Волки Кальи - Кинг Стивен. Страница 72

«Что случилось со мной?» — гадает он, но, если он превратился в шизофреника, который все это воображает, ему совершенно не хочется знать ответ на поставленный вопрос.

— К черту! — Он выбрасывает первые четыре страницы «Либрук реджистер» через ограждение пешеходного моста. Ветер подхватывает их и несет к мосту Джорджа Вашингтона. «Вот она, реальность, — думает Каллагэн. — Прямо передо мной. Эти легковушки, эти грузовики, эти туристические автобусы». Но тут же видит среди них незнакомое транспортное средство, красного цвета, на гусеницах вместо колес. Над корпусом размером со школьный автобус вращается алый цилиндр. На одной его стороне надпись «БЭНДИ». На другой — «БРУКС». Или «БЭНДИ БРУКС»? «Бэнди Брукс», что бы это значило? Он не имеет ни малейшего понятия. Никогда в жизни не видел такого транспортного средства, и представить себе не мог, что такому агрегату — вы только посмотрите на эти гусеницы — разрешат ехать по общественной автостраде.

Значит, мост Джорджа Вашингтона тоже не отнесешь к реальному миру. Или уже не отнесешь.

Каллагэн хватается за поручень и изо всех сил сжимает его пальцами, дожидаясь, пока пройдет волна головокружения, грозящая сбить его с ватных ног. Впрочем, поручень вполне реальный, из дерева, теплый от солнца, изрезанный тысячами инициалов и надписей. Он видит «ДК Л МБ» внутри сердечка. Он видит «ФРЕДДИ + ЭЛЕН = ЛЮБОВЬ». Он видит «УБИВАЙ ВСЕХ ЛАТИНОСОВ И НИГГЕРОВ», с обеих сторон надписи по свастике. Послания любви, послания ненависти, и все они реальны, как частые удары его сердца, как вес нескольких монет и купюр в правом переднем кармане его джинсов. Он набирает полную грудь воздуха, и воздух тоже реален, в нем даже чувствуется запах дизельного топлива.

«Это происходит со мной, я это знаю, — думает Каллагэн. — Я не в палате номер девять какой-нибудь психиатрической клиники. Я — это я, я здесь, и даже трезвый, по крайней мере в данный момент, а Нью-Йорк у меня за спиной. Так же, как и город Джерусалемс-Лот, штат Мэн, с его живыми покойниками. А передо мной — большая часть Америки, со всеми ее бесконечными возможностями».

Эта мысль поднимает ему настроение, а следующая — поднимает еще больше: не одна Америка, а может, дюжина… или тысяча… или миллион. Если перед ним Либрук, а не Форт-Ли, возможно, есть и другие вариации Нью-Джерси, в которых город на другой стороне Гудзона называется Лиман, или Лигман, Ли-Блаффс, или Ли-Палисейдс, или даже Лигхорн-Виллидж. Может, по другую сторону Гудзона не сорок два континентальных штата, а сорок две сотни или сорок две тысячи, и все они уложены стопочкой, друг над другом.

И он мгновенно понимает, что скорее всего так оно и есть. Просто он набрел на место, где сливается воедино огромное, может быть, бесконечное число миров. Каждый из них — Америка, но они все разные. И есть хайвеи, которые бегут по ним, и он может их видеть.

Он быстро доходит ко конца моста со стороны Либрука, вновь останавливается. «А если я не найду пути назад? — думает он. — Допустим, заблужусь, буду бродить и бродить и никогда не найду Америку, в которой на западной стороне моста Джорджа Вашингтона расположен город Форт-Ли, а Джералд Форд (это же надо!) — президент Соединенных Штатов Америки?»

Но тут же приходит следующая мысль: «Допустим, и не найду. Что с того?»

И наконец, ступая на землю Нью-Джерси, он улыбается, на сердце у него легко, впервые с того дня, когда он отправлял в последний путь Дэнни Глика в городе Джерусалем-Лот. Двое мальчишек с удочками проходят мимо него. «Почему бы одному из вас, молодые люди, не поприветствовать меня в Нью-Джерси?» — спрашивает он, его улыбка становится еще шире.

