Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 41

– Откуда куда?

– Да все больше из Вологды в Керчь.

– Он осенью в Африку собирается. В Серенгети, – вставила Катя.

– Бабки где берешь? – с завистью осведомился коротышка.

– Спонсоры помогают. У нас экологический тур – двое с «Гринписа», один от наших «зеленых».

Кролик Роджер внезапно подпрыгнул так, что Катя едва не уронила бутылку.

– Слушай, друг, да тебя мне Бог послал! У вас эмблема есть?

– Есть.

– Какая?

– Знак «Кока-колы», – честно признался Мещерский.

– Фу! – Коротышку перекосило. – Вы что, офонарели?

– Спонсоры. – Князь виновато улыбнулся. – Кто платит, тот и заказывает музыку.

– Ой-е! Да что кола! Ой-е! – Коротышка забегал из угла в угол. Внезапно он подлетел к одной из укрытых мешковиной округлостей и сдернул завесу. – Вот вам символ какой нужен, а не кока эта из задницы!

Катя из вежливости встала и подошла к конструкции: крупный шар, мелкий шар, нанизанные на палку. Что-то из мира атомов и электронов.

– Что это? – наивно спросил Мещерский.

– Это «Ящерица на сосне», – отчеканил коротышка горделиво.

– Да… конечно… в этом есть… что-то есть… – забормотал Князь.

Катя посмотрела на конструкцию в кулак. Ей вспомнилась выставка в Доме художника, виденная ею несколько лет назад.

Там один Кулибин из Баварии выставлял свои скульптурные «грезы». Одна из них запомнилась Кате на всю жизнь: ржавая бочка с воткнутой в нее «виселицей» – шваброй, на конце которой болталась серая тряпка. Бочка вращалась, ибо, подобно Карлсону, имела скрытый моторчик, а откляченная швабра размазывала по лощеному музейному паркету цементную пыль. Композиция называлась «Балерина».

– Ну, старик, берешь «Ящерицу» эмблемой? – Лицо коротышки так и пылало от возбуждения.

– Не могу обещать. Конечно, она мне нравится, но… Так ты, Паш, анималист, я правильно понял? – Мещерский старался сменить тему разговора.

– Ну, смотря что под этим понимать. – Бровки Кролика Роджера взлетели вверх. – Чем больше узнаю людей, как говаривал классик, тем больше люблю собак. Да? Нет?

– А можно посмотреть другие твои работы? – умильно попросила Катя.

Он с готовностью сдернул все чехлы. Она добросовестно разглядывала: длинные, кое-как спаянные рельсы, медный круг на цепочке, куб на ножках и двузубая вилка с шариками на концах.

– Это «Черепаха на солнцепеке», это «Домик Соловья», это «Сердце Медведя».

– А это? – Мещерский указал на вилку.

– Это «Драконы, сплетающие хвосты» – эротический символ Древнего Китая, – пояснил коротышка.

– Мда-а, впечатляет, – хмыкнул Князь. – Эротика сейчас вообще в чести, даже у анималистов. Вот Лежерон Сантис Варрагос де Вьега из Колумбии, тот прямо заявляет о своем намерении создавать эпатирующие эротические образы в скульптуре.

Катя воззрилась на Мещерского – ну дает! Ну дает!

– Да… Его «Красавица и Чудовище» на выставке в «Галерее Семи» ушла за двести тысяч долларов, – продолжал Князь. – Представляете парочку – самку яванского питекантропа, подмятую двузубым динозавром? А его «Вервольд»? Этот человек, превращающийся в волка, уступлен японскому концерну «Вазда» в качестве эмблемы нового гоночного автомобиля за три миллиона долларов! И, наконец, «Единорог, доящий грудь девственницы» стал свадебным подарком деверя принца Чарлза герцогине Йоркской.

– То ж за бугром, – неопределенно хмыкнул Кролик Роджер. – Наши толстосумы ничего в искусстве не понимают. Им бы все больше мяса, натурализма. «Черепаху» одному продавал для фонтана. А он: «Хрена мне в ней? Хрена? Ты бы мне лучше скакуна изваял, какого мэру Ново-Братеевска подарили, или бабу голую». Темнота же, Азия.

