Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 37

– Но это же мелочевка. Почему эту ерунду тебе подписали? У вас что, стажеров нет?

– Я разбойное нападение на водителя как раз в суд сплавила, в моем деловом списке брешь образовалась, начальство заметило. «На тебе, Ирочка, плевое дельце, в неделю закончишь». В неделю! – Она покачала головой.

– И что?

– И то. Он же бомж – без документов. Да еще залетный. Два раза о себе данные ложные давал. Пока проверили, пока установили… Он гость из Молдовы. У нас в ИЦ никаких данных на тамошних жуликов теперь нет. Пока проверили… А я никаких следственных действий с ним проводить не могла даже. Не писать же в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого гражданина X.

– Слушай, а чего он имя-то скрывал? Может, за ним хвост тянется? – спросила Катя.

– Нет. Он просто такой. Юродивый, блаженненький. – Ира покрутила пальцем у виска. – Но вменяем. Это меня и подвело. Оказалось, он ранее дважды судимый, тоже за грошовые кражи в магазинах. Удоденко Митрофан Полуэктович. Удод, короче. Стала я ему экспертизу проводить на психа.

– Зачем?

Ира только загадочно усмехнулась.

– По прошлым делам ему уже две проводили. А зачем… Затем! В общем, приходит заключение. Я в запарке была – взглянула только на конечный вывод: «Вменяем, мог руководить своими действиями». Бальзам моему истерзанному сердцу. А на фразу одну, жирно подчеркнутую экспертом, внимания не обратила.

– На какую фразу?

– «Имеется устойчивая склонность к хирургическим вмешательствам».

Катя хлопала глазами.

– Вот. Срок к концу близился, предъявила ему обвинение, а дальше было так…

…Они сидели в следственном кабинете Каменского ИВС, Ира Гречко и гражданин Удоденко – крошечный, тощий, вертлявый мужичок с юркими и блестящими, словно у мыши, глазенками и перебитым носом.

– Сегодня мы с вами, Митрофан Полуэктович, будем знакомиться со всеми материалами уголовного дела. Двести первая статья, – говорила Ира. – От услуг адвоката вы отказались, я сама вам помогу все уяснить и понять. Давайте начнем. Лист дела первый – постановление о возбуждении…

– Не получится, – торжествующе отчеканил вдруг Удоденко.

– Что не получится?

– Ничего у вас не получится. Потому что я уже заглотил.

– Простите, я не понимаю. – Ира листала дело, ища следующий документ для ознакомления. – Не будем отвлекаться.

– Я уже заглотил! – повысил голос Удоденко. Она подняла голову от бумаг.

– Да что случилось?

– Болт случился. – Его глазки сверкали. – Вот такой. – Он небрежно отмерил на ладони добрые две трети. – Я его из стены выковырнул в коридоре, там штукатурка слабая.

– И что?

– Ну и заглотил. Уже.

Ира недоверчиво пожала плечами.

– Не говорите ерунды, этого не может быть.

– Не может? – Он резко задрал ветхую, белесую от старости трененку. – А это что?

Ира ахнула – впалый смуглый живот гражданина Удоденко был исполосован шрамами.

– Это я вилку на прошлом следствии заглотил, это кусок проволоки в зоне, – вещал он, любовно поглаживая шрамы. – А это банку консервную схрупал.

– Зачем вы это делаете?!

– Да как заглочу, меня сразу на «Скорой» в больницу, на стол к хирургу и начинают меня резать, резать. – Глазки его пылали восторгом. – А потом в лазарете на чистой койке выхаживают, выхаживают… Месяц, два, три… А срок-то – ту-ту, идет, гудит! Так что ничего у нас с вами не получится на этот раз, гражданка следователь.

– Веришь, нет, но мысль меня тут посетила одна нехорошая, – рассказывала Ира. – Ах как мне «Скорую» ему вызывать не хотелось! Как не хотелось! Но вызвала. Сделали ему рентген – все правильно: болт есть. В хирургию – и на стол. Все это случилось вчера, а сегодня его в тюремный лазарет надо переводить, а срок содержания под стражей и следствия кончился.

– Подожди, может, он еще от хлороформа задохнется, – жестко изрекла Катя. – И никаких хлопот не потребуется.

– Нет, такие живучи. Пять операций на кишечнике. Другой давно бы уж загнулся, а этому все нипочем.

