаивал себя тем, что они скоро укатят на юг. А там – море. Жара. Солнечные человечеки и… И, конечно, природа. И, конечно, все образуется.

Кит ворвался ко мне в комнату. И топая ногами. И размахивая руками. Заорал прямо с порога:

– Старик!!! Неужели ты забыл, какой завтра день!

Я флегматично пожал плечами. Давно зная, что он имеет в виду.

– День? Ты спрашиваешь, какой завтра день?

– Ну! Ну! – торопил меня Кит. – Напряги свой лоб.

– День как день, – отвечал я, старательно демонстрируя, как я умев напрягать лоб. – А что? Разве завтра передают дождь?

Возмущению Кита не было предела.

– И это мой друг! Вы слышали! Это мой лучший товарищ и друг! – и Кит почему-то обратился к спящему ежу, ища у него поддержки. Но еж проигнорировал его вопли.

– А-а-а, – протянул я. – Кажется что-то припоминаю.

– Наконец-то, радостно вздохнул Кит.

– День охраны природы и памятников! – заключил я. – Вы с Верой организаторы, не так ли?

Кит почему-то смутился.

– При чем тут Вера? Мы, действительно, с Верой любим живую природу. Не в пример тебе, варвару. И насобирали, между прочим, целую коллекцию бабочек, – отчитался передо мной Кит.

– А я и не подозревал, что бабочкам легче летается по вечерам, – абсолютно без задней мысли ляпнул я.

Кит как-то съежился. И направился к двери.

– Да, кстати, – он оглянулся у выхода, – в общем, мне завтра стукнет семнадцать. Придешь? Жаль, что ты об этом забыл.

Я приблизился к Киту. И положил руку на его плечо. И чуть его сжал.

– Ну что ты, Лешка. Разве можно забыть дату рождения великого мастера слова?

– Нельзя, – согласился со мной Кит. – Кстати, для тебя я тоже кое-кого пригласил. Так что скучать не придется.

И только я попытался раскрыть рот. Как Кит хлопнул перед моим носом дверью. И я так и остался стоять с открытым ртом, размышляя о чуткости и заботе моего верного товарища.

На следующий день отец. Вера и я бодро шагали поздравлять Лешку Китова. Я не переставал мысленно восхищаться предстоящей компанией. Ну, я – это еще понятно. Я – закадычный друг Кита. Вера – тоже куда ни шло. Вместе охотятся по вечерам за бедными насекомыми. Вроде как бы – подружка. С отцом – посложнее. Он к Киту никакого отношения не имеет. Особенно по возрастным показателям. Но он – как-никак друг Веры. Значит, получается – при ней. Отец Кита дядя Витя – в командировке. Но тетя Шура ни в какие командировки не собиралась. Хотя, насколько мне известно, родителей ни дни рождения отправляют подышать свежим воздухом. Иди в кино. Но, если останется мой отец, судя по всему, тетя Шура никуда прогуливаться не собирается, ибо…

На «ибо» я споткнулся. И пенял, что можно сломать голову, вычисляя родственные связи гостей.

Как я и предполагал, у тети Шуры даже и мысли не возникло дышать свежим воздухом. Иди пойти в кино. И выглядела она потрясающе. И я впервые задумался, почему отец так легкомысленно ею пренебрег. Высокая, белокурая. Очень пышная. И очень яркая. Вера по сравнению выглядела общипанным цыпленком.