Верховный пилотаж - Ширянов Баян. Страница 24

И ты начинаешь трясти, трясти, вытряхивать, оттрясать, затрясывая, протрясывая, телепортационно, через взаимодействие кротовьих дыр и суперструнной симметрии, натрясывая туда тот самый э!федрин из всех доступных и недоступных источников, родников, драгстеров, каличных и холодильников почетных и непочетных астматиков…

И когда через битых об колено минут сорок, ты отделяешь тягу и закапываешь в нее солянку, там, внутри немедля образуется нечто, дико похожее на то, что надо… Хлопья… Те самые… Даже если не те самые – то тебе-то что? Тебе-то это пох… Ты-то оттряс, ты занялся выделением и выделил! Выделил нужный для догона порошок…

А когда еще через четверть часа кругов, нарезаемых вокруг водяной бани, с постоянными подуваниями, потрясываниями и проверками уровня кипящей в кастрюле субстанции, пополам с тараканами, волосьями и хлорными известками со стенок и накопившейся тяжелой воды, которой может хватить на ядерный реактор на медленных позитронах, ты снимаешь тарелку… То на ней – корка его… Пороха. Слегка корчиневатого, но пороха…

Отжимая его жопой, ты… Ерзаешь… Елозишь, жалея, что на твоей жопе нет зрячих глазей, так необходимых в данную секунду для наблюдения высыхания сокровенной в газете субстанции…

Именно субстанции… На кристаллы она похожа мало. Скорее пластилин. Но это тебя не может остановить. Ты знаешь, что делать. Запасшись газетами, ты то размазываешь пластилин с э?федрином по страницам, то соскабливаешь. Мажешь, собираешь, мажешь, мажешь, собираешь-соскребаешь, соскребаешь, разма-а-азываешь… Под конец кристалл черен от свинца но это кристалл!

Очередная водная экстракция, декантация, фильтрация… И на весах кристалл, похожий на кристалл, а не на зубную пасту «лесной бальзам».

Кристалла странно много – полграмма. Времени тоже странно много, прошли уже два с половиной часа, как гонцы отправились за банкой… И слуху о них нет, и духа их нема тоже… Но это тебя даже вдохновляет – есть еще время до прихода и их, и от того, что они принесут, и от того, что ты сейчас сварганишь…

А сделаешь ты… У-у-у!.. Эх!.. Йэх-ха! Настрой у тебя такой пиздатый, невъебенный прямо-таки просто настрой! С таким настроем невозможно сварить ничего, кроме такого же обалденного раствора!

Вот порох с компотом уже в фурике. Фурь попыхтывает йодоводородом на соляной бане. А ты наклонил голову, изогнулся весь, смотришь.

Внутри, за термонестойким стеклом идет реакция. Черная смесь вздувается пузырями. Пузыри то поднимаются, то опадают, лопаясь. На их месте тут же вздуваются новые… Процесс в разгаре самого разгара.

Постепенно реакционная среда меняется. Большие черные пузыри уступают место пузырям поменьше. Черный цвет медленно, упорно, через неопределимые глазом градации, превращается в коричневый. Коричневые пузыри уже не поднимаются, они неспешно бурлят.

Ты понимаешь, что времени до явления гонцов остается все меньше и меньше, и прибавляешь газ. Процесс сперва не реагирует, но потом заметно активизируется. Бурлирование активизируется. В отгоне булькает, по стенкам стекают капли. Они, доходя до кипящей вязкой жидкости, взрываются облачками то ли пара, то ли какого-то мутного газа. Все ближе конец реакции. Но ты хочешь сварить такой крутой продукт, такой нехилый, что сознательно затягиваешь процесс. Чем дольше – тем круче.

Ты представляешь рожу Семаря-Здрахаря, когда он, войдя, обнаружит что его уже ждет раствор, что ты уже свежевтресканный, валяешься на приходе, а вокруг тебя, разложенные в виде звезды, лежат заряженные баяны.

Размечтавшись, ты через какое-то время обращаешь внимание на фурь. Странное дело. Там уже ничего не кипит. Смесь стала совершенно белой. Не прозрачной, а белой, как загустевшее молоко.

Надо добавить температуры, решаешь ты. Но даже на полном газу ничего не происходит. Ничего, думаешь ты, разойдется.

Отойдя в комнату за сигаретой, ты бросаешь взгляд на часы и охуеваешь. Гонцов нет ровно семь часов. Из них три ты отбивал, а четыре уже варишь.

Не, думаешь ты, пора реактор снимать.

