Артур и Запретный город - Бессон Люк. Страница 8

— Успокойся, дорогой! Не стоит нервничать! — говорит мать Артура.

Ей прекрасно удается сводить употребление слов к минимуму. А вот поддерживать в порядке свой внешний вид не получается: платье, в котором она приехала, превратилось в мятую грязную тряпку, один рукав оторвался и болтается на ниточке.

— Дай мне твою лопату! — раздраженно говорит отец. Он вырывает из рук жены лопату и вновь ныряет в свою яму. Из ямы летят комья земли.

Бабушка в отчаянии, обитатели ее сада тоже.

Чувствуя себя опустошенной, ничтожной и бесполезной, бабулечка, несмотря на присущую ей энергию, являет собой легкую добычу для страшной болезни, именуемой депрессией, гнусного недуга, подхватив который, человек отказывается бороться с возникшими на его пути трудностями. Наверное, бабушкина депрессия пряталась глубоко под землей, а теперь непрошеные копатели выпустили ее наружу.

— Зачем искать клад, если Артура все равно нет, и он не может им воспользоваться? — спрашивает бабушка упавшим голосом.

Вынырнувший из ямы отец пытается утешить ее.

— Не беспокойтесь, бабулечка. Ну, может, он и потерялся, но только чуть-чуть. Я знаю своего сына, он всегда такой непоседливый. И при этом ужасный гурман, поэтому он непременно вернется к обеду, — добавляет отец своим самым убедительным тоном.

— Но сейчас уже десять, время ужинать, — уточняет бабушка, сверяясь с часами.

Высунувшись из ямы, отец убеждается, что действительно наступает ночь.

— А? Что? Ах, да, вы правы, — соглашается он и с удивлением констатирует: ах, как быстро летит время, когда ищешь клад!

— Но это ничего, он придет и сразу отправится спать, и таким образом мы сэкономим один ужин, точнее, половину ужина.

— Франсуа! — возмущается мать.

— Не волнуйся, это я шучу, — защищается отец. — Разве ты не помнишь пословицу: кто спит, тот обедает?

Его жена продолжает ворчать — просто так, для порядка.

— Кстати, насчет обеда… так как спать я не хочу, то и желудок мой тоже спать не собирается, — говорит отец, намекая на то, что он лично вполне готов что-нибудь съесть.

— У меня остался кусочек именинного пирога Артура, — поддерживает разговор бабушка.

— Превосходно! — радостно восклицает отец. — Раз нас не было на дне его рождения, мы имеем полное право отпраздновать это событие!

— Франсуа! — раздается плаксивый голос матери. В ее словарном запасе это имя занимает особое место: она произносит его часто и всегда с упреком.

ГЛАВА 5

— Я умираю с голоду! — громко заявляет Барахлюш.

Тело паука размеренно колышется, сидящие на лапе минипуты раскачиваются в такт, и от этой тряски желудок юного принца дает о себе знать.

— Ты, главное, не забывай предупреждать нас, когда ты есть не хочешь, — язвительно откликается его сестра.

— А разве хотеть есть — это преступление? Что-то я никогда такого не слышал! И вообще, мы не ели уже несколько селенелий! — ворчит принц, держась руками за живот, словно тот, не встретив понимания, намеревается сбежать в более понятливое тело.

— К тому же мой организм растет, значит, ему нужен материал для роста! Что, разве я не прав?

— Прав. Но сейчас твоему организму придется потерпеть, так как мы уже у цели! — говорит Селения, прерывая дискуссию в самом зародыше.

Впереди начинается каменный туннель, перед которым зияет широкий разлом: давным-давно в это место ударила молния. Камень по краям разлома искрошился… а может, это огромное древнее чудовище яростно изгрызло его своими острыми зубами.

В дальнем углу разлома виднеется отверстие — темное, затянутое слизью. Вода, сочащаяся из стен разлома, капает вниз совершенно бесшумно: дно так глубоко, что звук разбивающихся капель не долетает до поверхности земли.

Селения и оба мальчика крепко вцепляются в шерсть, покрывающую ногу паука, и толстый скакун с размаху плюхается в разлом. В отличие от минипутов, для него это всего лишь небольшое углубление. К счастью для наших героев. Ведь если бы им пришлось спускаться по мокрым стенам, они могли бы сорваться в каменную пропасть. Что, согласитесь, не слишком приятно.

