Низший пилотаж - Ширянов Баян. Страница 8
– Курить есть? – Его голос сух, словно он не замечает ничего, кроме приведшей его ко мне цели.
– На. – Я протягиваю ему пачку.
– Спасибо. – Его голос ломается, как пересушенный лист. Звуки скребут по небу и вываливаются изо рта странными угловатыми кусочками речи.
Закрыв глаза, он курит, затягиваясь глубоко, задерживая дыхание на каждом вдохе табачного дыма. Краем глаза я наблюдаю за ним.
Удивительно. Наркоман, а выглядит как обычный человек. Руки, ноги, даже голова есть. Непонятно…
Я никогда не задумывался над тем, как же должен выглядеть потребитель наркотиков. На карикатурах из журнала «Здоровье», они измождены до предела, у них бешеные глаза, в руках – гигантские шприцы… А тут… Ничего похожего.
Вздохнув, он открывает глаза, чтобы увидеть остальных наркоманов, выходящих из-за кустов. Они возбужденно, в полголоса, переговариваются, продвигаясь к моей скамейке, и присоединяются к уколотому товарищу.
– Не кислая? – Герла бухается рядом со мной и отбирает мой бычок.
– Не… Хорошо пошло…
– А то мне что-то веняк обожгло… – Девица глотает дым и растекается по крашеным брусьям. По ее неумытой мордашке блуждает сладостная улыбка, кажется, еще немного и девичье тело закапает на растущую под скамьей траву.
– Пойдем за еще одной банкой? – Томно, словно он голубой, вопрошает делавший уколы.
– В пизду. – Машет рукой герла. – Давай сначала оприходуемся…
Некоторое время они сидят молча, погруженные в свои, непонятные для непосвященных, мысли. Или это всего лишь видимость мыслительной работы, и они целиком отдались утонченному смакованию наркотических ощущений?
Солнечный диск медленно заползает за крышу дома.
А я сижу, окруженный наркоманами с отрешенными лицами и не знаю, «да» или «нет».
– Пошли в драгу. – Говорит третий, до сих пор молчавший парень. Они встают и тут, неожиданно для самого себя я…
– А можно, я с вами?
Неужели это мои слова? Почему я их сказал? Неужели я решился попробовать НАРКОТИК? Но я же не хочу этого, на самом-то деле! Или хочу, но боюсь признаться в этом себе самому? Почему же я признаюсь в этом совершенно незнакомому пиплу?
– А ты торчишь?
– Нет.
Все, и я в том числе, удивленно переглядываются.
– Тебе, наверное, надо объяснить кой чего… – Чешет жидкую бороденку делавший уколы. – Тебя звать-то как?
Я называюсь.
– Погоняло есть?
– Нет пока…
– А я – Радедорм. Это, – Кивок в сторону первого уколотого, – Нефедыч. Это, – Кивок в направлении второго парня, – Джеф. Герлица – Мулька. Ну, пошли?..
Мы поднялись. Уходя с тусовки, я оглянулся. Но никто не вскочил со своего места, никто не закричал:
– Стой, куда же ты, мудила?!
Все были заняты. Они сидели, пиздили и тусовались.
Мы шли по кривым московским улочкам. Нефедыч, Джеф и Мулька впереди, а я с Радедормом чуть поодаль.
– Ты сам этого хочешь? – В тоне Радедорма не было ничего назидательного, усталые слова нехотя извлекались из глотки, словно ему каждый день приходилось просвещать наркоманов-новичков.
– Ну, да. Хотелось бы попробовать. – Непонятно зачем упорствовал я. – Только…
– Да ты говори, не стремайся…
– Я слушал, что первую порцию бесплатно, а когда втянешься…
– Пионер!.. – Заухмылялся Радедорм. – Ты начитался брошюрок про западных торчков? Да? Так это там и с гариком.
– Кто это, Гарик?
– Героин. Он же диацетилморфин. На него подсесть как не хуй делать. Это ж опиат.
Мулька, она не такая…
– Мулька? Это та герла?
– Не-е!.. – Наркотический смех стал громче и раскатистее. – Ее погоняло от мульки и пошло. Очень она ее любит.
– А цена-то?
– Шесть-восемь копеек.
– И все?!
– Все!
Несколько минут я переваривал услышанное. Нет, тут должен быть какой-нибудь подвох. Может сам укол дорого стоит? Но спросил я совсем не это:
– Но привыкнуть-то можно?
– Если очень постараться, то можно все! Мулька, это такая поебень, которая не входит в обмен веществ. Ты тащишься и все. А отходняк – как похмелье после стакана портвея.
