Вне закона - Перри Энн. Страница 62

Налил в кружку горячей воды и размешал иссушенные в вакууме кристаллики. Кофе был горьким, хотя все равно безвкусным, но мне и такой годился.

Горечь есть вкус моей жизни — таков был ход моих мыслей.

И вдруг…

Длинная красная бархатная портьера, укрывающая проход к Лонни, заколыхалась, и из-за нее появилась молодая женщина. Кухоньку освещала одна-единственная лампочка в сорок свечей, но я разглядел, что на незнакомке практически ничего нет, если не считать трусиков от бикини цвета загара. На дюйм ниже меня, с маловатыми, но отличной формы грудками. У нее были длинные вьющиеся каштановые волосы и большие глаза. Стройненькая фигурка, кожа бледная… Но я как-то понял, что женщина — вернее, девушка, ей не больше девятнадцати — цветная. Увидев меня она улыбнулась, скрестила руки на груди и села на стул по другую сторону стола:

— Привет.

— Привет. — Смущаясь, я старательно отводил взгляд.

— Ты, должно быть, Феликс.

С усилием повернув голову, я глянул ей в глаза. Глаза. Светло-карие и смеющиеся, полные жизни и убеждающие меня остаться там, где я был, а не лететь сломя голову к себе в комнату, чего мне хотелось больше всего на свете.

— Да, — отозвался я.

Шагнул вперед и протянул руку, как всегда делал, когда кто-нибудь называл меня по имени. Она уставилась на мою руку, недоумевая, потом повернулась, ухитрившись и скромность соблюсти, и руку мне пожать.

— Арретт, — назвалась девушка. — Я подружка Лонни.

— Очень приятно.

Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга, потом еще некоторое время. Арретт, казалось, еле сдерживала смех. Я был бы счастлив услышать этот смех.

— Ты зачем так рано поднялся?

— Собираюсь на работу устраиваться, — ответил я.

И — все. Судьба моя была решена. Почти голая женщина случайно перешла мне дорогу в предрассветный час, и я слетел со своей орбиты. Вся моя жизнь переменилась из-за девчонки, с которой я, наверное, больше никогда не увижусь.

Мистер Беззаконец сказал бы, что это моя судьба, что лично он в первую же минуту, едва услышав мой мягкий протяжный новоорлеанский выговор, сразу понял, что нам суждено сойтись.

— Что за работа? — спросила Арретт.

— Не знаю.

Она хихикнула, а у меня сердце в груди скакнуло.

Из комнаты Лонни донесся какой-то звук. Не исключено, прозвучало ее имя.

— Он хочет меня, — выдала девица. Прозвучало почти как вопрос.

Я едва не сказал: «Не ходи».

— Ари, — позвал Лонни из-за красной занавески.

Она встала, забыв о скромности, и, обронив: «На занятиях увидимся!» — побежала за красную тряпку, в логово моего соседа по квартире.

Я сел и подумал, не лечь ли снова спать. Но тут воздух пронзил первый всхлип наслаждения, изданный Лонни. Я кинулся к себе, оделся и выскочил из квартиры еще до того, как он успел весь дом наполнить своей любовью.

2

Здание «Тесла» находилось в западной части города на Тридцать восьмой улице. Не самое высокое в центре Манхэттена, но приличное. Шестьдесят девять этажей. Входные двери моднючие, из стекла, зато декор вестибюля на полную катушку выдержан в стиле 1930-х годов. Пол выложен черными, белыми и красными мраморными плитами в некотором подобии египетского орнамента. На стенах — мрамор серых и голубоватых оттенков. Громадная картина за каменной стойкой охранника изображала гологрудую золотокожую Жанну д'Арк, ведущую за собой французскую армию. За спиной ее от рамки до рамки золотело солнце, которое, как считалось, знаменовало собой Бога.

— Да? — спросил меня охранник. — Чем могу служить?

— «ААБ лимитед», — назвал я.

Человек за стойкой был, на мой взгляд, африканцем. Черты лица — чисто негроидные. Круглая голова и почти миндалевидный разрез глаз, темная кожа без единого изъяна, а губы казались вырезанными рукой маститого скульптура, настолько они были совершенны. Моя сестра как-то недели две ходила с таким мужчиной, и наши предки решили послать ее на два года в Париж. Насколько мне известно, она до сих пор там.

Охранник взглянул на меня, чувственные губы тронула улыбка.

— Мистер Беззаконец хочет видеть вас?

— Наверное. Он просил приехать меня к без десяти шесть.

— Узнаю мистера Беззаконца. Никаких посетителей после семнадцати пятидесяти пяти. Он меня сам об этом уведомил. — Речь охранника звучала так, словно он учился говорить по-английски у англичанина. — Чем вы занимаетесь?

