Врата ночи - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 28

Мещерский еще подумал – этот бар «Москва–Петушки» надо запомнить. Тихое, несуетное место со сносной кухней и приемлемыми ценами. Можно будет хлопнуть тут с Вадькой по кружке пива. И как-нибудь пригласить Катю на вишневое мороженое.

– На выходные ничего не планируй. Дачу там, рыбалку, – предупредил его Ворон, когда, расплатившись каждый сам за себя, они вышли из бара. – У Скуратова встретимся. Не удивляйся так. Он сегодня мне звонил. Вечером и тебе позвонит. У них тусовка намечается в штаб-квартире по случаю годовщины образования фонда. Это повод. А причина… Думаю, тебя хотят показать народу. Всем будущим членам экспедиции. Там и познакомишься окончательно. Но это – между нами. Позвонит Алехан – сделай вид, что это для тебя приятный сюрприз. Он обожает сваливаться как снег на голову.

Глава 13

ВЕЧЕРНЕЕ ПЛАТЬЕ

Предложение было неожиданным. Но Катя уже начала привыкать: а что в нашей жизни не неожиданность? Однако на этот раз ее согласия спросили в последнюю очередь. Первое же, и самое веское, слово сказал Кравченко.

Мещерский заехал к ним домой вечером. Пока Катя собирала на кухне ужин, приятели о чем-то тихо беседовали.

– Катя, вот Скуратов пригласил меня – они отмечают годовщину образования общества в субботу, – сказал Мещерский. – Не в ресторане, нет, а у них в штаб-квартире.

– Слишком часто кто-то что-то у вас отмечает, – заметила Катя.

– Да, то есть нет… Они мои клиенты, я не могу отказаться. Скуратов сказал: они были бы рады, если бы я пришел. И если пожелаю, то не один, а с кем-то… ну, с женщиной. Девушкой… Своей…

Миляга Мещерский! Катя, хотя в последние дни она больше печалилась и тревожилась, наблюдая за Сережей, сейчас не могла удержаться от улыбки. Взглянула на Кравченко: как вам такое заявление? Он был как ленивый дракон: сидел в кресле, курил – дым колечками.

– А почему бы тебе не составить Сереже компанию? – спросил он загадочно.

– Мы вот с Вадей сейчас посоветовались, – Мещерский смотрел с надеждой. – Он тоже думает, неплохо было бы, чтобы ты сама взглянула на моих клиентов.

Ага, и эти сговариваются у нее за спиной! Чудная перспектива плестись с Сережкой на вечер к совершенно незнакомым людям, каким-то его клиентам, якобы в качестве «его девушки», а на самом деле в роли соглядатая и конвоира, и только потому, что…

– Катька, да ты все равно в субботу ничем не занята, – хмыкнул Кравченко.

– Как это я ничем не занята? – разозлилась Катя. – А дом?

– А хозяйство? Куры, коровы, индюшата? – Кравченко всплеснул руками. Проблески чувства юмора, слабые квелые ростки…

Катя махнула рукой – а ну вас. Но, взглянув на Мещерского, а затем снова на Кравченко, поняла: ей придется согласиться проводить, а точнее, конвоировать Сережку не только в музей, а всюду, куда он только ни попросит.

Придет время, и в этой странной игре наступит очередь Кравченко. Но сейчас они – ее муж и его лучший друг – решили, что дело за ней. Решили сами, вдвоем, как всегда, не спросив ее. Она должна взглянуть на клиентов Мещерского. И что же?

– Хорошо. Мы пойдем с тобой в субботу, как скажешь, – кивнула Катя – не Мещерскому, Кравченко. – И как же одеваться на этот вечер в эту штаб-квартиру – скромно, парадно?

– Шикарно, – рявкнул Кравченко. – То синее вечернее платье подойдет.

Вечернее платье… Вещь, которую женщина покупает или получает в подарок с трепетом сердечным, носит один-два-три раза и вешает в шкаф. В минуты одиночества, смутной тоски достает, перебирает пальцами прохладный шелк, серебристое шитье, одевается, смотрит в зеркало. И снова убирает в шкаф вместе с мечтами, надеждами и одиночеством.

Все происходило вечером в субботу с Катей так или примерно так. Кравченко работал, она коротала время до вечера одна. Мещерский должен был заехать за ней в половине восьмого.

