Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна. Страница 83
– Оставь меня, не смей творить насилие, – прошептал он. – Через женщину дьявол посылает зло в сей мир.
– Позволь мне целовать твой рот…
Он с силой оттолкнул ее от себя. Принцесса упала, покатилась по ступеням.
– Ангел Смерти говорит твоими устами, дочь Иродиады. Я уже вижу отблеск его меча на твоем лице!
– Позволь мне… я буду целовать твой рот, Иоанн Креститель! Я буду, слышишь! Буду целовать твои губы! – Саломея извивалась на белых ступеньках, точно золотой червяк.
Кравченко украдкой следил за своими соседями. Чугунов слушал без особого интереса, елозил языком за щекой, щупая ноющий зуб. Японцы шептались – один, видимо, переводил. Альбинос закрыл глаза и утонул в мягком кресле. Рука его свесилась, пальцы слабо перебирали воздух. Точно отрубленные щупальца…
А Кравченко было очень интересно и как-то… жарко. Он весь взмок, то ли от тепла камина, то ли… Он все время помнил, что Саломею, так прижимавшуюся, так лапавшую этого надменного красавца, играл парень!
«Катя была права на все сто», – думал он, следя за пиром во дворце тетрарха, где грустный, рафинированно-сентенциозный Ирод обсуждал с Иродиадой слухи о том, что в Галилее появился какой-то человек, который воскрешает мертвых.
А Катя в этот самый миг бездумно смотрела «Храброе сердце», где отважные шотландцы, возглавляемые героем Мэла Гибсона, выходили в чисто поле на битву с англичанами. На экране лихо мчалась закованная в броню рыцарская конница. Но ряды шотландцев стояли, не дрогнув, готовясь встретить врага. И вот тут вдруг…
От неожиданности Катя так дернулась, что свалила и портрет Бонапарта, и телефон, поставленный на подлокотник кресла. У нее перехватило дыхание. Она нажала «стоп», перемотала назад пленку. Вот снова. Снова. ДА! Так оно и было… Только так!
Она подняла телефон, лихорадочно набрала номер Мещерского. На экране кипела битва не на жизнь, а на смерть. Телефон не соединялся. От удара, что ли? Она нажимала кнопки, чуть не плача с досады. Наконец…
– Алло, Сережа!
– Катя, что случилось? Вадим, да?!
– Я смотрю «Храброе сердце»… Ты смотрел его?
– Нет, Катенька, Господи ты Боже мой! Ну разве так можно… Ну, успокойся ты. – Он тяжело дышал в трубку. – Я подумал…
– Сереж, здесь есть одна сцена, сцена битвы: англичане наступают, шотландцы обороняются. Они…
– Ну, что делают шотландцы, Катя?
– Они метнули в них…
А далеко-далеко на сцене в Холодном переулке Ирод спрашивал Иродиаду:
– Куда она смотрит, Саломея?
– Ты опять пялишься на мою дочь, – ворчала Иродиада и залпом осушала кубки, полные вина.
Ирод поднялся, поцеловал ее руки – правую, левую. Почтительно облобызал.
– Саломея, станцуй для меня, – попросил он тихо.
– Я не хочу танцевать, тетрарх.
Музыка звучала в зале, щемяще-нежная, хватающая за сердце.
– Саломея, станцуй. Я печален сегодня. Когда я шел сюда, я поскользнулся в луже крови. Если ты станцуешь, я исполню любое твое желание. Я клянусь.
Саломея вышла из-за кресел, из-за спин зрителей. Она стояла теперь к ним спиной, томно поводила бедрами. С ее плеч до самого пола стелилась златотканая накидка. Пламя светильников освещало ее.
– Чем ты клянешься, тетрарх?
– Жизнью своей, богами. Чем ты хочешь. Я дам тебе все. Даже половину царства.
– Ты поклялся, тетрарх.
– Я поклялся, Саломея.
Свет на сцене внезапно потух. Потом зажегся снова – слабый. И были две гибкие тени на стене. Звучала музыка, свет разгорался ярче, ярче. И теперь зрители затаили дыхание – перед ними танцевали две Саломеи. Две совершенно одинаковые принцессы в гирляндах, сплетенных из пурпурных роз, только в гирляндах, которые ничего не скрывали, наоборот!
Впрочем, танцевала – неистовствовала, крутилась, прыгала – только одна Саломея. Как вихрь, как пантера. Босые ноги ее так и мелькали. Кравченко против воли ощутил острое волнение – его зажгло. Чугунов возбужденно сопел, он покраснел, налился кровью. Саломея крутанула задом перед самым его лицом. Гирлянда роз хлестнула его по щеке. Он поймал ее рукой, рванул к себе – тщетно, она уже умчалась на другой конец зала.
