Возрождение - Кинг Стивен. Страница 40

– Может быть, – соглашался я, – но мама умерла от рака, и умерла молодой. Как и ее мать.

– Если ты обратил внимание, у них не было простаты.

– Не думаю, что это имеет значение для богов наследственности, – возразил я. – Они просто шлют рак туда, где ему проще зацепиться. Бога ради, в чем проблема? Ну засунут тебе палец в задницу, и через пару-тройку секунд все кончено! А за свою девственность можешь не переживать, пока доктор не ухватит тебя за плечи обеими руками.

– Я займусь этим, когда мне стукнет полтинник, – сказал он. – Так советуют врачи, я их послушаю, и закончим на этом. Я рад, что ты завязал. Рад, что больше не имеешь дела с тем, что считается нормальным среди музыкантов. Но это не дает тебе права указывать мне, как жить. Для этого есть Бог.

В пятьдесят будет слишком поздно, подумал я. В пятьдесят уже ничего нельзя будет изменить.

Поскольку я любил брата (хотя, по моему скромному мнению, он чересчур много внимания уделял вере), то сделал ход конем и обратился к его жене Франсин. Ей я мог сказать то, над чем Энди наверняка бы только посмеялся: что меня мучает ужасно сильное нехорошее предчувствие. Пожалуйста, Фрэнси, сделай так, чтобы он сходил и проверил свою предстательную железу.

Энди неохотно («Просто, чтобы вы оба отстали») согласился сделать тест на ПСА [10], когда ему исполнится сорок семь лет, не переставая ворчать, что этот метод все равно ни черта не надежен. Может, и так, однако даже моему религиозному и не доверяющему врачам брату было трудно оспорить результат анализа. Ему пришлось нанести визит к урологу в Льюистон, затем последовала операция, и три года спустя врачи констатировали отсутствие рака.

Через год после этого – когда ему исполнился пятьдесят один – во время поливки газона у него случился инсульт, и он оказался в руках Господа, так и не успев добраться на «скорой» до больницы. Это произошло в северной части штата Нью-Йорк, и похороны состоялись там же. В Харлоу панихиды не устраивали, что меня порадовало. Я слишком часто оказывался дома в снах, и это наверняка было побочным эффектом лечения Джейкобсом моей наркозависимости. В этом я не сомневался.

В очередной раз я очнулся от этого сна в июньский понедельник 2008 года и десять минут лежал не шевелясь, чтобы просто прийти в себя. Наконец дыхание выровнялось, и страх, что стоит мне открыть рот, как я начну повторять как заведенный «Что-то случилось», ушел. Я напомнил себе, что больше не употребляю наркоту, и это по-прежнему являлось самым важным событием, изменившим мою жизнь к лучшему. Подобные сны теперь посещали меня реже, и прошло не меньше четырех лет с тех пор, как при пробуждении я тыкал себе чем-то в руку (в последний раз этим предметом оказалась кухонная лопатка, так что никакого вреда я себе не причинил). Это то же самое, что маленький шрам, который остается после операции, напомнил я себе – обычно это меня успокаивало. Но в первые секунды после пробуждения я чувствовал, что за сном скрывалось нечто зловещее. Имевшее женскую природу. Даже тогда я был в этом уверен.

К тому времени как я принял душ и оделся, сон уже превратился в туманное воспоминание. Скоро от него не останется и следа. Я знал это по опыту.

Я жил в квартире на втором этаже дома на Боулдер-Кэнион-драйв в Недерленде. К 2008 году я мог позволить себе приобрести дом, но это означало ипотеку, а мне не хотелось с ней связываться. Я был холостяком, и квартира меня вполне устраивала. Кровать была большой, как в автофургоне Джейкобса, и все эти годы я не испытывал недостатка в принцессах, желавших разделить ее со мной. Но постепенно их визиты становились все реже, что меня не удивляло. Мне скоро исполнялось пятьдесят два года, и через пару-тройку лет наступит возраст, когда бравые ходоки начинают неизбежно превращаться в мохнатых старых козлов.

