Врата ночи - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 31

Глава 14

«ПРОЦЕСС УЗНАВАНИЯ»

На следующее утро ровно к девяти часам Мещерский, трезвый, собранный и скорбный, приехал в Никитский переулок. У него образовалось свободное «окно« до полудня, и он намеревался потратить время на занятие, уже ставшее привычной повинностью.

Медленно-медленно они с криминалистом Синицыным продвигались по дебрям поискового архива. Мещерский начал просматривать фотоснимки пропавших без вести, находящихся в розыске и неопознанных трупов за текущий год. Они исследовали данные за январь, февраль и медленно приближались к мартовским. На успех он не надеялся. Не надеялся и на то, что найдет того парня с кассеты среди их лиц на глянцевых равнодушных кусочках картона. Но он сам начал это дело, втравил в него Колосова, криминалиста Синицына и теперь просто не мог бросить все это. Он решил, что сделает все, от него зависящее, а там уж…

Синицын торопился на утреннюю оперативку.

– Сергей, доброе утро, рано вы сегодня. Ну, располагайтесь. Я до десяти на совещании, так что вы тут за полного хозяина.

И Мещерский остался в кабинете наедине с их лицами.

Он вспоминал вчерашний вечер…

Смотрел на фотографии. Между вчера и сегодня такая пропасть.

Перелистал несколько страниц в спецальбоме. Здесь были собраны фотографии пропавших без вести женщин. Молодые, пожилые, почти девочки, глупенькие, наивные и доверчивые, канувшие в небытие и потерявшие память, покинувшие дом, затерявшиеся среди чужих людей… Он бездумно скользил взглядом по их лицам. И вдруг…

Нет, здесь было совершенно иное выражение лица. И странно, что мужской портрет, фотография парня лет двадцати четырех затесалась среди фотографий женщин, но…

Мещерский, еще не веря себе, медленно прикрыл ладонью нижнюю часть его лица. Глаза… Здесь, на снимке, они смотрели на мир напряженно и сосредоточенно. Скорее всего это было обычное дешевое фото для паспорта или удостоверения. Молодой парень, короткие волосы, выдающиеся скулы, мальчишеский подбородок, худая шея, и глаза…

Мещерский встал, отошел к окну, закурил. Он не поворачивался к альбому, стоял, глядя в окно, на крышу Зоологического музея напротив. Смотрел и не видел ни этой крыши, ни утреннего солнца, ни голубей под застрехами.

Синицын вернулся с оперативки через сорок минут. Мещерского он застал все в той же позе у окна. В пепельнице было полно окурков.

– Я его узнал, – сказал Мещерский. – Там в альбоме за март этого года есть снимок. Числится под номером тридцать шесть.

Они перешли к компьютеру. Синицын оседлал программу. На мониторе появился портрет из картотеки и данные.

«Бородаев Константин Петрович, 1975 года рождения, уроженец поселка Салтыковка Московской области, не работающий, пропал без вести ориентировочно в начале марта текущего года, 11–14-го числа. Заявление о пропаже поступило от знакомой Бородаева гражданки Ереминой. Адрес: поселок Салтыковка…» Синицын включил принтер, распечатать данные. Мещерский напряженно смотрел на монитор. Нет, сейчас «машина» не парализовывала его восприятие. Он не ошибся – это был тот самый парень с видеокассеты. Это он кричал от боли и затем получил пулю в голову из пистолета с глушителем.

– Приметы: рост высокий, фигура худощавая, волосы темно-русые, глаза карие, – перечислял данные Синицын. – Это точно он?

– Да.

Синицын набрал чей-то номер – глухо, без ответа. Затем связался с дежурной частью.

– Колосов работает в Москве, – сказал он так, словно Москва была не вот тут, за окном, а где-то за тридевять земель. – Как только вернется, я проинформирую его о наших результатах. – Он смотрел на Мещерского. – Сергей, хотите чая? Мне друг армейский из Казахстана привез – настоящий зеленый, среднеазиатский.

– Хочу, – ответил Мещерский. – Спасибо.

Он действительно хотел горячего чая. В горле от сигарет все пересохло.

Глава 15

ДЕНИС

Никита Колосов действительно работал в этот день в Москве. Он поставил себе вполне выполнимую задачу: узнать о личности погибшего Маслова и образе его жизни как можно больше.