Очутившись на дне разлома, принцесса, не объясняя ничего своим спутникам, отправляется на поиски и довольно быстро находит то, что искала, а именно табличку со словами: «Проход запрещен». Для тех, кто не в ладах с грамотой, под надписью на всякий случай нарисован череп с костями.

— Значит, это точно здесь! — радостно восклицает принцесса, словно обнаружила пятизвездочный отель на необитаемом острове.

Заглянув в дыру, края которой обильно перемазаны черной тухлой слизью, Барахлюш звучно сглатывает. Видимо, он пытается запихнуть свой страх поглубже в желудок.

Артур тоже заглядывает в дыру.

Внутри ничего нет. Пустота. Ни малейших признаков жизни.

— А нет ли другого входа, менее мрачного? — спрашивает Барахлюш. Наверное, он так и не сумел загнать свой страх в желудок.

— Это главный вход! — сообщает принцесса; на нее мерзкая дыра, видимо, не произвела никакого впечатления. Интересно, если это главный вход, то как тогда выглядит вход служебный?

Артур обводит усталым взором лица своих спутников. За последние двадцать четыре часа он пережил столько невероятных приключений, что у него уже нет сил чему-либо удивляться. Он решил больше не задавать никаких вопросов. А, главное, ни за что не выдавать своих истинных чувств к принцессе. Хотя, если честно признаться, он и сам не знает, какие они, эти его чувства…

Принцесса хватает паука за бороденку и тянет его к зияющей дыре.

— Давай, толстячок! Сделай нам прочную нить, чтобы мы могли спуститься вниз, — уговаривает она паука и для вящей убедительности чешет ему под подбородком. От удовольствия паук прикрывает миндалевидные, цвета недозрелой клубники глаза. Кажется, еще немного — и он замурлычет. Вскоре он начинает пускать слюни и быстро-быстро шевелить челюстями — ткать тонкую прочную нить. Подбежав к краю ямы, паук клейкой слюной прикрепляет нить к земле, а сам, продолжая ткать, втискивается в дыру и вскоре исчезает из виду. Вместо него с края ямы свешивается длинная нить, конец которой — разумеется, вместе с пауком — теряется во мраке.

Ждать приходится довольно долго. Наконец паук, весь перепачканный, выбирается из ямы. Хочется надеяться, что он дотянул нить до самого дна колодца.

Впрочем, уверена в этом только принцесса. Сейчас она ужасно жалеет, что выбросила рюкзак брата, — там наверняка нашлась бы конфетка для поощрения достойного паука. Но делать нечего, и, превозмогая отвращение, Селения чешет насекомому его грязное брюхо.

Не получив ожидаемой награды, паук обиженно хрюкает и убегает в поисках чистой воды.

Барахлюш не расположен доверить свою особу тонкой серой паутинке.

— Если написано «Проход запрещен», да еще нарисованы череп и кости, значит, здесь что-то не так!

— Это по-здешнему означает «Добро пожаловать», — ехидно отвечает принцесса.

— Ты что, хочешь сказать, что в эту дыру народ валом валит? — возмущается Барахлюш.

Селения нервничает. Ей надоели замечания ее противного зануды-братца.

— А ты хотел увидеть плакат: «Добро пожаловать в Некрополис, во дворец правителя и в его личную темницу»? — раздраженно отвечает она.

Юный принц оставляет ее реплику без ответа.

— Полагаю, всем ясно, что надпись не следует понимать буквально, как это сделал господин Барахлюш. Нас приветствуют и говорят нам: «Добро пожаловать в ад». Так что за мной идут только те, кто готовы вступить в бой, — произносит Селения и, не дожидаясь ответа мальчиков, берется за нить и, обвив ее ногами, соскальзывает в темноту. Шелестящий звук, с которым она скользит по паутинке, становится все тише и наконец пропадает вовсе.

Барахлюш наклоняется над дырой: сестры уже не видно.

— Я, пожалуй, останусь покараулить паука, а то как бы он не убежал! — говорит Барахлюш. Смелость его явно не переполняет.

— Как хочешь, — отвечает Артур, хватаясь за нить.