Ключ от миража - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 64
– Ну что ты решил?
– Давай свой паспорт, – Алмазов протянул руку.
– Да ну тебя…
– Давай, говорю.
Она поднялась, сдернула с дивана простыню, закуталась в нее. Ее сумка валялась на ковре. Ее из-за матери пришлось взять с собой (она ведь уходила на занятия в музучилище – училка, бедная училка!). Алла порылась в сумке – сколько же вещей ненужных, сколько разного хлама. А это еще что такое? Она достала черную коробочку. Как это-то попало в сумку? Наверное, по ошибке сунула, когда собиралась в спешке.
– Там у тебя что? – спросил Алмазов. – Леденцы или мое фото?
Алла открыла черную коробку и высыпала ему на голую грудь карты: бубновый король, дама, десятка, девятка, туз… Алмазов не глядя взял карту.
– Туз, – объявил он. – Точно туз. Червовый. Значит, сердечко, любовь до гробовой доски.
Алла улыбнулась, забрала карту, швырнула пустую коробку на диван. Достала из сумки свой паспорт. А карту тихонько сунула на дно. Это действительно был туз. Туз пик.
– Гадаете, значит? – Алмазов забрал у нее паспорт и положил его себе под подушку. – На меня? Это хорошо. Это окрыляет.
– Олег, я должна тебе серьезно сказать…
– Слушай, что я тебе серьезно скажу. Сейчас иду, меняю нам обоим паспорта. А завтра, максимум послезавтра одеваемся, наряжаемся и маршируем.
– Куда? Ну куда мы маршируем, глупый?
– В загс, на Грибоедова. Там, говорят, только первый брак регистрируют. Значит, это нам вполне подходит. То-се, дворец, мраморная лестница, свечи, марш Мендельсона… У тебя будет шляпа и такая сеточка…
– Вуаль?
– Ага, и я ее подниму и…
– Паспорта месяц придется ждать, а то и больше.
– Чушь, – Алмазов махнул рукой. – Дам денег паспортистке. Еще на дом принесет с пламенным приветом.
– Олег, я старше тебя, я намного старше тебя. Я боюсь, это будет… Это будет ужасно, пошло, смешно. И что о нас скажут люди, соседи? Что мама подумает?
– Елки-палки! – Алмазов ударил кулаком по дивану. – Тебе сорок лет, что же ты все на мать-то свою оглядываешься? – Он внезапно осекся, увидев, как изменилось ее лицо. – Ну вот… ну, конечно… Во сморозил… Алла, я…
Она отстранилась, поднялась, начала одеваться.
– Уходишь? – спросил Алмазов.
– Ну, мне же надо на работу, – ее голос был спокоен. – И я тебя очень прошу, Олег, не устраивай мне больше по ночам таких пьяных концертов.
– Может, мне и совсем устраниться? – спросил он.
Алла быстро, молча одевалась. Уже в дверях она вспомнила, что ее паспорт и любимые старинные карты в черном футляре так и остались у Алмазова, но возвращаться она не стала.
Планы Кати на утро в оперативном плане были вполне тривиальны: узнать, есть ли новости. Свидерко обещал ознакомить ее с какой-то дополнительной информацией по одному из жильцов, которая, впрочем, как он сам честно признался, после обнаружения денег и признания Герасименко сразу отошла на второй план.
Однако Катя так не считала. Но каковы бы ни были в то утро ее собственные намерения, все срочно пришлось менять…
Она готовила себе завтрак, попутно терзаясь сомнениями – стоит или не стоит по совету Мещерского звонить «драгоценному В.А.». Машинально она поглядывала в окно, чтобы удостовериться, что обычный ритуал утреннего исхода жильцов ничем не нарушен, как вдруг увидела нечто такое, что сразу же заставило ее забыть про вскипающий в допотопной медной турке кофе.
Катя увидела Олю Тихих. А рядом с ней Игоря Зотова. Они стояли у подъезда, разговаривали, затем вместе направились к арке. Оля Тихих шла быстро, Зотов-младший шел неторопливо, вразвалочку. Поймал ее за школьный рюкзак, остановил, притянул к себе, шепча что-то на ухо.
Катя ринулась в комнату за своим театральным биноклем, впопыхах позабыла, куда его сунула, а когда наконец разыскала и вернулась, вооруженная окулярами, смотреть уже было не на что. Оля Тихих и Зотов-младший покинули двор. Кате стало тревожно. Вроде бы и не было ничего такого особенного во встрече двух подростков, но… «Знают ли ее родители, что она общается с этим бритоголовым? – подумала Катя. – И вообще что случилось? Девочку ведь каждый раз в школу отвозит мать?»
