Родео для прекрасных дам - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 1

Татьяна Степанова

Родео для прекрасных дам

Глава 1

«САВОЙ»

О прошлом жалеть не стоит. Надо уметь жить сегодняшним днем. После двадцати восьми лет брака Нателле Георгиевне этого не надо было повторять дважды. Если жизнь чему-то тебя учит – усваивай это. Если она бьет тебя – залечивай синяки. Если она дарит что-то – цени, потому что это ненадолго.

Неделю в Риме они с мужем подарили сами себе совершенно бескорыстно – так по простоте душевной думала Нателла Георгиевна. Из двадцати восьми лет их совместной жизни последний месяц выдался трудным, почти катастрофичным. Но она справилась с катастрофой. Так, по крайней мере, казалось Нателле Георгиевне. Справилась и решила, что все можно похоронить и забыть. А местом для забвения был избран Рим.

Муж Нателлы Георгиевны Орест Григорьевич всю организацию поездки взял на себя – ездил в турагентство, лично выбирал отель, заказывал авиабилеты на регулярный аэрофлотовский рейс. За время этих хлопот он словно помолодел на несколько лет. Был оживлен, весел. Твердил, что они отлично отдохнут. Когда ему звонили их общие с Нателлой друзья, он не забывал сообщить всем и каждому, что они с женой решили махнуть в отпуск в Италию, посмотреть Вечный город. Говорил, что они намеренно не желают связывать себя рамками банального тура, где вечно собирается не пойми какая сборная солянка из ретивых, жадных до заграничных впечатлений соотечественников, а едут тесной компанией «своих». Что, кроме Рима, они проведут еще неделю на море – возможно, в Амальфи или на Сицилии. Что мертвый «несезон» их с женой не пугает, наоборот, им хочется покоя, тишины, долгих упоительных прогулок по музеям, паркам, улицам. Что, в конце концов, с деньгами не проблема, хотя долларовые платежи в тур-агентстве были бы все же предпочтительнее «евровых», но… не в деньгах же счастье, сами понимаете.

В чем именно заключается это самое счастье, кто-кто, а Нателла Георгиевна понимала. Первый и самый серьезный урок за двадцать восемь лет совместной жизни с мужем ею был усвоен накрепко. На уровне подсознания, на уровне рефлекса. Вот так сидеть в самолете в бизнес-классе рядом с мужем – это и есть уже самое настоящее счастье. Видеть, когда он отворачивается, смотря в иллюминатор, его седеющий затылок, где волосы уже успели слегка поредеть. Но где, слава богу, нет и намека на плешь, так обезобразившую после сорока многих достойных, импозантных, солидных мужчин. Вот так касаться его руки – класть свою ладонь на его запястье, чувствуя тепло кожи и холодок браслета часов. Оборачиваться, встречая взглядом, одновременно стоя и двигаясь на бегущей ленте эскалатора римского аэропорта – глаза мужа, глаза человека, с которым прожита вся сознательная жизнь. Чье тело, привычки, капризы, недомогания так же дороги, как и свои собственные.

В Риме они поселились в отеле «Савой» на Виа Людовизи. Отсюда было рукой подать до всего – до Пьяцца ди Спанья с ее с детства знакомой по фильму «Римские каникулы» лестницей, до фонтана Треви, до Квиринальского дворца и чудесного парка Боргезе.

Отель «Савой» выглядел довольно помпезно: огромные люстры, мраморные полы, зеркала, хрусталь, стойка рецепции, смахивающая по форме и по качеству полированного дерева на Ноев ковчег. Нателла Георгиевна в первое мгновение даже слегка растерялась – она бы выбрала отель куда скромнее. Но она быстро освоилась. В конце концов, это и называется в Европе хорошим, солидным отелем. Этот неуловимый дух тридцатых в декоре, светлый просторный номер с видом на Тринита Дей Монти, мягкие ковры в коридорах, гасящие шаги постояльцев.

В первую же ночь в отеле Нателла Георгиевна забыла свой зарок не вспоминать о прошлом. Могли ли они с Орестом мечтать о такой поездке лет двадцать тому назад? О, то была тоже жизнь – зебра в черно-белую полоску. Кому рассказать, кто теперь поймет? Первые годы, прожитые вместе, – они ведь поженились с Орестом совсем молодыми, наперекор всему – родителям, здравому смыслу, будущему. Первые годы вместе – учеба в институте, работа, два выкидыша, приговор знакомого врача-гинеколога о полной неспособности иметь ребенка, вечные посиделки на кухне с друзьями, джин из валютной «Березки», клубы сигаретного дыма, разговоры на животрепещущие темы о поездке в Тарусу, о последнем скандале на Таганке, о войне в Афганистане. Сплетни об уехавших в Америку знакомых, однокашниках, планы на отъезд, планы на житье-бытье в Союзе.

