Врата ночи - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 27

– А этот груз тоже будет проходить по документам как груз экспедиции военно-исторического общества? – спросил Мещерский.

– А что в этом плохого? Что страшного? – Ворон снова сделал глоток пива.

– А партия медикаментов?

– Большая часть принадлежит экспедиции, мы выступаем здесь в качестве вашего спонсора. А меньшая… Скуратов в курсе. Вы оставите кое-что в качестве гуманитарного дара в одном из селений в Диз-Абаде… Вот такие дела, Сереженька…

Дела… Кто-то ищет контакты в регионе. Со всеми замешанными в политический конфликт сторонами. И в ход идут в качестве презентов не только чистокровные драгоценные кони, но и оборудование для госпиталей, и лекарства. Причем никто не забыт: экспедиция везет «гуманитарные подарки» и в Северный Курдистан, и в аравийскую нефтеносную пустыню, и в официальный, воюющий чуть ли не со всем миром Багдад.

– Жаль, что ты, Миша, не едешь с нами, – сказал Мещерский.

– Я? Да ты что? Ненавижу Восток. В позапрошлом году с женой в Тунисе отдыхали. Чуть с ума там не сошел. Пустыня, жарища, море, как теплая моча. Обгорел на пляже так, что кожа лоскутами слезала. Африка ж!

– Ты женат?

– Уже нет. Четыре месяца назад развелись. Горшок об горшок.

– Проблемы?

– А, – Ворон равнодушно махнул рукой. – Какие сейчас браки, Сережа… Ты вон до сих пор свободен как ветер, ну и правильно. Нервов меньше истреплешь. Я часто институт наш вспоминаю. Золотое время было, дружочек. Прошло, улетучилось. Мало мы ценили, Сережа, студенческие годы, мало им радовались. И сейчас редко встречаемся. А встретишься, все дела, дела…

– Или скандалы. – Мещерский опустил голову. – До сих пор себе не могу простить, Миша, того своего позорного поведения.

– А, слушай, брось! Мы все сразу почувствовали – что-то серьезное случилось. – Ворон тревожно заглянул ему в лицо. – Ты не подумай, что я тебе не поверил. Ну, когда ты про какую-то дикую кассету говорил… Ребята потом подходили, спрашивали. Охрану здания поставили в известность. Они там все обещали проверить. Но надо же было такому произойти на юбилее старика!

– Я думал, после той моей истерики клиенты от меня как от чумы шарахнутся, – сказал Мещерский. – Но нет. Воспитанные люди. Даже вида не показали.

– Да ты им просто позарез нужен. Во-первых, у тебя бизнес раскручен, связи, нетрадиционный туризм. Слухом Москва полнится. Во-вторых, мы тоже свое веское слово сказали. – Ворон многозначительно усмехнулся. – Я ж говорю, с зимы с тобой хотел контакты наладить. Ну, а в-третьих, Скуратов такой человек – его мало что смутить может.

Мещерский молча ел жареное мясо, пил пиво.

– Познакомились мы два года назад. – Ворон закурил. – Но опять же, Москва-матушка слухами полнится. Он из очень приличной семьи, правда, отца очень рано потерял. Но знаешь, как это, – знакомые, знакомые знакомых, родственники… Батя мой про его мать еще в оные времена кое-что слыхал. В середине шестидесятых слыла в Москве одной из первых красавиц. Дочь скульптора, с великими запросами. Вышла за человека гораздо старше себя. Партийный чин был. Отец мой его не знал, но… Он умер быстренько. С молодой женой сердце надо – мотор, а у этого подкачало. А мадам вдова потом весело жила, небедно. И на сына Лешеньку молилась как на божество. У него ведь матери фамилия – не отца.

– У Скуратова?

– Угу, – Ворон кивнул. – А знаешь все почему? Дворянский род. Даже тогда, в те годы, это помнили, а сейчас и просто все на предках, у кого они, конечно, есть, помешались. Он сам иногда в шутку или всерьез утверждает, что его фамилию правильнее писать не Скуратов, а Скуратов-Бельский по троюродной линии.

Тут и Мещерский, не удержавшись, насмешливо хмыкнул.

– Ну вот и догадался, – усмехнулся и Ворон. – Потомок Малюты Скуратова-Бельского… Ешьте, что называется, меня с кашей. Чушь, конечно. Но ты теперь яснее себе представишь, отчего в качестве сотрудника экспедиции их выбор пал из многих кандидатур на тебя. Они там списки ведут послужные и родословные древа пестуют в армии этой своей его свергнутого величества.

