Черная жемчужина императора - Солнцева Наталья. Страница 49

– Возьмите меня с собой, – предложила Ева.

– Хорошо. А то я чувствую себя разбитой… и ужасно одинокой.

Через час Ева уже сидела в такси, рядом с Ликой, оживленно болтала. Они попросили водителя остановиться у цветочного магазина. Светило солнце. Уличные тротуары почти высохли, на газоне между осевшими сугробами виднелась прошлогодняя травка.

– У меня голова кружится, – пожаловалась Лика. – Я ведь сутки пролежала, уставившись в потолок… Мне очень страшно!

– Вам звонил кто-нибудь?

– Я не брала трубку. Единственный человек, с которым я заставила себя поговорить, – господин Смирнов. Мы обсудили ночь, проведенную в «Элегии»… впрочем, вы, вероятно, знаете. Этот кошмар преследует меня повсюду!

Лика заплакала. Она комкала в дрожащих руках носовой платочек и по-детски шмыгала носом.

– Какой кошмар? – осторожно спросила Ева.

Лика оглянулась, помолчала и быстро, сквозь слезы, зашептала:

– Иногда мне кажется, что я… что у меня… слишком обостренное воображение. С тех пор, как умерла мама, я не нахожу покоя! Я ни с кем не могу быть до конца откровенна, даже со Стефи я не позволяла себе… говорить обо всем. Мне повсюду мерещатся странные вещи! Когда… мы жили на таежном хуторе, мне иногда казалось… будто бы отчим, Аркадий, как-то пристально на меня смотрит. С вожделением… понимаете? А после смерти мамы эти мысли стали преследовать меня днем и ночью. Я запиралась от него в своей комнате на крючок, приставляла к двери стул… и все равно прислушивалась к каждому шороху, каждому скрипу половицы! Я… начала его опасаться и… так измучилась, что желала ему смерти. Ужасно, правда? Но я ничего не могла с собой поделать. Когда он уходил, я молилась, чтобы он не вернулся. Я корила себя, обвиняла в черствости и злобе, каялась и… снова хотела избавиться от него! И однажды… он исчез. А «перо дракона»… и те следы во дворе… не плоды ли моего болезненного воображения? Из глухого Ушума я переехала в Москву, но… ничего не изменилось. Как только я увидела Стефи… сразу заподозрила, что с ней случится какая-то жуткая вещь. И вот… она мертва! – Лика схватила Еву за руку и крепко сжала. – Вам никогда не приходило в голову, будто ваше сознание раскалывается, рассыпается на бесчисленные фрагменты, которые вы никак не можете собрать в нечто единое и стройное? Что вы… не живете, как все окружающие вас люди… а двигаетесь на ощупь в густом тумане? Что вы не помните своего прошлого, а ваше будущее неясно, размыто? Что вы не имеете понятия, как вам следует поступать, куда идти, кто ваш друг, а кто враг?

Ева не перебивала, давая Лике излить накопившееся смятение, замешательство и страх.

– Лес, город… какая разница для измученного ума? – продолжала та. – Аркадий пропал. Но мои мысли о мужчинах остались. Я вообразила, что Альберт Юрьевич оказывает мне знаки внимания, а он… собирается жениться на другой женщине! Меня пригласили на торжество по поводу их помолвки, а я ловлю себя на тех же ощущениях! Мало того, я вообразила, что и господин Треусов неравнодушен ко мне, что он… как-то особенно расположен, особенно любезен. А ведь у него тоже есть женщина, с которой он встречается, которую он любит… я полагаю. Что это со мной, как не расстроенные нервы?

– Перья Дракона, – не плод фантазии, их можно увидеть, пощупать, – успокаивала Лику Ева. – Вы их вовсе не придумали.

Лика вздохнула и прижала ладонь ко лбу.

– У меня здесь все путается… сплошной мрак. Я подумала, что Стелла умрет, раз она лишилась пряди волос, и она… умерла. Ее убил Дракон!

– Я вам верю, – просто сказала Ева. – Идемте в магазин, за цветами.

Лика, погруженная в свой страх, послушно пошла за ней. Они выбрали белые гвоздики, заплатили, Ева взяла свою спутницу под руку и повела к такси. Водитель коротко посигналил.

– Я вам заплачу за простой, – пробормотала Лика, полезла за кошельком, вскрикнула, бросила сумочку на землю и пошатнулась.

– Помогите мне! – обратилась Ева к таксисту. – Женщине нехорошо, посадите ее в машину.