А вот на «Ящерицу» мою спрос был. Не хочу хвастать, но едва-едва вашим служебным клиентом не стал. Представляете? Выставлялась она у меня в салоне на Щукинской. Туда ребята с телевидения подкатили – щелк, щелк, вроде засняли. Потом сижу я здесь в мастерской, «Ящерица», голубушка моя, стоит, ребята расположились знакомые. И вдруг заваливается хмырь в красном пиджаке и белых кроссовках: «Здрасьте, я Ваня Иванов с первого канала, у нас передача выходит в эфир «Мир земноводных», хотим эмблемой вашу скульптурку взять». Я, мол, за ней и приехал. Я-то под шарами был, отдал бы не глядя! Спасибо, Толька Лаврик, покойник: «А что у вас за передача? А какой телефон на студию? А где документы ваши?» Пиджак-то ноги в руки – и к двери. Жулик, ворюга! – Глазки Кролика Роджера так и вспыхивали. Я уж потом тут с ребятами мозговал: не мафия ли с Толькой посчиталась за то, что он мне «Ящерицу» сохранил? А? Как считаете?

Катя никак не могла понять, дурачок он или только прикидывается.

– Мафия? – Мещерский закусил губу, оттененную черной полоской усиков. – А что, какие-то проблемы? Были, Паш, да? Наезды? Может, на Светку глаз кто из крутых положил, не замечал?

Могиканин-Кролик, кряхтя, полез в холодильник за новыми бутылками.

– Я тебе вот что скажу. Тебя Серега зовут, да? А тебя? Катя, Катя-Катарина… Со Светкой нечисто дело. Не-чи-сто. Только молчок, между нами. – Он на миг зажмурил глаза. – Вы интерес в этом деле имеете или так, ради любопытства?

– Я, как криминальный обозреватель, веду самостоятельное расследование, – ответила Катя. – Об этом деле в газетах будет написано. Твою фамилию упомянем, работы перечислим, укажем адреса выставок.

В темных глазках Кролика Роджера сверкнул и погас огонек.

– Та-ак, лады. Лады.

– Слушай, а зачем вам цех гальванический? – Катя наконец-то задала вопрос, который мучил ее вот уже полчаса.

– Медью скульптуры покрываем. Видишь, оттенок какой? – Он ткнул пальцем в сторону авангардистской «Ящерицы». – Это медь. Я сам все делаю. Освоил весь процесс. Дешево и сердито.

– А медь где берете? – спросил Мещерский.

– Да лом подкупаем разный. Проволоку, болванки.

– И штыри, наверное, да? – как бы невзначай спросила Катя.

– И штыри… Хотя нет, почему штыри? – Кролик вдруг резко вскинул голову. – Хотите взглянуть, для чего мне Светка позировала?

– Конечно! – Лицо Мещерского отразило живейший интерес.

– Айда в гальванику!

Они вернулись к корыту с сульфатом меди. Катя косилась на него с опаской: Бог его знает, еще утопит, с собаками не найдут!

– Громоздкие у тебя, Паш, агрегаты. Это все привезти ведь надо! Транспорт сейчас кусается, – говорил Мещерский. – Тут, пожалуй, грузовик нужен.

– Мы с фирмой одной завязались, – пояснил коротышка. Он возился в углу, где стояли торчком гигантские картонки. Катя, приглядевшись, поняла, что это распрямленная коробка из-под большого телевизора «Самсунг», из коробки получилось нечто вроде картонных ширм, отгораживающих часть помещения. – Фирме зальчик отделывали, потолки навесные пришпандоривали – подрабатываем мы так иногда, – неслось из-за коробки. – А они нам «газельку» напрокат отстегнули. А ванну эту я на барахолке в Медведкове купил. На верхний багажник притаранил и сам довез за милую душу.

– Слушай, Паш, у тебя не «жигуль», случаем? – оживился Мещерский. – А то мне совет нужен.

– Не-а, у меня «москвичок», родительский еще. На «жигуль» бабок не накопил.

– У «Москвича» проходимость лучше, – гнул свое Князь. – А в общем, по нашему бездорожью вообще на тракторе надо ездить. По магистрали еще сносно, а как съедешь, то… Я тут на одном проселке в двух шагах от Каменска так застрял, что хоть криком кричи.

– Да, там места гиблые, знаю, бывал. Вот тебе и рядом с Москвой. Ведь не ремонтируют же ничего! – Коротышка, пыхтя, убрал самсунговые «ширмы». – Вот, любуйтесь, только она не закончена. У нас с Красильниковой еще два-три сеанса должно было быть.

Катя напряженно разглядывала конструкцию. Она выглядела гораздо более неуклюжей, чем прежние поделки, и состояла из двух предметов: жестяной овал на членистых ногах, к скругленным концам приварены длинные заостренные спицы, впереди овала в металлическую подставку вделали нечто вроде железного стебля с грубым подобием соцветия на верхушке.