Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 53

– Кто? Я? – Кравченко спесиво раздул ноздри. – Да я ездить начал на папашиной «Волге», прежде чем ты на горшке сидеть научилась. И напрасно ты за Чучело волнуешься! Оно у меня сейчас в меланхолии пребывает, доброе, безропотное. Сидит себе на квартире в Крылатском (оно там от старой жены прячется) и виски глушит. Шотландское. Скоро взбрыкивать начнет, как Белая Лошадь.

– Почему оно тоскует? – Рассказы о кравченковском Чучеле Катя отчего-то воспринимала с известной долей грусти.

– Достиг я высшей власти – вот почему. – Кравченко вздохнул. – Деньги есть – счастья нет. И скука нас все одолевает, такая скука… Сидел он тут раз в офисе и говорит мне: «Сил нет – хоть вешайся». Я ему: «Василь Василич, что такое?» А он: «Все ведь, все, Вадя, в кармане, а здесь, внутри, пусто. В Думу, что ль, податься депутатом?» Я ему: «От какой фракции, Василь Василич?» – «Все равно, – говорит. – Хоть поругаешься там с кем, за народ полаешься, закон какой-никакой примешь. А то ведь – болото, болото здесь, Вадя. И нет мне из этой тины хода ни взад, ни вперед».

– Клетка золотая, – молвил Мещерский без тени иронии.

– У него семья есть? – спросила Катя.

– Три. Три семьи и незаконная дочь от одной случайной гражданки в Батайске. Только счастья нет.

– Да. – Князь улыбнулся. – Выходит, не так уж и славно быть богатым. Он у тебя миллиардер, Вадя?

– Мульти, – ответил Кравченко, и они с шиком тронулись в путь.

Ах, КУЗНЕЦКИЙ МОСТ! То еще местечко в Москве. Хорошее местечко, теплое, суетное, пестрое. Моды, тряпочки, обувь прямо из Парижа. Едва выскочишь из метро, сразу – бац, вывеска: «Итальянская мода», «Модный магазин», «Европейская мода», «Эскада». В глазах рябит от шика и блеска. А там, чуть пониже, – салон «Бурда моден», «Левис», ЦУМ – старичок, Петровский пассаж в зеркалах и пальмах.

Катя любила заглядывать на Кузнецкий только тогда, когда нацеливалась купить что-нибудь новенькое. Вон тот магазинчик – там все сплошь итало-французские вещички, черные, словно южная ночь. А вон в том стеклянном бутике – чудесные сумочки. А вон к тому лучше не подходить, там сумочки «безумные» – крокодиловая кожа. Ив Сен-Лоран, две тысячи с полтиной баксов. Мда-а… А вон в том магазинчике даже самой лютой зимой продают исключительно летние вещи: шелковые тройки, туники, платьица на бретельках. Ручная вышивка, кружева. Ах, ах, ах! Увы, от всего этого выставленного в витрине великолепия дрожь пробирает – март на дворе, а для такой покупки морально созреешь только к июлю.

Остановили «БМВ» прямо у зеркального подъезда. Катя тут же узнала место по описанию Паши-скульптора: багряная вывеска, задумчивый Пако Рабан в витрине.

– Это очень дорогой магазин, – резюмировала она.

– Мы в дешевые не ходим. – Вадька предупредительно открыл дверь.

Звякнул колокольчик. Катя оглядела торговый зал: бельгийские ковровые покрытия, искусственная зелень, множество драпировок, примерочные, зеркала, зеркала, зеркала, невысокие вешалки-стенды с разноцветной одеждой.

– Простите, Артур здесь? – с ходу осведомился Кравченко у молодого человека в желтой водолазке, отметив про себя: «Водолазка та же, а приказчик другой. Это, видно, здешняя униформа».

– Он в другом зале, занят с клиенткой, скоро придет, чем могу помочь? – «Водолазка» выпалила все без запинки и взмахнула рукой, приглашая Катю к стендам. Ей, видно, померещилось, что пришли «настоящие» покупатели. Катя только фыркнула: «Ну-ну, заблуждайся, заблуждайся».

– Можно сначала посмотреть все?

– Пожалуйста. – Гибкая, словно бескостная рука снова описала круг в воздухе. – Деловые костюмы, пиджаки, вечерние платья.

Катя тут же направилась к вечерним. Иметь платьице до пола с очень крутым декольте – открытой спинкой – это, знаете ли… Шарман, как говорили во времена Бонапарта.

Она задумчиво перебирала вещи, на бирки с ценами даже не смотрела. Какая, собственно, разница?

– Здесь приятные духи.