Московские коллеги приняли помощь областного отдела по раскрытию убийств хоть и без особого энтузиазма, но спокойно. Дело о причинении тяжкого вреда здоровью со смертельным исходом гражданину Маслову висело на них камнем. На горизонте же маячил отчет за полугодие, так что… Ну, какая разница, кто будет пахать по делу, рассуждали бывалые люди. Главное, кому достанутся результаты успеха и на кого повалятся шишки провала.

Личность Дениса Маслова, двадцати лет, уроженца Мурманска, студента четвертого курса Московского института радиотехники, тоже не слишком долго оставалась тайной за семью печатями. Фамилию «прокрутили» быстро. Установили и адрес: общежитие института в Лефортове.

В общагу Колосов решил ехать лично. Шла летняя сессия, и, пока студиозусы не разлетелись кто куда, их следовало допросить. Вопросы о Маслове к его сокурсникам у него имелись. Ну, например, чем занимался парень в свободное от лекций и семинаров время? На что существовал – не на одну же стипендию? Где-то подрабатывал? Кем, где? Как оказался в тот вечер на Варшавском шоссе? Откуда мог возвращаться?

Номер телефона, записанный на коробке сигарет, начали проверять немедленно. Он начинался с цифр 141… Но, как назло, на этой линии были какие-то неполадки. На АТС сообщили, что после устранения аварии номер можно будет «пробить» только через день-два.

Общежитие «радиотехников» оказалось ветхой панельной многоэтажкой. Внутри – нечто среднее между перенаселенной суперкоммуналкой, заповедником для непуганых, малость тронувшихся на Карлосе Кастанеде юных неординарных умов, никогда, ни ночью, ни днем, не смыкающей глаз музыкальной тусовкой и… памятной для Никиты по далекому детству «продленкой» – группой продленного дня, на которой после опостылевших бесконечных уроков и десять, и двадцать лет назад отрывались в полную силу все без исключения школьные сорвиголовы – двоечники, троечники, лодыри, футболисты, драчуны, курильщики, спартаковские фанаты, металлисты, панки – одним словом, самые обычные, нормальные московские пацаны.

На общажной «продленке» обитали, конечно, далеко не школьники-молокососы, однако… Никита, войдя в «сачок», где было не продохнуть от сигаретного дыма, а на доске объявлений ветер, врывавшийся через настежь распахнутую стеклянную дверь, колыхал целый ворох замурзанных бумажных клочков с самым разнообразным текстом, почувствовал себя… Как? Странно, но в этой безалаберной, прибабахнутой, нищей, неустроенной атмосфере он сразу же почувствовал себя хорошо. Комфортно.

Здесь было оживленно и шумно. Стайка нимфеток-второкурсниц в ярких кофточках-квадратах, открывавших розовые мягкие брюшка, шушукаясь, поджидала лифт. Какой-то лысо-бритый серьезный девятнадцатилетний сноб в заклепанных бляшками кожаных порточках прикидывался, что говорит по сотовому, то и дело кося глазом на «стайку». Но телефон не пахал, видимо, давно был отключен. Откуда-то из недр здания на полную катушку ворковал «Мумий Тролль». А с другого этажа в пику ему еще на более полную катушку врубили «Агату Кристи».

Никита прислонился к стене у лифта. Да, он чувствовал себя здесь, как на старой «продленке» детства. И в замызганном, набитом тинейджерами лифте все тоже было ништяк. Только вот слишком явственно разило мятной резинкой, мальчишеским потом, сладенькой слабенькой травкой, прокисшим дешевым пивом.

Однако на седьмом этаже, где обитали сокурсники Маслова, атмосфера была совершенно иной. И Никита сразу это понял. Здесь тоже все как-то суетилось, сновало по коридорам, мельтешило из комнаты в комнату, зыркало, хмыкало, шушукалось в курилках и у лифта, но… Здесь, на седьмом, Колосов не чувствовал разлитого в самой атмосфере общаги безалаберного, легкомысленного пофигизма.

По их лицам – а в коридоре у лифта он узрел немало новых незнакомых молодых физиономий – он понял: они уже знают о Маслове. Они – его сокурсники, соседи, корешки. Зеленые-зеленые пацаны. Они еще не вполне верят в то, что он погиб, но…