– Кайф-то какой?
– М-м-м… Словами это не передать.
– Ну, на что похоже?
– Примерно, как кофе обпился… Только еще концентрированнее.
Кофе? Портвейн? Вещи знакомые и приятные. Эти названия убаюкивали и возбуждали одновременно. Видать есть что-то в этой мульке, не за просто хуй вся эта кодла ею балуется…
– Кто в драгу пойдет?
Джеф и компания стояли возле аптеки и поджидали нас. Мулька повернулась ко мне и ласково так, мяконько прощебетала:
– Может ты?..
– Точно! – Поддержал Радедорм, – Ты вида не стремного. Не засветился пока. Давай!
На каком-то странном автопилоте я кивнул и пошел в аптеку.
– Стой! Чего брать-то знаешь?
– Мульку…
– Ага. Этот джеф у нас мулькой зовется… – Хмыкнул Нефедыч и я понял, что не хочу узнавать его ближе.
– Идешь в хэндовый отдел, ручной, спрашиваешь: эфедрин есть? Тебе говорят 2-х и 3-х процентный. Ты берешь два пузырька трехпроцентного. Это 16 копеек. Понял? Прайсы есть?
– Понял. Есть.
В аптеке оказалось совсем не страшно. Мне без лишних слов выдали три пузырька. Один я заныкал, так, на всякий случай, а два других зажал в потеющей ладони и вынес в вечереющий город.
– О, ништяк! – Обрадовались наркоманы.
– Где забодяжим? – Полюбопытствовал Джеф.
Радедорм заныкал пузырьки в тусовку и почесал бороду:
– В парадняке.
И повел дворами, точно зная конечный пункт маршрута. Им оказался старинный четырех– или пятиэтажный домина с черной лестницей. На ней-то мы и расположились.
– У кого стрем-пакет? – Шепнул Радедорм. С каждым вздохом вокруг меня сгущалась атмосфера романтического делания чего-то противозаконного, но приятного, как ебля…
Все делал только сам Радедорм. Он расстелил на ступеньке газету, извлек пузырьки с оранжевыми этикетками, зубами сковырнул с них жестяные колпачки. Откупорил, положив серые резиновые пробочки перед каждым из пузырьков. Потом на свет появился еще одна аптечная склянка, из которой в выемки пробочек были насыпаны горки черно-красных кристаллов.
– Что это? – Тихо, как мог, спросил я.
– Марганцовка.
В руке Радедорма появился небольшой шприц и мерзавчик. От бутылки воняло уксусом. Он-то и наполнил шприц до краев. Радедорм осторожно влил в каждый из пузырьков эфедрина по половине шприца. Затем произошло странное. Взяв пробочку с марганцовкой, Радедорм вывалил ее содержимое в эфедрин и ею же закупорил! Прозрачная жидкость немедленно стала густо-фиолетовой. Такая же участь постигла и второй пузырек.
– Промой баян. – Радедорм протянул шприц Нефедычу. Тот достал бутылку с прозрачной жидкостью, стакан, наполнил последний из бутылки и начал набирать ее в шприц, а затем выпрыскивать на нижние пролеты лестницы.
– Что он делает?
– Машину полощет. Чтоб лишнего уксуса не было…
В это время Радедорм, сидя на ступеньках, исполнял странный танец: придерживая большими пальцами пробки зажатых в обеих руках пузырьков, он активно тряс кулаками, то в такт, то в разнобой. Иногда он останавливался, смотрел пузырьки на просвет и снова продолжал взбалтывание.
Все, словно замерзшие, наблюдали за этими движениями. Мне тогда показалось, что Радедорм – это что-то типа гипнотизера, заставляющего всех подчиняться своей непредсказуемой воле. Или он алхимик? Колдующий над пузырьками, составляющий из элементарных и доступных компонентов нечто непостижимое, вроде философского камня, дарующего власть и вечное блаженство.
– Готовьте петуха. – Гордо шепнул Радедорм, продолжая потряхивать пузырьки, но уже менее активно. Заметно было, что жидкость в них приобрела темно-коричневый цвет. Пространство под пробкой сплошь заполняли мелкие пузыри.
– Держи. – И Радедорм передал Джефу один флакончик. Хиппарь осторожно принял его, так же, как Радедорм, с силой придавливая пробку.
В пальцах изготовителя мульки появилась длинная толстая игла. Он осторожно воткнул ее в резину и проколол пробку насквозь. Раздалось слабое шипение, и на толстом конце иголки появились коричневые пузырики.