Заговор посвященных - Скаландис Ант. Страница 85

– А теми, кого убили они, могу заняться я?

– Они кого-то убили? – слегка удивился Симон.

– Они убили троих, Док.

Симон вдруг понял, что ему совершенно не хочется спрашивать, кто эти трое, и он спросил о другом:

– На Октябрьской что?

– Полная тишина, Док.

– Уберите оттуда всех. Ты понял, капитан?

– Конечно, Док, с Октябрьской убрать всех из группы наружного наблюдения.

– Ты не все понял. Я иду туда сам. Я должен быть там совсем один. Если увижу хоть кого-то – стреляю без предупреждения. Не выполняющий моего приказа приравнивается к моему врагу. Теперь понял, капитан?

– Так точно, Док!

– У меня все.

– Минуту, Док. Тот человек, с которым вы сидели в ресторане, убит. Двое других скорее всего случайно оказались рядом – парень и девушка лет восемнадцати.

– Я так и думал, – сказал он зачем-то.

Не Хомичу сказал – самому себе. И ведь правда думал. Можно сказать, знал, что убьют человека, а ноги уносил. Подальше, подальше от страшного места. Не пожалел ни жизни Ланселота, ни той информации, которую он хранил. Разве бродяга Лэн успел рассказать самое главное? Если бы еще знать, что именно самое главное… Господи, как же болит эта нога! Зачем он прыгал? Зачем они заставили его прыгать?

Впереди между сосен замаячил свет. Еще не ночь, еще совсем не ночь, и горят фонари, витрины, вывески, окна. Но это все останется там, далеко-далеко, и только старый дом с островерхой крышей словно выйдет ему навстречу и будет долго пялиться в темноту огромным невидящим желтым глазом.

Ну вот и все, товарищ Смирнов, вот и все, господин Грай, вот и все, дорогой Симон. Посмотри, сколько там времени. Как?! Еще нет одиннадцати? Значит, надо ждать. Надо. Надо ли?.. Ну уж нет!

Удивительнее всего было то, что ему не хотелось идти внутрь. Явиться в гости к любимой получасом раньше – что может быть глупее. Застать девушку в душе, на кухне, перед зеркалом? Грубо вторгнуться в интимный мирок последних, самых важных приготовлений, разрушить хрупкое и сладкое чувство нетерпеливого ожидания… Нет, невозможно, немыслимо! А вот посмотреть на это со стороны, полюбоваться, как в кино… да нет, не как в кино, а как в жизни: вспомнить детство, забраться на дерево и заглянуть в окно спальни, где раздевается женщина, а ты еще никогда не видел настоящую обнаженную женщину: журналы, фильмы – все не то, ведь эта живая, здесь, совсем рядом, она раздевается перед тобой – о, какое это было острое и необычное чувство!..

А вон с той корявой сосны действительно удобно наблюдать за большим светящимся раскрытым настежь окном во втором этаже, можно даже сесть на толстую и почти параллельную земле ветку. Размечтался! Старый хромой козел. В твоем возрасте дважды играть в мальчишку не получается. После лихого прыжка с обрыва уже не залезешь на дерево. «Залезу, – процедил он упрямо сквозь зубы. – За-ле-зу».

И только подойдя почти вплотную, Симон увидел высокую деревянную лестницу, приставленную к сосне.

Неужели ее поставили здесь головорезы из группы Хомича? Вот уж воистину высокопрофессиональные методы наблюдения!

Симон схватился обеими руками за вертикальные стойки и с крестьянской основательностью подергал лестницу, проверяя ее устойчивость. Потом поставил на первую ступеньку здоровую правую ногу и начал подниматься.

И тогда из окна послышались женские стоны. Поручиться на все сто процентов, что в доме занимаются именно этим, он бы не смог. Строго говоря, от боли стонут точно так же, но естественный ассоциативный ряд был очевиден: Изольда – ночь – мальчишеское подглядывание – секс – сладострастные стоны.

Ступенька, еще ступенька, на левую ногу не опираться, тогда не будет больно, а будет только сладкое предчувствие, еще ступенька – и вот она – ночная красавица, стонущая от страсти: голова запрокинута, каштановые волосы разлетелись по плечам, глаза и рот приоткрыты, груди напряжены и колышутся в такт плавным движениям. Вспомнился вдруг старый-старый фильм «Основной инстинкт» и несравненная Шарон Стоун. Наверно, поза… Да нет, не только поза. О, как она прекрасна! О, как его возбуждает эта картина! О! О! О!

