Сотовая бесконечность - Вольнов Сергей. Страница 123

– А коньяк классный, зараза, – похвалил я невпопад. – Понял я, кто это был. Один из тех семерых причеповских. Знаешь, Павел Сергеич, я бы этих вождей доморощенных точно пристрелил бы! Прямо там, на месте. Если б мог двигаться. Я только сейчас это понял.

– Они исчезли. Оба. Их никто нигде больше не видел. Склоняюсь к фантастической мысли, что народная молва на сей раз права: они – инопланетяне…

…Ехал я домой в пустом трамвае, и мне казалось, что вместе с Юрой Гагариным выхожу на орбиту. Следующая остановка – кинотеатр «Космос». Ну, мне сходить. Дорога от остановки к дому пролегает через пышную аллею, иду и наслаждаюсь душистым сочным воздухом. Я не чувствовал притяжения планеты и ощущал, что вот-вот оторвусь от земли и вместо шагов получатся высокие прыжки.

Генерал исчез так же внезапно, как и появился, с моего сердца будто тяжесть свалилась, и я радовался тому, что невероятная история, похоже, кончилась, все концы «в небо», и я больше никогда не увижу этого колючего человека. Спасибо, правда, за коньяк.

Мне резко и нестерпимо захотелось кому-то позвонить и продолжить вечер. Но ближайший автомат оказался обезтрублен (куда смотрит милиция, ха-ха!), к тому же где мне сейчас разменять по две копейки, всё давным-давно закрыто… ну что ж, домой сначала. Звонить.

Долго не мог попасть в замочную скважину. Выглянувшая на секунду соседкина голова, облепленная бигуди, решила, что я пьян, и спряталась от греха подальше. Наверное, так оно и есть, и это, чёрт подери, здорово. Когда я последний раз нажирался, уже и не помню.

Притворил дверь. Закрывать на замок не стал… На моей кухне горел свет. Живу я один. В гости никого не ждал. Ключи только у меня… Я вмиг протрезвел. Достал и снял с предохранителя свой табельный…

Они сами открыли мне кухонную дверь и предложили выпить с ними чаю, моего цейлонского, дефицитного чаю. Старший мужчина стоял у окна, скрестив на груди руки, лицо его сделалось как у человека, погружённого в себя, и оттого ещё более старым, чем там, на берегу. Молодой сидел за столом, улыбался и крутил в пальцах печенюшку.

Мысли и чувства внутри меня потекли абсолютно автономно, и мне оставалось их только впитывать.

…Ну всё… теперь можно никуда не торопиться… как хорошо, спокойно и легко… это конец или начало?.. может, будет бой… вдруг они откроют, кем на самом деле являются, зачем пожаловали…

Боже, как нелепо выглядит этот сраный пистолет в моей правой руке. Я возвращаю оружие обратно в кобуру, захожу на кухню и как ни в чём не бывало сажусь пить чай с инопланетянами.

Первое, о чём они спрашивают:

– Что тебя удержало, подпол? – старший.

Младший:

– Почему ты не стрелял в нас? Разве не хотелось пристрелить извергов кровавых?

Старший:

– Тебя кто-то схватил за руку, мент? Связал тебя кто-то?

– У тебя было ощущение, что в твоей голове кто-то засел и смотрит, смотрит?.. Вертит твоей головой и смотрит…

– Почему было… – ворчу я. И честно раскалываюсь: – У меня оно и сейчас есть. Дверь открыл, сразу и появилось… Снова, как там, в лесопосадке. Залезло в меня что-то, под контроль взяло, и моими глазами на вас смотрит, ушами слушает…

– Носами нюхает, руками щупает… – старший ворчит совсем как я. – Чтоб на Земле, да хроносом не нашлось… Не оскудевает родина одарёнными.

– ПОГОВОРИМ? – младший с надеждой смотрит на меня.