Саломея номер два была только тенью. Она двигалась, точно сомнамбула, легко и бесшумно. Ее почти не было видно. Много ли мы обращаем внимания на свою тень?
Саломея-первая сделала великолепный прыжок. На мгновение они встали рядом, резкий жест и… их гирлянды упали. Свет ярко вспыхнул – стало видно, что это парень и девушка, мокрые от пота, с развившимися белокурыми волосами. И снова наступила тьма.
Голос Ирода, хриплый, срывающийся от вожделения, спросил:
– Что же ты хочешь, Саломея?
– Я хочу… чтобы ты дал мне… на серебряном блюде… ГОЛОВУ ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ! – Голоса Саломей звучали хором, торжественно и неумолимо.
Кравченко подался вперед. Он лихорадочно следил, что же будет дальше. Вот ей, вернее, им принесли голову. Тот самый Данила, теперь переодетый в раба-германца, в рогатом шлеме и шкуре, принес. Принес свою собственную голову. Саломея взяла ее – Саломея-парень. Она объяснялась мертвой голове в любви, потом поцеловала ее в мертвые губы.
Потом принцесса снова раздвоилась. Теперь танец предназначался для мертвого Иоанна. А со сцены за ней наблюдали потрясенный Ирод, мрачная Иродиада. Из зала пялились взвинченные зрители.
– Твоя дочь – ЧУДОВИЩЕ! – кричал Ирод, ломая руки.
– А я горжусь ею! – отвечала его жена.
А Саломеи кружились, прыгали, плясали, стараясь угодить. Кравченко вздрогнул – рядом кто-то всхлипнул. Он увидел, что Чугунов стиснул кулаки, лицо его выражало чисто физическое страдание. По воспаленно блестевшим глазам было ясно, чего он хотел…
– Сереж, это КОПЬЕ, понимаешь? – кричала Катя в трубку. – ОН УБИЛ ИХ ВСЕХ КОПЬЕМ! Пронзал насквозь. Я только что видела нечто подобное в фильме. Это могло случиться только так!
Мещерский молчал.
– Это копье, клянусь тебе! Если б мы с тобой жили лет этак семьсот назад, эта рана сквозная не вызвала бы у нас такого удивления. Тогда так убивали многих. Это никакой не штырь! Это толстое копье с наконечником. Оно пробивало даже рыцарскую броню!
– Я сейчас приеду, – сказал Мещерский.
Саломеи прыгнули, совместились, наклонились над мертвой головой, припали к ней, слившись в чудовищном тройном поцелуе.
– Ибо таинство Любви сильнее таинства Смерти. ТОЛЬКО ЛЮБВИ НАДО ИСКАТЬ! – Их голоса дрожали от страсти.
Вот они выпрямились, воздели руки к Луне, обнаженные, одинаковые под ее лучами. Почти одинаковые…
Кравченко, не отрываясь, смотрел на Ирода. Лицо того кривилось, по щекам текли слезы. Настоящие слезы. За его спиной высился германец – раб в рогатом шлеме. В руке его дрожало вознесенное… КОПЬЕ.
– УБИТЬ ЭТУ ЖЕНЩИНУ! – простонал Ирод.
Кравченко вскочил, но поздно. Копье просвистело в воздухе. И тут одна Саломея, Саломея-парень, толкнула Саломею-девушку, они упали на ступени. Саломея-парень подмял свою тень под себя. Копье пронеслось над ними и вонзилось в дубовую панель над камином.
Зрители поднялись. Лица их напоминали гипсовые маски. Но никто не проронил ни звука. Только японец и альбинос как-то странно смотрели на сцену. Чугунов отдувался, вытирая платком лысину: «Ну и ну!» Кравченко чувствовал: что-то не так. ЧТО-ТО СОРВАЛОСЬ. И ОНИ ВСЕ ЗНАЛИ ЭТО. Все, кроме него, Чугунова и…
Тетрарх быстро спустился в зал. Раб-германец в волчьей шкуре застыл на месте. И тут раздалось тихое хихиканье. Кравченко ошеломленно смотрел: Саломея-девушка выбралась из-под своего напарника и смеялась, смеялась…
– НУ И ЛИЦА У ВАС БЫЛИ! Я так и знала, что он придумает что-то этакое! Ай да режиссер! – Ее тоненький голосок звенел, точно песнь комара в ночи.