Заговор посвященных - Скаландис Ант. Страница 87
Клара. Она приехала вместе с Мугамо в Кенигсберг, не застала Симона дома, а кого-то, то ли Бжегуня, то ли Гацаурию угораздило сказать девушке, что батя ее на опасном задании. В общем, молодые всю ночь не спали в своем номере «люкс» в отеле, Мугамо пытался утешать жену общепринятым способом, но всполошенная тревогой за папочку Клара явно была не способна к ответным чувствам, что легко читалось по хмурому наутро лицу абиссинца.
Симон в тот час был еще не слишком пьян и с дочерью поговорил вполне содержательно: об учебе, о матери, о религиозных заморочках всех его африканских родственников, а главное – о «Заговоре Посвященных». Он надеялся хотя бы узнать, откуда взялся тот экземпляр, но Кларочка (вот умница!) захватила книгу с собой.
– Ты что, папахен, я ж тебе и привезла. Я уже знаю про всю эту вашу пургу и про то, что ты теперь Посвященный.
– Откуда? – удивился Симон.
– От верблюда! Мугамо тоже из ваших. Он-то и притащил мне эту книжку. Сказал тогда: «Прочти и сожги. Это грех – хранить такие книги». А я прочла и сохранила. Помнишь, зачитывала тебе цитаты? А теперь и Мугамо доволен, что книжка цела…
В самолете он стал читать «Заговор Посвященных». И за час с небольшим, потягивая сухое «мартини», проглотил полкниги. Как это возможно? Впрочем, он же теперь не просто человек. Да и чего не сделаешь после стакана?
Там было очень подробно обо всей жизни Давида. От детства до гибели. А сам Давид сидел рядом и, заглядывая через плечо, бегал глазами по тем же строчкам.
– Кто это написал? – спросил Симон.
– Не знаю, – сказал Давид. – Даже гений не способен ответить на неправильно поставленный вопрос.
– Что ты имеешь в виду? – не понял Симон.
– Это не книга, а какой-то хитрый прибор. Скажи, о ком ты сейчас читаешь?
– О тебе, – простодушно сказал Симон.
– Вот! – обрадовался Давид. – А я – о тебе.
– Иди ты!
– Знаю, что не веришь, а ты послушай.
И Давид прочел вслух целую страницу о том, как штабс-капитан Симон Грай беседовал на стадионе «Балтика» с начальником Первого отдела Его Императорского Величества канцелярии Микисом Золотых. И были в этом «отрывке из романа» не только факты, но и мысли Грая.
–Наливай, – сказал Симон. – Лучше бы водки, конечно, но мартини – тоже хорошо.
Потом они еще полистали книгу, умиляясь, как дети, различному прочтению одних и тех же строк, и вдруг наткнулись на страницу, которую оба видели одинаково.
«Интересно», – подумал Симон.
«Забавно», – подумал Давид.
А в следующую секунду оба одновременно поняли: теперь они читают о том, чего ни тот, ни другой раньше не знали и знать не могли.
Прелюбопытнейшие попались страницы!
Микис попросил остановить на Цветном, вышел из служебного «Росича-императора» (в рабочее время он разъезжал только на нем) и, наплевав на все условности, несолидно, совершенно по-мальчишески присел на уже чуть запылившийся капот прямо в своем белоснежном придворном костюме. Телохранитель стоял рядом, а дежурный постовой жандарм, прогуливавшийся вдоль фасада Политпроса, остановился, встал навытяжку и козырнул, оглушительно щелкнув каблуками. Вряд ли этот подпоручик знал в лицо Золотых, но уже одна его машина обязывала так реагировать.
Микис неторопливо раскрыл любимый золотой портсигар, крышка которого сверкнула на солнце бриллиантами, и закурил длинную черную сигарету. Вспомнился ему такой же день, только семь лет назад. Да и время было примерно это – конец августа. А погода – ну в точности такая же: тихо, безветренно и теплое вечереющее солнце.
Перед отправкой Золотых в Лондон, на опасную и почетную работу в цитадели врага, были устроены торжественные проводы. И не где-нибудь, а в ресторане Политпроса – Дома политического просвещения. По неписаной традиции доступ в это здание имели только старшие офицеры. Микису звание штабс-капитана присвоили всего три месяца назад, приказ об этом застал его в делийской резидентуре, но штатные сотрудники ОСПО – отдельная статья, и Золотых был давним посетителем Политпроса.
До Трубной его подбросил подполковник Никитин из контрразведки. В дороге поболтали.