Ей вспомнился Зотов. Да, этот парень, даже несмотря на отсутствие шевелюры, вполне мог понравиться сверстнице. Но дочка Тихих была еще ребенком. Зотов не был ни ее сверстником, ни одноклассником и в товарищи для игр не годился. Такой здоровый парень, да еще подозреваемый в убийстве…
Катя отметила время – удивительное дело, девять ровно, а жильцы… Из подъезда, точно меховые колобки, выкатились, оживленно о чем-то судача, Надежда Иосифовна Гринцер и Клавдия Захаровна Зотова. Гринцер шла, тяжело опираясь на палку, Зотова семенила рядом. Поддерживая друг друга, они направились через двор к улице Алабяна. Почти следом появились супруги Васины. И тоже двинулись вслед за пенсионерками. Затем, спустя какое-то время, Катя увидела Аллу Гринцер – та почти бегом пересекала двор в направлении Ленинградского проспекта. Ее сумка-торба болталась на боку, коричневые полы незастегнутой дубленки развевались по ветру. Прошло еще минут пять, и из подъезда чинно, не спеша вышли Станислав и Евгения Тихих. И тоже направились через двор к улице Алабяна.
Катя спешно оделась, хлебнула горячего кофе и решила выйти на улицу, проверить, куда именно так резво с утра пораньше устремляются фигуранты. То, что на углу улицы Алабяна дислоцируется местный ЖЭК, она помнила, однако знаменательное событие – организованный «надомный» обмен паспортов, столь живо всколыхнувший все население четвертого корпуса, – из ее памяти ускользнуло.
Катя спустилась во двор, готовая, как следопыт, преследовать дичь, как вдруг…
Словно пушка, снова грохнула железная дверь подъезда. Появился Олег Алмазов. Он не поздоровался с Катей, даже не заметил ее. Перепрыгнул три обледенелые ступеньки крыльца и ринулся через двор. Катя еще более заинтересовалась происходящим и тоже заторопилась. Вид Алмазова встревожил ее не меньше, чем знакомство Оли Тихих с Игорем Зотовым. Алмазов явно был сильно возбужден и, похоже, зол на весь белый свет. От него за версту несло спиртным, и на работу он явно не собирался. Куда же он так летел?
Жильцов Катя узрела вновь уже перед закрытыми дверями ЖЭКа – всё на той же улице Алабяна. Длинный хвост очереди выстроился на противоположной стороне улицы. На узкой, едва расчищенной от снега тропинке, петлявшей между сугробами к светофору, Катю обогнал какой-то долговязый гражданин в бордовом кашемировом пальто до пят и огромной, похожей на воронье гнездо енотовой шапке. Это был Литейщиков. На ходу он болтал с кем-то по сотовому, густо пересыпая речь отборным матом.
А на переходе у светофора Катя увидела и Алину Вишневскую. Она курила сигарету и зябко куталась в коротенький меховой жакет из щипаной норочки, явно колеблясь в нерешительности – переходить или не переходить «зебру».
– Алина, привет! – окликнула ее Катя. – Что-то совсем тебя не видно.
– Привет. Ты тоже туда? – Алина от вопроса уклонилась, кивком указала на очередь. – А я вот не знаю. Мы вроде бы лишние на этом празднике…
– А что происходит? Что они там все выстроились? – с любопытством спросила Катя. – Я вообще-то в магазин иду.
– Да паспорта меняют, – Алина затянулась. – Волынка очередная. Но это ведь, кажется, только москвичам, тем, кто прописан…
– Узнать-то все равно нужно. А вдруг и тут обменять можно без мороки? – Катя решила усыпить сомнения Вишневской и подтолкнуть ее к действию. – А я только что твоего приятеля видела. Ну, такой брюнет, очень даже ничего, очень… Кажется, сосед наш верхний? Вот ты у него все и узнай!
– А, чтоб его холера взяла! – Алина поморщилась, кинув презрительный взгляд на очередь, в конце которой маячила долговязая фигура Литейщикова.
Светофор вспыхнул зеленым, и в это же самое время на той стороне улицы двери ЖЭКа открылись и очередь мигом всосалась внутрь.
– Паспорта менты меняют, – сказала Алина. – Куда ни сунешься, у вас тут, в Москве, всюду менты.