О нем она знала лишь то, что все эти дни он по горло занят на работе. И тем не менее почти каждый день выкраивает час-другой, приезжает на Никитский к криминалисту-программисту Синицыну и смотрит снимки – папку за папкой, альбом за альбомом. Результатов не было никаких. И Кате не очень верилось, будут ли они. Она только видела, что этот мучительный, изматывающий «процесс узнавания» становится для Мещерского чем-то вроде наркотика.

– Какая ты сегодня красивая, – сказал он, когда она открыла ему дверь уже во всеоружии. – Вадя прав, это платье очень тебе идет.

Она прочла это по его глазам. Сама же чувствовала себя… Прохладные струи шелка, а все остальное – открытые плечи, руки, высокие каблучки новых замшевых туфель, итальянский браслет – тот самый, ее любимый, подарок Вадьки, и этот неистребимый румянец на щеках – проклятый «цветущий миндаль»…

– Сумку чуть не забыла, ключи, – не глядя на Мещерского, она сдернула с подставки перед зеркалом в коридоре кожаный мешочек, купленный к платью вместе с туфлями в качестве аксессуара.

В машине Мещерскому казалось, что он глуп и неловок. И что у Кати духи не те – другие. Надо было объяснить ей причину, отчего он так настаивал, чтобы она ехала с ним. Но ведь Кравченко понял все без объяснений. Вообще он как-то задумчиво и серьезно начал поглядывать на Мещерского после их разговора о ночном звонке. Но лишних вопросов не задавал. Они знали друг друга с самого детства. Им совсем порой не нужно было слов.

А Катя… Мещерский знал: она вянет и хандрит, если с самой сильной страстью ее – любопытством друзья обходятся небрежно. Но сейчас что-то объяснять ей ему не хотелось. У нее были другие духи – горькие, тревожные. Полная противоположность тем, призрак которых иногда приходил к нему. Там, в музее, духи «Евфрат» показались ему жуткой дрянью – приторной, липкой. И вместе с тем призрак этих духов вызывал другой призрак, образ. Воспоминание о человеке, о котором Мещерский, кроме его имени и фамилии, знал еще и то, что это именно с ним он столкнулся в дверях музея в тот самый миг.

Кто мне звонил? Что ему надо?

Мещерский не думал этого, словно кто-то вбивал ему это в голову, как телеграмму. Неужели он еще раз позвонит? Неужели все повторится?

Катя понятия не имела, куда он ее везет, смотрела в окно машины на вечернюю Москву. А Мещерский хорошо запомнил адрес, продиктованный ему Скуратовым. Ворон оказался прав, председатель военно-исторического общества позвонил и пригласил «скоротать вечерок в дружеской компании по случаю нашей скромной годовщины. О делах только по святой необходимости… И будем все мы очень рады видеть вас, Сережа, и не одного, а с той, которую вы… Ну, в общем, присутствие дамы сердца горячо приветствуется».

Штаб-квартира «Армии Юга России» располагалась в Харитоньевском переулке. Небольшой одноэтажный, заново отремонтированный особнячок, затерянный в паутине московских двориков между Харитоньевским и Садовым кольцом. Ограда, стриженый газончик, старые липы, воробьи. Над гранитными выщербленными ступеньками входа – чугунный фонарь. Окна залиты светом и одновременно плотно закрыты жалюзи.

Каким был тот вечер в том доме? Кате показалось, одним из тех, о которых будешь вспоминать. Штаб-квартира напоминала и клуб, и офис, и дом обетованный: вестибюль, гостиная, небольшой зал собраний, кабинет председателя – с российским флагом, яркими штандартами и казачьими шашками и палашами на стенах. Столовая, где был уже накрыт длинный обильный праздничный стол.

В вестибюль их пропустила охрана, а встретил сам Скуратов. Катя смотрела на него с великим любопытством. По дороге сюда Мещерский поведал ей историю о юношеской выходке Скуратова, расстроившей брак его матери. Словно хотел сказать: вот смотри, какие типы бывают. Не я один такой неуравновешенный, взбалмошный, нервный.

Но на человека с «нервами» Алексей Скуратов, на взгляд Кати, был похож мало. Он был в темном костюме, слегка и вместе с тем все равно безуспешно скрывавшем его полноту.

– Очень рад, милости просим, гости дорогие. Сергей, познакомь нас, пожалуйста, – сказал Скуратов, улыбаясь Кате.