— Студент. Учусь журналистике.

Такой ответ, казалось, огорчил молодого стража. Он пожал плечами.

— Комната пятьдесят два одиннадцать, — произнес он. — Воспользуйтесь крайним лифтом справа. Он единственный, работающий в такую рань.

Лифт оказался грузовой. Кабина сплошь увешана подобием серых матрацев, чтобы уберечь стенки от повреждений при перевозке громоздких вещей. Я нажал на кнопку, двери закрылись, но никакого ощущения движения не возникало. Пару раз я поглядывал на небольшую панель, где по идее должны бы высвечиваться номера этажей по мере их прохождения, но там наглухо застряла цифра двенадцать.

Наконец, после длительного перерыва, двери открылись, и я вышел, гадая, на тот ли этаж попал. Стены были выкрашены в самый бледный из возможных оттенков зеленого, пол выстлан белым камнем с прожилками фиолетового и густо-зеленого. Две стрелки на противоположной стене указывали в разные стороны. Направо шли номера от 5220 до 5244, налево — от 5200 до 5219.

Я пошел налево. Пройдя первые несколько контор, я понял, что нужная мне дверь в самом конце коридора.

Дверь эта отличалась от других. Издали казалось, что она заколочена досками, будто ремонт шел, или вовсе наглухо. Пять-шесть вылежавшихся досок были прибиты гвоздями вдоль, причем безо всякой претензии на аккуратность. Две доски покороче были прибиты поперек их, более или менее перпендикулярно. Слева от двери что-то висело, но что именно, я разобрать не мог.

Я миновал фирму «Твидз бидз», потом «Сандестрак», потом «Службу личных знакомств». И, гадая, какие могут быть еще знакомства, помимо личных, вдруг разобрал, что свисает с двери в конце коридора рукодельная куколка с черным лицом и в желто-красном полосатом платье. Платье было намалевано прямо по телу, сделанному из цилиндрика, служившего основой для рулона туалетной бумаги или чего-то очень похожего.

Узнав куколку вуду, я на мгновение приостановился. Таких фетишей я в Луизиане навидался. Во Французском квартале их полным-полно, в основном на потребу туристам. Однако висевший здесь, на заколоченной досками двери, человечек делался зловещим знамением.

Какого черта делает эта куколка вуду здесь, на пятьдесят втором этаже небоскреба в Нью-Йорк-Сити?

Я стиснул зубы и глубоко вдохнул через нос. Потом пошел дальше.

Ни дверной ручки, ни даже двери я не увидел. Сплошные серые доски по обе стороны дверного проема, сквозь которые проглядывало нечто черное и деревянное. На круглой головке куколки красовалась изможденная улыбка. Казалось, человечек хитровато косил на меня.

— Давай-давай, — сказал я куколке.

Постучал по доскам. Никакого ответа. Выждав разумную паузу, стукнул опять. Никакого ответа.

Страх перед куколкой быстро обратился в ярость. Что еще за шутки вздумали шутить со мной?! Тот, охранник внизу, тоже в них участвует? Уж не специально ли выставил свою подружку Лонни, чтобы я из дому убежал?

У меня ногти уже прилично впились в ладони, когда из-за двери донеслось:

— Кто там?

Этот скрежещущий бас ни с каким другим голосом не спутаешь.

— Мистер Беззаконец?

— Орлин?

— Да. То есть… да, сэр. — Поправился я потому, что с детства мне привили хорошие манеры.

Дверь открылась внутрь помещения, что меня удивило. Доски располагались так, что складывалось впечатление зашитого деревяшками входа. На самом же деле они были так пропилены, что позволяли двери, с досками и всем прочим, открываться вовнутрь.

Стоящий напротив меня за дверью человек не имел подобия ни в современном мире, ни в истории. В нем было шесть футов и три-четыре дюйма росту, кожа отливала темным янтарем. Волосы по большей части были темно-каштановыми с сединой, однако в густом лесу коротких косичек, которые дыбом возвышались дюймов на девять над его головой, едва-едва прогибаясь, там и тут проглядывали подкрашенные рыжие пряди. Прическа напоминала королевский головной убор, может, даже терновый венец, только жертвой мистера А. Беззаконна назвать было никак нельзя. Грудь и плечи у него были чрезвычайно широки даже для человека его роста. Глаза маленькие, глубоко посаженные. Лоб округлый, высокие скулы будто прорезаны резкими косыми линиями до самого подбородка, что придавало лицу четкую форму сердца. Не было на этом лице ни волос, ни морщин, если не считать мелких в уголках глаз.