Кроме того, мне нравилось видеть, как неуклонно растут мои сбережения. Меня никак нельзя назвать скрягой, но и равнодушием к деньгам я не отличаюсь. Я отлично помнил, как проснулся в «Фэйрграундз инн», разбитый и без денег. Помнил лицо той рыжей деревенской тетки, когда она возвращала мне карточку с превышенным лимитом. «Попробуйте еще раз», – попросил я ее. И она мне ответила: «Дорогуша, я смотрю на тебя и вижу, что в этом нет необходимости».

Да, но посмотри-ка на меня сейчас, дорогуша, думал я за рулем внедорожника на Карибу-роуд. За время, прошедшее после встречи с Чарлзом Джейкобсом в Талсе, я прибавил сорок фунтов, но считал, что при росте шесть футов один дюйм сто девяносто фунтов – это вполне приличный вес. Пусть живот у меня начал выпирать, а уровень холестерина в крови мог бы быть и получше, но тогда я вообще выглядел как узник Дахау. Я не собирался выступать в Карнеги-холл или на площадках с «E Street Band», но по-прежнему играл – и много, – и у меня была работа, которую я любил и умел делать хорошо. Я часто говорил себе, что желать большего означает испытывать терпение богов. Так что не искушай их, Джейми. И если ты услышишь, как Пегги Ли исполняет печальную классику Джерри Либера и Майка Столлера «Is That All There Is», просто найди другую станцию, где играют старый добрый рок.

Проехав четыре мили по Карибу-роуд до места, где дорога начинает подниматься в горы, я свернул под знак с надписью «Ранчо «Волчья пасть», 2 мили». Набрав свой личный код на кнопочной панели домофона, припарковался на гравийной стоянке «Для сотрудников и талантов». Я видел эту стоянку забитой до отказа только один раз – когда Рианна приезжала записать миньон. В тот день машины стояли почти до самых ворот даже на подъездной дороге. Эта подруга передвигалась с серьезным эскортом.

Пэйган Старшайн (настоящее имя – Хиллари Кац) должна была покормить лошадей два часа назад, но я все равно прошел через конюшню, угощая их яблоками и морковкой. Большинство лошадей были крупными и красивыми и иногда ассоциировались у меня с четвероногими лимузинами. Однако мой любимец скорее походил на потрепанный «шевроле». Когда я приехал с одной гитарой, сумкой и расстроенными нервами, серый в яблоках Бартлби без всякой родословной жил на ранчо – и уже тогда был немолод. Почти всех зубов он давно лишился, но жевал ломтик яблока немногими оставшимися, лениво водя челюстями из стороны в сторону и не сводя с меня взгляда добрых темных глаз.

– Ты хороший парень, Барт, – произнес я, поглаживая его морду. – Таких я люблю.

Он кивнул, будто говоря, что знает это.

Пэйган Старшайн – Пэйг для друзей – кормила кур из своего передника. Она не могла махнуть мне рукой, поэтому встретила хриплым «Привет», за которым последовали две первые строки из «Mashed Potato Time». Следующие две строчки, «самый последний, самый чудесный…» и так далее, мы пропели вместе. В свое время она работала на подпевке и в лучшие годы пела, как одна из «Pointer Sisters». Еще она курила как паровоз, и к сорока годам ее голос мало отличался от голоса Джо Кокера на фестивале «Вудсток».

«Студия-1» была закрыта и погружена в темноту. Я зажег свет и проверил доску объявлений с расписанием на сегодня. Четыре сессии: в десять, в два, в шесть и последняя в девять, которая запросто может затянуться далеко за полночь. «Студия-2» будет загружена не меньше. Недерленд – это крошечный городок на западном склоне, где постоянно проживают всего полторы тысячи человек. Однако в мире музыки он занимает исключительное место. Надпись на бамперных наклейках «НЕДЕРЛЕНД! ОТ НЕГО БАЛДЕЕТ ДАЖЕ НЭШВИЛЛ!» – отнюдь не такое преувеличение, как можно подумать. В «Студии-1» Джо Уолш записал свой первый альбом, когда на ранчо заправлял еще отец Хью Йейтса, а в «Студии-2» Джон Денвер записал свой последний. Хью как-то прокрутил мне кусок записи, где Денвер рассказывал своим музыкантам, что купил какой-то экспериментальный самолет. Слушая его, я чувствовал, как по коже у меня бегают мурашки [11].