Прощание с кошмаром - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 44

А на этого чудного Женьку Дивиторского, что жил и работал в доме еще до того, как она появилась, она… Сначала она о Женьке думала так: это ее ровесник. Выглядел он совсем как здоровенный, кудрявый, раскормленный мальчишка – маменькин сынок. Но оказалось, что он старше ее почти что на червонец. Да к тому же был шизанутый со справкой – инвалид, мол, детства.

Ей, по правде сказать, поначалу очень приглянулся его старший брат Егор – «ну такой классный, прямо мистер Рочестер!». Но этот ее словно в упор не видел. Он вообще никого не видел, кроме себя, павлин надутый! Лекс за это начала его втихомолку презирать.

А Женька… Однажды весной она сидела в гостиной в кресле – читала. Женька вкалывал как папа Карло. (Кстати, всю работу по уборке салона и дома делал он. Сначала ему помогала приходящая уборщица тетя Поля, она же и повар. Но в этом году ее отчего-то не наняли. Иван заявил, что – дорого, надо сокращать расходы.) Женька пылесосил, а потом начал тряпкой протирать пыль с мебели. Ползал по ковру на коленях, полируя ножки стульев.

Лекс, погруженная в «Калигулу» Гора Видала, внезапно вздрогнула – словно гусеница проползла по ноге… Женька сидел на полу возле ее кресла. Он поцеловал ей ступню возле большого пальца, ноготок которого она красила белым лаком. Она погладила его по голове: дефективный, а какие у него кудряшки, точно на термобигуди завивается. Блондинчик – прямо купидон, какие вытканы были на знакомых ей с детства по гатчинской реставрационной мастерской шпалерах вместе с рогами изобилия и куртинами роз.

С той мимолетной ласки Женька, что бы он ни делал: мыл ли во дворе из шланга машину, вешал ли картину на стену, драил ли ступени лестницы, – всегда провожал ее странным собачьим взглядом, словно он был пес на цепи, а она миска, отодвинутая от него слишком далеко.

И теперь он вот так же смотрел на нее, не мигая.

– И это все, что ты знаешь? – Лекс наконец-то справилась с предательским румянцем.

– Да. Это все.

– Хочешь музыку послушать?

– Да…

– Ты что застрял тут? Ты куда шел? Тебе два раза повторять?

Лекс поморщилась: нашего мистера Рочестера, павлина ненаглядного принесло! И чего он орет? Она, прислонясь к стене, наблюдала, как Егор Дивиторский толкнул Женьку в загривок по направлению к ванной.

– Что ты на него все время кричишь? – спросила она недовольно. – Иван кричит, ты…

Егор на нее даже не взглянул: тоже, заступница.

– В холодильнике что-нибудь нам найдется? – буркнул он. – Пицца, мясо, салат?

– У нас всегда что-нибудь да найдется. Пойти разогреть?

– Я сам… Спасибо. Это… я хотел тебе сказать… Иван уехал – срочно позвонили, дела.

– Там на факсе вам сообщение – из Вены, что ли… И почта пришла, счета за телефон…

– Я позже с ними разберусь. – Егор выдавил из себя бледную улыбку и даже снизошел, чтобы потрепать девчонку по плечу. Кожа была влажной и липкой – он украдкой вытер руки о брюки. – Ты, Александрина, не волнуйся насчет Ваньки. Вернется, никуда не денется.

– Я и не волнуюсь. – Она снова надела наушники, словно отгородилась от всего, и, цепляясь рукой за стену, лениво побрела по коридору в гостиную – на любимое кресло.

Дивиторскому казалось, что она переваливается на ходу, как раскормленная утка. Для пятнадцатилетней нимфетки, на его придирчивый вкус, у этой малолетней сучонки был чересчур увесистый зад. Ну и вкус у Белогурова. Одна радость, что молодая – свежачок…

А Лекс, надорвав очередной (шестой по счету за этот день) пакетик картофельных чипсов, отрешенно слушала музыку. Это был саунд-трек из «От заката до рассвета». Она жевала чипсы, жевала, жевала… Ей неудержимо хотелось плакать.

Белогуров вернулся домой только на закате.

– Попозже не мог явиться? – прошипел Егор, встречая его в холле. – Девка ко мне как пластырь липнет: где ты да где ты.

– Отстань, – Белогуров направился наверх в спальню, – я с ней сам разберусь. Что… получилось что-нибудь у Чучельника?