– Вот так, не прошло и века, – рассуждал Никитин, – как Дом политпросвещения снова превратился в бордель.
– Что значит снова? – не понял Микис.
– А ты не знаешь? Давно-давно, еще до октябрьского переворота в семнадцатом, на этом месте было много маленьких домишек, а в них – по преимуществу кабаки и дома терпимости. Говорят, это давняя традиция Цветного бульвара. Ну а потом началась новая жизнь, всю малину порушили, стали коммунизм строить, заодно вот эту белую уродину отгрохали… И кто бы мог подумать, что придет еще более новая жизнь? А новое, сам понимаешь, это всегда хорошо забытое старое…
– Философ ты, Саня! – сказал ему Микис.
– А то! Работа такая, – улыбнулся Никитин. – Ладно. Вылезай. Я дальше поехал.
– Смотри, – решил еще раз предложить Микис. – Может, зайдешь? Хоть ненадолго.
– Нет, Мишка, в другой раз. Сегодня, правда, не могу. Ну, – он протянул руку, – счастливо отдохнуть!
Микис хлопнул дверцей. Старенькая, видавшая виды «Волга» дернула с места, как шальная и, едва не задев тяжелый грузовик, сразу нырнула в левый ряд. Никитин всегда так водил. Микис стоял, тупо провожая глазами его машину, и тут до него дошло: «счастливо отдохнуть» они говорили друг другу перед самой серьезной и опасной работой. Что же он имел в виду? Шутит так? Или…
Генерал Давыдов тоже сегодня пошутил. Сказал:
– Много не пей.
И небрежно так добавил:
– Да, и за Коноваловым приглядывай. Не в смысле пьянства. Есть мнение… – Генерал замялся и многозначительно повертел пальцами. – А ты с ним дружишь, говорят.
– Так точно, ваше превосходительство, дружу.
– Ты, брат, не принимай близко к сердцу, ты отдыхай сегодня, все-таки праздник, новое назначение, однако попутно… Понял задание?
– Так точно, ваше превосходительство!
Неужели это и есть та серьезная работа, о которой уже известно во Втором управлении?
Думать не хотелось. Абсолютно не хотелось. За последние два месяца в Индии он устал безумно. И здесь, дома, так хотелось расслабиться! Если хотя бы на эти три дня не выкинуть из головы все, если как следует не оттянуться… Ему казалось, еще чуть-чуть, и он в ответ на любое грубое слово будет выхватывать пистолет. Нервы не на пределе – они уже за пределом. Так что Давыдова он мысленно сразу послал – не умел Микис и не хотел стучать на друзей (тогда еще не умел), – и теперь так же, с полоборота, послал Никитина. («Старший товарищ нашелся! Два дня назад приехал с черноморского курорта – загорелый и бодрый, как турист. Будешь теперь неделями пахать без передышки. Ну, так и с Богом, роднуля! А у меня сейчас пусть и короткий, но отпуск».)
Все вахтеры в Политпросе хорошо знали Микиса, но нынешняя грымза – случай особый. На любого внеурочного посетителя она смотрит строго и даже с укоризною, откладывает свое вязанье, вытягивает шею и становится похожа на охотничью собаку, почуявшую запах лесного зверя. Трудно даже представить себе, что может случиться, если ей не показать пропуск. Микис никогда не пробовал. Предпочитал доставить ближнему удовольствие. Пусть любуется.
Странное заведение Политпрос. Огромный, не однажды перестроенный комплекс корпусов, залов, комнат. Да, иногда здесь говорили и о политике. А просвещением занимались – так это точно! Есть лекторий, литературный салон, художественные студии, киноклуб, театр… Впрочем, театр – это уже бордель. Да и художники от рисования обнаженной натуры очень быстро переходили к рисованию на ней, то есть на обнаженных телах съедобными красками. А про киношников и говорить нечего – известно, что они смотрели чаще всего и что снимали на любительское видео. Ну, и значительную часть здания занимала собственно Школа секса – с учебными классами, со специализированной библиотекой и видеотекой, с наглядными пособиями, тренажерами и комнатами для практических занятий. Люди, проходящие мимо по улице, вахтеры, сидящие на входе и даже рядовые сотрудники внешней охраны здания не поверили бы глазам своим, увидав все это. Но Школа для избранных существовала на полном серьезе, работала, процветала. И весь этот Дом политпросвещения допущенные сюда офицеры так и звали между собой – Школа секса.