Пока тот возился с бледной как полотно пассажиркой, Ева подняла сумочку и уселась на заднее сиденье, рядом с Ликой.

– Нам на кладбище, – сказала она, называя, куда именно нужно ехать. – Побыстрее, пожалуйста.

Водитель кивнул, – теперь ясно, почему молодой женщине стало дурно: видно, похоронила кого-то из близких, не в себе от горя.

Лика закрыла глаза, сидела ни жива ни мертва.

– Что случилось? – прошептала Ева.

– Су… сумочка…

Ева медленно приоткрыла сумку, – ничего из ряда вон выходящего она там не увидела, – обычные женские мелочи: складной зонтик, расческа, пачка бумажных носовых платков, кошелек… а это что такое? Между кошельком и расческой затесались светлые волоски. Та самая прядь? Не может быть…

– Вы открывали сумочку после того, как вернулись из ресторана домой? – наклонилась она к Лике.

Та, закусив губу, качнула головой.

– Нет. Нет! Если бы я… Нет! Это… волосы Стеллы?

– Предполагаю, да, – ответила Ева. – Как они оказались в вашей сумке?

– Н-не знаю! – в голосе Лики слышалось отчаяние. – После ресторана… я бросила сумочку в прихожей и не прикасалась к ней. Я же говорю, со мной что-то не так!

– А ключи? Вы доставали из сумки ключи, чтобы открыть дверь квартиры?

– Ключи я ношу в кармане пальто.

– Простите за любопытство, Ростовцев заходил в квартиру вместе с вами?

– Он проводил меня до двери, дождался, пока я открою, и ушел. На мне был его пиджак, а мое пальто… он держал в руках. Потом… я взяла пальто, достала ключи… начала открывать… это я хорошо запомнила. Боже мой! – Лика снова заплакала. – Если бы Стелла умерла прямо там, в «Элегии»… мою сумку обыскали бы… и… как бы я оправдалась?

Таксист обернулся и спросил, нужна ли помощь. Ева махнула ему рукой, – дескать, сама справлюсь.

– Успокойтесь, – прошептала она на ухо Лике. – Шофер не должен ничего слышать. Поговорим на кладбище.

Остаток дороги ехали молча. Ветер нагнал тучи, и когда девушки вышли у низенькой часовни из красного кирпича, начал накрапывать дождь.

– Вы помните, где могила? – спросила Ева.

– Надо идти по этой аллее, потом направо… меня привозил сюда господин Ростовцев.

Голые березы качались на ветру, мокрые кусты сирени печально застыли у надгробий. Здесь снег таял медленно, и кладбище производило унылое, жалкое впечатление. Ржавые железные венки ударялись о кресты и ограды, сопровождая посетительниц похоронным звоном.

Лика шла, опустив глаза вниз, на желтую грязь между могилами, на затоптанные в нее бумажные цветы и обломки еловых веток.

– Лучше быть мертвой, чем сумасшедшей, – прошептала она.

– Что вы! – ужаснулась Ева. – Откуда такие мысли?

– А как прикажете думать?

Они снова замолчали, – только чавкала под ногами раскисшая земля, да каркали вороны, перелетая с ветки на ветку.

– Лика, тогда в ресторане вы постоянно держали сумочку при себе? – спросила Ева.

– Нет, конечно… я толком не помню, сколько раз брала ее в руки… но сумка висела на спинке стула.

– Вы не следили за ней?

– Нет. Зачем?

– Любой мог положить в сумку все, что угодно, включая официантов. Давайте вытряхнем содержимое, – предложила Ева. – Вдруг там еще что-нибудь найдется? Клофелин, например.

– Вытряхивайте…

Они нашли подходящее место – скамейку под черной раскидистой елью, всю усыпанную прошлогодней хвоей. Ева смахнула пожелтевшие иголки и вывалила на скамейку все, что было в сумочке, – зонтик, кошелек, расческу, ментоловые драже, блокнотик, пудреницу, губную помаду, носовые платки, прочие мелочи и… пучок светлых волос. Как пить дать, они принадлежали Стелле.

– Никаких таблеток у вас в сумочке нет, – бодро заявила Ева. – Хоть это радует.

Тем временем Смирнов беседовал с Альбиной Эрман в ее кабинете в салоне «Камелия».

– Вас Лика прислала? – враждебным тоном поинтересовалась она. – Боится, что ее заподозрят в убийстве? Или еще круче, – возомнила, будто убить хотели ее! Скажете, я неправа?