Вот так он и думал, так и воспринимал все происходящее – сплошные буквы «о», как рот, приоткрытый в крике, сплошные восклицательные знаки, как фаллические символы. Мощная волна сексуального восторга подхватила и понесла Симона, и было уже не важно, что каких-нибудь полчаса назад его хотели убить и он убивал в ответ, не важно, кто и почему угробил Лэна, не важно все, что Лэн успел и не успел рассказать, не важно, на кого он, Симон, теперь работает и работает ли вообще, не важно, что пришел он сюда к Изольде, и сейчас в окне хотел увидеть ее, а увидел совсем другую девушку – другую, но ведь тоже неземной красоты, наверное, это и есть подружка Изольды, ведь она говорила, и было не важно, кто она, эта подружка, с кем она сейчас и где Изольда…

А потом он сделал еще один шаг вверх, и сразу стало видно, с кем подружка и где Изольда.

Его белокурая принцесса кусала подушку. Кисти рук ее с побелевшими костяшками пальцев судорожно вцепились в деревянную решетку кровати, а спина волнообразно изгибалась. И, медленно пройдя взглядом до того места, где смыкались в неистовом порыве разгоряченные прелести обеих красоток, он увидел, что для наивысшего наслаждения девушки используют двухконечный зловеще черный фаллоимитатор, очевидно, из сорботана – вот для чего еще, помимо подметок, научились использовать растленные британцы уникальное изобретение российских химиков. Господи, Симон, разве об этом ты должен думать сейчас?! Смотри, как они прекрасны! О, как приятно, должно быть, обеим красоткам на этой огромной постели под звездами ночи балтийской!.. Что это? Гекзаметр? Откуда он знает такое слово? В школе проходили? Откуда? Гекзаметр стал последней каплей, инерцией уже потухшего всплеска, и в следующий миг словно что-то щелкнуло, переключаясь, в мозгу у Симона.

Короткий приступ ревности сменился недоумением и обидой. Ревновать женщину к женщине? Какая-то пошлая мелодрама в духе начала века, когда на последнем самозахлебнувшемся гребне сексуальной революции в России знаменитые артисты и театральные режиссеры прямо-таки гордились своей принадлежностью к «славному» племени педерастов, а детишки в начальных классах школы увлеченно обсуждали достоинства и недостатки различных позиций из «Кама Сутры». Неужели это происходит с ним и сейчас? За полчаса до назначенной встречи его Изольда в постели с лесбиянкой! Нет, это не измена – это хуже. Обман. Предательство. Подстава. Или – беда. Провокация. Диверсия. Неожиданный подлый выпад врага.

И пока голова работала с хладнокровием и быстротою машины, тело действовало само по себе: хороший жесткий упор правой ногой в перекладину, плечом прислониться к стволу сосны, локти прекрасно фиксируются на чуть изогнутой мощной ветви, оружие полностью готово к бою и ни малейшей, ни малейшей дрожи в руках. Ну, прямо учебные стрельбы. В условиях, приближенных к боевым. Трудно, очень трудно стрелять в живого человека. Этому учат, к этому готовят специально. Например, для начала стреляют в голографическую картинку. Ты смотришь фильм с любимым актером или актрисой, ты увлекаешься, ты уже почти ощущаешь себя там, внутри придуманной реальности, чувствительные датчики исподволь замеряют твое состояние, и вот в самый неподходящий момент раздается команда «пли!», и надо стрелять, и не абы как, а продуманно, точно – в голову, в грудь, и жертва будет умирать у тебя на глазах, потому что это не просто кино – это ГСМ – голографическое ситуационное моделирование – это кино, в которое ты реально вторгаешься. Он стрелял тогда в Шэрон Стоун, потому что очень любил ее.

Какая долгая, какая странно навязчивая ассоциация! Да он вообще любил фильмы Пауля Верхувена. Были у них такие задания в Академии: проанализировать действия полиции в таком-то эпизоде «Робокопа» или «Основного инстинкта». Симону это всегда отлично удавалось.

Отлично удалось и теперь. Он вдруг понял, что девушка, которая сверху, стонет ненатурально – она играет, талантливо, очень талантливо, но играет. А уже в следующую секунду в ее правой руке мелькнул длинный острый нож – нет, не для колки льда – настоящее боевое оружие. Где-то он уже видел такой сегодня… Ах да. У этой гориллы в лесу. Нож в руках Посвященного. Нож над спиной Посвященного. Семь ударов ножом под лопатку.