– Обычно мы пользуемся «Ма Грифф» или «Жоли Мадам», но сегодня в виде исключения решили попробовать «Кузнецкий мост».

– Наши? – удивилась Катя.

Приказчик только улыбнулся. Она вспомнила: «Кузнецкий мост» в узких граненых флаконах продавался в «Подарках» на Тверской.

– Вот это красивое. – Катя начала было снимать с вешалки легкое шелковое платье цвета слоновой кости, но вдруг со вздохом повесила обратно: 44-й размер, на нос не влезет.

– Извините, совет… – «Желтая водолазка» тактично кашлянула. – Для таких высоких девушек у нас есть размеры побольше.

Катя высокомерно улыбнулась: высоких! Скажи уж лучше – не худых.

– Нет, эти мне совсем не нравятся. А это костюмы?

– Прошу вас.

Катя с восхищением разглядывала шоколадно-коричневый деловой костюм. Кравченко и Мещерский вдохновляли ее своими глубокомысленными советами «померить и показать им», как вдруг драпировка отдернулась и в зал вошла удивительная пара: он и она.

Он был стройным ярким брюнетом. Многие сочли бы его красивым, Кате, однако, этот латиноамериканский брутальный тип «идальго» не импонировал: слишком жгучие глаза, слишком смуглая кожа, слишком волнистые блестящие волосы. Идальго, как его тут же окрестила про себя Катя, был с ног до головы в черном. На шее его болталась серебряная цепочка с шипами.

Но в первую минуту «она» заинтересовала Катю гораздо больше. На вид ей было лет семьдесят, и это при том, что она щеголяла в брючном костюме канареечного цвета. Серо-седые волосы, элегантная стрижка, в морщинистых ушках – овальные золотые клипсы, на морщинистой шее – золотая «гривна», рот ярко накрашен алым, длинные ногти на сухих жилистых руках тоже. Глаза ее скрывали узкие модные очки с дымчатыми стеклами. Идальго нес за ней оливкового цвета пальто-свингер, на воротнике которого распушились оранжевые перья.

«Желтая водолазка» кивнула в его сторону, но этого и не требовалось. Мещерский и Катя мигом сообразили, что перед ними тот, коего в «Улье» так непочтительно обозвали геронтофилом… «И ничего он не противный, парень как парень, почему этот авангардист так на него взъелся?» – подумала Катя.

– Я, пожалуй, померяю этот. – Она забрала шоколадный костюм и двинулась к примерочной. Там она повесила вешалку с костюмом на крючок, сняла шубу и прильнула к щели в занавесе.

Артур-Идальго прощался со старухой в канарейках. Вот подал ей пальто. Вот поцеловал руку. Она потрепала его по щеке. Снова поцеловал. Ну и ничего особенного…

Кравченко вальяжно двинулся к Артуру. Они о чем-то говорили. Идальго улыбался. Катя взяла шубу, костюм и вышла из примерочной.

– А вот и она, – объявил громко Мещерский. Артур обернулся с улыбкой и… улыбка внезапно сменилась кислой-прокислой миной.

– Добрый день. – Он нахмурился. Глаза его равнодушно скользнули по Катиной фигуре. – Не подошло?

– Узок, – ответила она.

– Может быть, вот этот. – Он лениво указал на брючный костюм цвета «сафари». – Тряпочка не из самых худших, скроена прилично.

– Мы хотели бы посмотреть все, – вякнул вдруг Кравченко деловито. Мещерский важно закивал в подтверждение.

– М-м, ну, я не думаю, что вашей девушке будет интересно… – Артур пожал плечами. – В столь молодом возрасте это… Мы работаем с более зрелыми клиентами, наши модели ориентированы на…

– Не важно. – Кравченко ослепительно улыбнулся. – Мы слышали о вас по телевизору, хотели бы увидеть все.

– По телевизору? – Артур-Идальго звякнул своей цепью. – Ну что ж, договоритесь с моим менеджером и проходите в зал. Показ через двадцать минут.

Кравченко отправился договариваться. «Сколько они с нас сдерут?» – размышляла Катя, пока Мещерский вел ее в зал. Там было довольно уютно, хотя тесно. Десять кожаных кресел, маленький подиум, и опять эти тяжелые драпировки. В общем, все довольно доморощенно. На стенах укреплены «мобили»: струящиеся силуэты, бабочки, серебристые нити. От их мельтешения у Кати заболела голова.

Постепенно в зал начали заходить зрители – важные иностранные старички и старушки. «Господи Боже, самой младшей и самому младшему наверняка стукнуло семьдесят три!» Они гортанно переговаривались. «Шведы, наверное, или норвежцы какие-нибудь».