Но, сняв его, ты обнаруживаешь, что белый налет – он только на стенках. А весь объем реакционной смести превратился в прочный, не поддающийся воздействию струн и прочих острых предметов, кусок угля…

54. Менты, дети, деревья.

«Глюка такая была, нах… Я, прям, бля, чуть не обхезался, нах… Просто пиздец, бля, нах… Если б то не глюка была – то ваще бы кикоз, нах…

Зырь, втетенился, нах… Ништяк, нах… Заебца на веревку встало, нах… Варила, типа, не туфту спаял, нах… Конкретно пацанский, такой, винтец, нах…

Ну, там, кто по что, нах… Кто шмару драть, нах… Кто лысого гонять, нах…

Я, бля, тада шишак свой конкретно попарил, нах… За всю хуйню, нах… Под конец дырищу уж на сухую полировал, нах… Спустил шмаре на ебало, да на дальняк посцать, нах…

Возвертаюсь, в окошко секанул, нах… Ебать мой лысый хуй, мусора, нах!.. Срисовали, што на хате движняк нехилый и конкретно припасли, нах!.. Ебана Богородица, нах!.. Я, прям к полу и прикипел, нах… Потом разрулил, нах… Хули я столбом посередке уперся, нах?.. Я ж так всех попалю, нах… За штору мухой шифранулся, нах… Секу, нах…

А мусора те на дереве шифруются, нах… Залезли и зырят, нах… Камуфляжка у них зеленая, нах… С корой-листьями сливается, нах… Хуй так и разрулишь, где дерево, где мусор, нах…

Дальше секу, нах… Ебицкая сила, нах!.. Их же там, што тлей, нах!.. Кишмя кишат, нах!.. Всяка ветка – рука иль нога мусорская, нах!.. А в стволах они дупла прорубили и шифруются там внутре, нах… И секут за хатой там, в стволах, уж не первый день, нах… Вся земля под деревом уж в мусорском дерьме, нах… Во я тада обхезался конкретно, нах…

Сутки за мусорами дыбал, нах… Пока не врулил, што глюка была, нах…»

Респондент – Чевеид Снатайко. Пос. Старые Винтовары, Хумская обл.

Записал Семарь-Здрахарь. 3-я Этновинтологическая экспедиция.

«Я тогда втюхался раз четвертый, иль пятый, што ли… А Навотно Стоечко уж второй день человеком-перископом был.

Я оприходовался, подхожу к нему, вопрошаю:

– За чем наблюдаешь ты так долго, о наилюбезнейший Навотно Стоечко?

А Навотно Стоечко ответствует:

– Наблюдаю я за человеками из органов внутренних, что ментами в простонародьи зовутся.

– И где ж менты те, о наинаблюдательнейший Навотно Стоечко?

– А вон они, по деревьям прячутся. – Указывает Навотно Стоечко.

– И по какой такой причине и поводу залезли они на древеса эти? – Любопытствую.

– А залезли ни на древеса эти по той причине, что караулят они какую-то крутую мафию, дабы спрыгнуть оттуда в момент решающий и решительный и повязать эту мафию злостную с самым что ни на есть поличным.

– А нет ли для нас опасности от них, о, знаток повадок ментовских, глубокоуважаемый Навотно Стоечко?

– Нет. Для нас опасности нету, ибо не нас, сирых винтовиков повинтить собираются они, а крутую мафию преступную повязать.

Присмотрелся я к деревьям и в натуре узрел, что на каждом дереве сидит по менту в камуфляжной форме с полной выкладкой боевой, автоматом Калашникова и тросиком длиннющим, дабы аки ангел небесный карающий спрыгнуть на мафию вредоносную в момент необходимый. И сидели оне там еще несколько суток. Но не появилось мафии. И в одну из ночей тихохонько ушли менты с деревьев дабы где-то другую-новую засаду подобную учинить.»

Респондент – Седайко Стюмчек. Москва ул. Новые Винтовары.

Записал Семарь-Здрахарь. 3-я Этновинтологическая экспедиция.

«Мы с Блимом Кололеем торчали тогда во второй или третий раз только. Не. В смысле вместе торчали второй-третий раз. До того мы больше торчали.

Увинтились по полной программе. Смотрим – за окошком дерево. А на нем какое-то яркое цветовое пятно. Пригляделись – ба! Да там же ребенок какой-то сидит в развилке веток! Как он туда забрался? Залез, видимо. Залез и на нас смотрит и ручонкой машет. Мы ему – слезай! А он головой отрицательно крутит.