– Монархисты, что ли?

– Не-а, – Ворон снова усмехнулся. – Но иногда, когда это нужно, и ярые монархисты. А иногда совсем даже наоборот. Как карты лягут. Господа хамелеоны. Но я тебе о матери его рассказывал. И о том, что его самого мало чем удивить можно. Батя мой историю слыхал.

– Отец жив? – вежливо осведомился Мещерский.

– Жив, на пенсии. Мемуары на даче пишет. Сейчас все пишут. А мать Скуратова, когда тот на первом курсе МГИМО учился, замуж в который уж раз снова собралась. Отец мой знал претендента. В Генштабе шишка. Но Скуратов будущего отчима-милитариста отчего-то невзлюбил. Дело якобы на даче было, на Николиной Горе. Собрались гости, «молодые» хотели объявить друзьям и родственникам, что собираются расписаться. А сынок Лешенька закатил публичный скандал. Потом заперся на чердаке. А когда внизу на веранде уже пробки от шампанского хлопали, мимо окон в сад с душераздирающим криком с чердака пролетело что-то тяжелое в его плаще… Домработница закричала, что это…

– Скуратов?!

– У матери – сердце, инфаркт. А это не он с чердака сиганул… Он просто взял свой плащ, набил ветошью и выбросил в окно. И кричал при этом как резаный.

– Скуратов?

– Восемнадцатилетний избалованный щенок. Мать жива осталась, врачи откачали. Но свадьбу они с чином из Генштаба так и не сыграли.

Мещерский молчал.

– Это я к тому тебе поведал, что фортели выбрасывать Алехан Владимирович сам может других поучить. Так что ты не очень переживай насчет того случая. – Ворон вздохнул. – А в принципе, если всю эту лирику отбросить, люди они для нас с тобой выгодные. Ты клиентов получил с деньгами. Оплатили все уже, нет? А я… ну, наш фонд, контора наша, тоже пока не внакладе, но это мы еще поближе к февралю-марту поглядим.

– А кто вообще подал эту идею – использовать экспедицию по следам казачьего похода для…

– Для? Для чего? – Очки Ворона сверкнули. – Сережа, цели могут быть у всех разные. Но в какой-то точке они пересекаются ко всеобщей выгоде.

– Да, конечно. Мне просто интересно, кто же вообще первый подал идею этого похода?

– Астраханов. Его прадед и дед Алагирова участвовали в том вояже. Есаул Астраханов вел сотню из Хамадана к берегам Тигра. И получил в 1916 году за этот поход золотое оружие, Георгиевский крест и какой-то почетный британский орден. Мне сам Астраханов об этом рассказывал. Одно время до похода есаул был адъютантом графа Лорис-Меликова, работал в аппарате наместника Кавказа, воевал на империалистической, потом на Гражданской. Ушел с Врангелем в Константинополь, затем вернулся с генералом Слащовым. И служил уже в Красной армии. Пятьдесят лет в строю, как говорится. Дневники, архив – это все Астраханова заслуга. Его и Алагирова. У того в роду этот поход тоже помнят. Дед переводчиком служил в ставке генерала Баратова и был послан участвовать в той экспедиции. В общем, военно-историческое общество, Сережа, – это во многом чисто семейные традиции. – Ворон вздохнул, словно его утомил этот экскурс в историю. – Сейчас вообще мода на традиции. И на духовное наследие. А модой грех не воспользоваться, правда? Умным-то людям?

Принесли кофе.

– С Кравченко Вадиком вы по-прежнему не разлей вода? – спросил Ворон. – Помню вас на курсе. Всегда вместе.

Мещерский рассказал о Кравченко. Собственно, повторил то, что Вадька сам рассказывал о себе на том памятном вечере.

– Хорошая вещь мужская дружба, – вздохнул Ворон. – Мне вот так не повезло. Как-то всех я приятелей растерял. Все дела, работа и женитьба… В баню-то ездите?

– А как же! – Мещерский улыбнулся. – Присоединяйся.

– Серьезно? Только мигните, мы со всем удовольствием. Я раньше тоже любил. Меня тесть приучил. Тесть парился, как зверь, ну и меня все приобщал. А как развелся я с Наташкой своей… Тесть по мне скучает, иногда звонит. Мы с ним хорошо жили, дружно. Как с отцом.

Они еще посидели в полупустом баре. Выкурили по сигаретке. Мещерский был рад этой встрече. Начавшись немного настороженно, вприглядку, она переросла в хорошую дружескую беседу с однокашником, с которым было что вспомнить из прошлой жизни, именуемой юностью.