Они доедали пирожные.

Ира взглянула на наручные часики.

– Ой, без десяти два. Бежать надо.

– Нас сейчас Сережка Мещерский до прокуратуры довезет, – успокоила ее Катя. – Он меня у бюро пропусков уже час дожидается.

Синие «Жигули» стояли у дверей Зоологического музея. Кроткий Мещерский ни словом не выразил своего недовольства Катиным опозданием.

– К скульптору не едем, Сережа. Я не могу сегодня. У нас с Ирой дела неотложные, – сказала она. – Вези нас на Рождественский бульвар.

Князь безропотно завертел баранку.

У прокуратуры, когда Ира уже вылезла из машины, он поймал Катю за руку.

– Ты завтра как?

– Что как, Сережа?

– Тебя можно будет навестить?

– Конечно.

– Мы заказали столик у Вано, – улыбнулся Князь.

– Мы?

– Я. Я заказал. Заеду за тобой в пять, ладно?

– Я буду тебя очень ждать. – Катя наклонилась и поцеловала Мещерского в гладковыбритую щеку, пахнущую туалетной водой «Дакар».

В прокуратуре они ждали полтора часа. Сидели на жестких клеенчатых сиденьях, глазели по сторонам и шептались. В учреждении – покой, тишина, перед праздником почти всех уже отпустили.

– Сереженька так к тебе относится, везучая ты. Жаль, конечно, что он ниже тебя, – говорила Ира.

– Я этого даже не замечаю.

– И правильно. Мал золотник, да дорог. Не то что мой! – Ира вздохнула. С тех пор как она развелась с мужем, у нее тянулся долгий и сложный роман с каким-то весьма крутым опером из министерства. Увы, он был женат уже третьим браком. – А Вадечка как твой поживает?

– Никак.

– Что такое?

– Он мне устроил сцену под праздник и хлопнул дверью, – сообщила Катя.

– Если делает сцены, значит, любит.

– Ну да! Я вообще-то не слишком на его счет обольщаюсь.

– Думаешь, изменяет? – осведомилась Ира.

– Конечно.

– А как ты реагируешь-то? – спросила Ира. – Ну, на предполагаемые Вадькины измены?

– Да вот уж год как ищу, с кем бы мне тоже ему изменить.

– А Сереженька?

– За него я замуж собираюсь. И потом, у нас с ним все чисто платонически. Даже не целовались ни разу по-настоящему. Правда-правда. Он рыцарь, Вадьке мешать не хочет. А я его берегу на потом, как срок наступит, когда нельзя уже будет откладывать. – Катя вздохнула.

На этом их разговор прервался – Иру вызвали к зампрокурора.

Через две минуты она вышла.

– Все. Мучения кончились.

Они поехали к Кате. Ужинали, болтали, танцевали. Без кавалеров это было восхитительно! Можно было даже рискнуть канканом, но на это безумство их все-таки не хватило. В десять Ира начала собираться домой.

– Оставайся ночевать, куда в такую позднотень! – пыталась уговорить ее Катя.

– Ты что! – Ира испуганно замахала руками. – А если он позвонит, а меня дома не окажется, знаешь, что будет! Он такой импульсивный. Лучше не дразнить гусей.

Катя проводила подругу до троллейбуса и вернулась домой. Она долго плескалась в ванне, вылив туда половину бутылки пены «Сирень», затем завернулась в махровый халат, выпила на ночь яблочного сока и легла в постель.

Ее разбудил звонок в дверь. Она включила лампу. Электронный будильник показывал половину второго ночи. Господи, да что же это такое? Она с опаской заглянула в глазок. Потом помедлила и открыла дверь. На пороге стоял Кравченко с букетом белых роз в сверкающем полиэтилене. Они молча смотрели друг на друга. Кате было холодно в одной ночнушке – из двери дуло. Кравченко медленно протянул руку ладонью вверх. Она не шелохнулась.

– Восьмое марта уже наступило, – молвил он. Рука его зависла в воздухе.

– Через порог нельзя, – сказала Катя тихо. Он вздохнул с каким-то странным облегчением, шагнул к ней, с грохотом захлопнул за собой дверь. От него снова пахло дымом, бензином и кожей. Букет белых роз упал на ковер. Следом упали тапочки Кати и свитер Кравченко.