– Получилось… Вроде бы…

– Душно. Включи кондиционер, – Белогуров старался не смотреть на Дивиторского. – Отдохну немного и… поедем, да?

– К ночи ближе поедем. Я Лекс сказал, что мы приглашены. Ну, в общем, на мальчишник, без сопливых дам. В клуб. Так что одевайся соответственно. В маскарад в собственном доме рядиться приходится!

– Она где? – Как всегда – возле холодильника, – хмыкнул Егор. – Молотит как мельница, скоро в двери не будет пролезать твоя Лолита.

– Оставь ее в покое. Заткнись!

На звуки ссоры из гостиной, где грохотал и стрелял телевизор, выглянул Женька. Он жевал кусок пиццы, обильно сдобренный кетчупом. Белогуров только вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего вечера. Но чувства голода не ощущал – только тошноту и жажду.

– Привет, – Женька выжидательно, как ящерица, уставился на «хозяина дома». – Ты вернулся. А мы старались. И ничего не испортили.

Белогуров быстро прошел к себе. Вид жующего с таким аппетитом Чучельника был ему сейчас мерзок до дрожи. Он принял душ, включил в спальне кондиционер на полную мощность. Духота сводила с ума. Раздвинул шторы.

Солнце садилось в тучи. В Гранатовом переулке, залитом багровым светом, стояла мертвая тишина. Замоскворечье, как и весь деловой центр, с вечера пятницы и на все выходные вымирает. Из дома вышел Егор, сел в белогуровскую «Хонду» – поехал на заправку. Ведь ночью им предстояла особая поездка. Белогуров дернул за шнур, задвигая шторы. Потом рухнул на кровать. Он все ждал, что в спальню поднимется Лекс. Но она так и не пришла.

В половине одиннадцатого он проснулся, словно от толчка, и начал лихорадочно собираться. Из-за глупого вранья Дивиторского насчет набега на ночной клубешник пришлось надевать костюм и галстук. Белогуров смотрел на себя в зеркало и видел словно бы незнакомца – мрачного, элегантного, но до крайности неуверенного в себе. Это чертово переодевание напоминало фарс, черную комедию. Стоило ли так выряжаться, чтобы таскать на себе мешок с обезглавленным трупом? Белогуров при этой мысли подавился истерическим смешком – вот так и рехнешься тут…

Когда он спустился, оказалось, что ничего еще не готово. Дивиторский, тоже при параде, цепко ухватил Белогурова за плечо.

– Пошли, вытащим эту дрянь, пока девка телик смотрит. Там с ней Женька. Потом я его в подвал запру – работы ему на всю ночь хватит.

– Он задохнется, – тихо сказал Белогуров, – когда включит все эти агрегаты…

– Потерпит, не маленький. Да мы быстро – туда и обратно. К двум, максимум к половине третьего, вернемся.

Труп китайца в пластиковом мешке, когда они вытаскивали его из подвала, показался Белогурову тяжелым, как гробовая плита. Странно, при жизни Пекин был легким, поджарым, подвижным – откуда же такая тяжесть в мертвом? Егор подогнал «Хонду» к самым дверям дома.

Белогуров отметил, что на этот раз «для вывоза бренных останков» Егор выбрал не те старые «Жигули», не свой «Форд», что приобрел в прошлом году, а эту белогуровскую красавицу-иномарку. Видимо, у него на то имелись причины.

По Москве ехали без приключений. Егор вел машину уверенно. Белогуров сидел сзади. Они оставили позади центр, «Сокол», «Войковскую», миновали мост через канал, и тут вдруг… Егор резко сбавил скорость. Впереди маячил огнями пост ГИБДД – возле него милиционеры в бронежилетах с автоматами да еще военный патруль. Один мент с жезлом стоял на обочине. Взмахнул. Белогурова прошиб холодный пот – им приказывают остановиться?! Но гаишник небрежно крутанул жезлом, показывая, чтобы они проезжали. Белогуров оглянулся: на мосту за ними почти не было машин: грузовик, иномарка, микроавтобус «Автолайн». Их тоже пропустили. А вот ползущим следом неказистым «Жигулям» с какими-то досками, притороченными на верхний багажник, было приказано съехать на обочину.

Егор плавно свернул с Ленинградского шоссе на какую-то улицу. Они очутились в Химках. Замелькали освещенные многоэтажки, магазины, потом потянулся темный парк. В открытое окно машины внезапно ударил сильный порыв ветра. Белогуров, измученный духотой, с наслаждением подставил ему лицо. Послышались глухие раскаты дальнего грома.