И в эту секунду я чувствую, как НЕЧТО, засевшее во мне, вынуждает открыть рот и ответить. Ему надоело только смотреть и слушать…

Глава двадцать перваяSIC TRANSIT GLORIA MUNDI… [18]

Маленький приморский городок сонно дремал в объятиях жаркого майского дня. Пена вишнёвых садов заливала улицы белым прибоем, наполняя медовым ароматом воздух – казалось, его можно резать пластами и намазывать на хлеб – такой он был тягучий и сладкий. Старые ивы свешивали в извилистые переулки длинные зелёные косы. Пирамидальные тополя, щеголяя лаково блестевшей листвой, мели небо слегка растрёпанными верхушками. Быть может, поэтому лазурное, ослепительно чистое небо казалось бездонным. Несмотря на безветрие, волны лимана, столь же лазурные, как и небо, жадно лизали песчаный берег, словно пробуя на вкус белый песок…

У самой кромки воды рыжеволосый конопатый мальчуган лет десяти играл с огромным чёрным псом. Мальчик раз за разом бросал в волны пластиковую бутылку, и пёс, заходясь неистовым лаем, кидался в воду; бешено молотя лапами, доплывал до бутылки, качающейся на волнах огромным поплавком, хватал сокровище и приносил хозяину. Собака энергично отряхивалась, а её маленький хозяин визжал от освежающего душа брызг. Потом игра продолжалась…

Двое мужчин, спустившись с верхней набережной по длинной лестнице, стояли внизу, внимательно оглядывая окрестности. Длинный пляж, в курортный сезон набитый загоревшими и зимне-белёсыми телами, как банка сардинками, сейчас был совершенно пустым и непривычно чистым, если не принимать во внимание мокрые кучки водорослей, россыпи ракушек и играющего мальчика с псом. Обрывистые берега, глубоко изгрызенные оврагами, подступали к самому пляжу, охватывая его полукругом.

Пляж летом – средоточие бурлящей жизнедеятельности, буквально на следующий день после окончания сезона – лишь бледная тень воспоминания о ней.

– Какое памятное место! – воскликнул один из мужчин, младший по возрасту. Его глаза своей голубизной в этот солнечный день могли поспорить с небом, хотя в пасмурную погоду они могли оказаться свинцово-серыми.

– Да… вот только зелени больше, – отозвался старший из спутников, седой крепкий мужчина с едва заметным шрамом на лице, и глубоко вздохнул: – А воздух другой.

– Ещё бы. Свежий воздух и тишина вместо гари, пороха и взрывов. Тиш-шина такая, что в ней можно утонуть.

– Смотрю – и не верится, что всё это прямо здесь, возможно, вот на этом самом месте. – Старший присел на песок, набрал белую сыпучесть в ладонь и просеял сквозь пальцы; песчинки, чуть слышно шурша, собрались в невысокий конус, отдалённо похожий на тот, что образуется в нижней чашечке песочных часов. – И следов не осталось.

– Конечно, – усмехнулся молодой едва заметно, кончиками губ, – какие следы! Потёмкин от злости приказал сравнять крепость с землей.

– Чтобы спрятать следы своей некомпетенции, – горько отозвался старший, встал, отряхнул песок с коленей. – Давай пройдёмся… Да-а, мягко выражаясь, не часто доводится возвращаться в места боевой славы. Может, что-нибудь, да и осталось.

Побродив по улицам – весь городок можно было обойти пешком за несколько часов, если не заблудишься в головоломной сети переулков, улочек и тупиков, – они наконец-то вышли на небольшую площадь с полуразрушенным храмом, одетым в строительные леса. На этой же площади обнаружился невысокий памятник. Игравший на пляже мальчишка, внезапно заинтересовавшись двумя дядьками, упорно следовал за ними на приличном отдалении. Его собака дисциплинированно сопровождала хозяина и совершенно не напоминала того энергичного пса, что носился по берегу.

Пока младший заинтересованно изучал множество табличек, укреплённых на стенах храма, старший подошёл к памятнику.

На невысоком постаменте стоял маленький сухощавый мужчина. В отличие от привычных монументально-помпез–ных композиций, бронзовый человек казался настолько живым, что гримаса боли, застывшая на губах, заставила сжаться сердце, как… сжималось оно тогда, более двухсот лет тому назад. Человек-памятник, выбросив вперёд правую руку, словно приказывая двигаться только вперёд, до полной победы, левую прижал к ране и, не отрываясь, смотрел, смотрел на лиман, за лиман, где на краю горизонта убегала вдаль полоска деревьев, растущих на том берегу, на Кинбурнской косе…

– Дорогой Александр Васильевич, несказанно рад вас лицезреть… – произнёс старший, обращаясь к памятнику, позеленевшему от множества сырых дней и ночей, которые он одиноко коротал на площади по воле «благодарных потомков». – Словами не выразить, столь радостно повстречать доброго знакомца на чужбине…