За участие в некоем сборнике аналитических статей, опубликованном на Западе, у Ореста были сначала трения, а затем крупные неприятности с КГБ. Его дважды вызывали на Лубянку. Нателла поддерживала его, гасила его страхи (ведь он боялся, как и всякий нормальный человек, опалы, лагеря, лишения привычного, с детства привычного, обеспеченного, московского уклада жизни). Она ободряла его как жена и как товарищ, говорила, что он не должен поддаваться ИМ, что у НИХ против него все равно ничего нет – законного, того, что может прозвучать как обвинение на суде – в измене, в антисоветской деятельности. Там и действительно ничего такого не было – посмотреть сейчас, спустя двадцать лет, все было так несерьезно, дилетантски. Они были молоды и простодушны. Им постоянно мерещилось, что все вращается вокруг них – даже Лубянка с ее железным Феликсом и подземной тюрьмой.

Но они и мечтать тогда не могли, что когда-нибудь вот так просто получат визу, сядут в самолет и прилетят в Рим. И будут жить в первоклассном отеле, просыпаться, завтракать в ресторане, гулять до изнеможения, ужинать в любой приглянувшейся траттории, ездить на такси в Остию, в Тиволи, зная, что все это так и должно быть, потому что это не что иное, как каникулы, после которых они снова сядут в самолет и свободно, без всяких препятствий, без всякого КГБ-ФСБ, смогут вернуться домой в Москву. И им ничего за это не будет.

Размышляя обо всем этом, Нателла Георгиевна даже всплакнула украдкой – мир кардинально изменился за каких-то два десятилетия. И привыкнуть к этому было нелегко, хотя перемены являлись не чем иным, как полностью сбывшимися мечтами молодости.

Первые пять дней в Риме Нателла Георгиевна с мужем почти не расставалась. Они гуляли по городу с утра до вечера. Рим затягивал, как гигантская воронка, стены которой были сплошь мозаикой из полотен Рафаэля, Караваджо, Андреа дель Сарто, а дно упиралось в бесконечную Аппиеву дорогу, уводившую под землю, в древние катакомбы. Именно после дня, проведенного в катакомбах Святой Каллисты, Орест Григорьевич впервые робко пожаловался на усталость. Нателла Георгиевна восприняла это спокойно – позади уже были экскурсия в Ватикан, куда пришлось отстоять грандиозную очередь, и поход на виллу Боргезе.

«Он уже не в том возрасте, чтобы можно было пренебрегать своим здоровьем, – подумала Нателла Георгиевна. – Я должна его беречь». И когда на следующий вечер муж, виновато улыбаясь, отказался от обычной «прогулки перед сном» – «Нет, Наташа, я пас, я лучше полежу, почитаю», – она восприняла это как должное.

Она покинула отель одна. Было всего пять часов вечера. Погода стояла прекрасная – в конце октября в Риме так же тепло, как в Москве в августе. Измученные и счастливые, обессиленные и беззаботные туристы со всех концов света стекались в бары пропустить по стаканчику, занимали столики уличных кафе, отдыхали, бездумно и блаженно наблюдая городскую суету. Нателла Георгиевна чувствовала себя как нельзя лучше. Вот и брючный летний костюм от Кельвина Кляйна, купленный по совету подруги Светланы перед самой поездкой, пригодился. Ощущаешь себя подтянутой и стройной, сильной, стремительной. А эта чудненькая сумочка в тон, купленная уже здесь, на Виа Моргутта!

По дороге Нателла Георгиевна украдкой ревниво изучала всех попадающихся навстречу сверстниц – римлянок, возвращавшихся домой с работы, и туристок – англичанок, немок, скандинавок. Что ж, конечно, сорок и еще девять прожитых лет – возраст, но… Вон идет итальянка – сверстница. Тоже уже к пятидесяти. Деловой костюм, хорошая обувь, отличные духи, ухоженное лицо, аккуратная прическа. А вон идет помоложе, лет тридцати – лицо потемнело от загара, мелированные волосы как мочалка, джинсы, майка, куртка, все вроде модное, а вида нет. Стиля нет, шика. Пожалуй, та, которой к пятидесяти, выглядит гораздо лучше – по возрасту элегантно.