— Добро пожаловать в Эн-Джей, — с готовностью отвечает один из них, но они огибают Каллагэна по широкой дуге и подозрительно смотрят на него. Он не винит в этом мальчишек, а их настороженность ни на йоту не портит ему настроение. У него такое ощущение, будто из темной, промозглой камеры он вышел в яркий, солнечный день. Прибавляет шагу и ни разу не оглядывается, чтобы бросить прощальный взгляд на небоскребы Манхэттена. Зачем? Манхэттен — прошлое. Множество Америк лежит перед ним, они — будущее.

Он в Либруке. В голове не звучит музыка, никаких колокольцев. Позже будут и колокольца, и вампиры, послания, написанные мелом на тротуарах и краской — на кирпичных стенах (и речь в них будет идти не только о нем). Позже он увидит слуг закона в роскошных красных «кадиллаках», зеленых «линкольнах» и пурпурных «мерседесах», слуг закона с красными, как при съемке со вспышкой, глазами, но не сегодня. Сегодня в новой Америке, в которую он попал, перейдя на западный берег Гудзона по отреставрированному пешеходному мосту, светит солнце.

На Главной улице он останавливается перед рестораном «Либрук хоумстайл» и видит в витрине объявление: «ТРЕБУЕТСЯ ПОВАР К ПРИЛАВКУ БЫСТРОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ». Дон Каллагэн подрабатывал за таким прилавком, когда учился в семинарии, и отдал немало времени кухне «Дома», в Ист-Сайде Манхэттена. Он думает, что имеющиеся навыки пригодятся и здесь, в «Либрук хоумстайл». Так и выходит, правда, два яйца для яичницы-глазуньи, держа их в одной руке, он все-таки разбивает к четвертой смене: сказывается длительный перерыв. Владелец ресторана, долговязый Дикки Рудбахер, спрашивает Каллагэна, нет ли у него медицинских проблем («чего-нибудь заразного», как говорит он), и кивает, когда Каллагэн отвечает, что нет. Он не просит у Каллагэна никаких документов, даже не интересуется номером карточки социального страхования [46]. Хочет платить своему новому повару черным налом, не проводя его жалованье по бухгалтерским книгам, если тот не возражает. Каллагэн заверяет Рудбахера, что его такой вариант вполне устраивает.

— И вот что еще. — Дикки Рудбахер замолкает, а Каллагэн ждет очередного сюрприза. Его бы уже ничего не удивило, но Рудбахер говорит очевидное: — По виду ты — пьющий.

Каллагэн признает, что раньше прикладывался к бутылке.

— Я тоже прикладываюсь, — кивает Рудбахер, — в этом бизнесе без спиртного просто сойдешь с ума. Я не собираюсь нюхать, чем от тебя пахнет… если ты будешь приходить на работу вовремя. Два раза опоздаешь и можешь валить на все четыре стороны. Повторять не буду.

Каллагэн работает за прилавком быстрого обслуживания ресторана «Либрук хоумстайл» три недели, а живет в двух кварталах от него в мотеле «Закат». Только ресторан не всегда «Либрук хоумстайл», а мотель не всегда «Закат». На четвертый день он просыпается в мотеле «Рассвет», а придя на работу, обнаруживает, что ресторан называется «Форт-Ли хоумстайл». «Либрук реджистер», которые клиенты оставляли на прилавке, превращается в «Форт-Ли реджистер америкэн». И его не слишком радует, что Джералд Форд вновь становится президентом.

Когда Рудбахер расплачивается с ним в конце первой недели, в Форт-Ли, на пятидесятках — Грант, на двадцатках — Джексон, на единственной в полученном от босса конверте десятке — Александр Гамильтон. В конце второй недели, в Либруке, на пятидесятках — Авраам Линкольн, а на десятке — какой-то Шедбурн. Правда, на двадцатках по-прежнему Джексон, и это греет душу. В комнате мотеля, где живет Каллагэн, покрывало на кровати розовое в Либруке и оранжевое в Форт-Ли. Это удобно. Проснувшись, он всегда знает, в каком Нью-Джерси находится.

Дважды он напивается. Второй раз, после работы, компанию ему составляет Дикки Рудбахер. Не отстает от него ни на шаг. «Когда-то это была великая страна», — стонет либруковский Рудбахер, и Каллагэн радуется: хоть что-то остается неизменным, в какой бы из Америк он ни оказался.

Но его тень с каждым днем удлиняется все раньше, и он видит первого вампира третьего типа, тот стоит в очереди за билетами в городской кинотеатр; тогда он извещает Рудбахера, что уходит с работы.

— Вроде бы ты говорил, что ничем не болен, — ворчит Рудбахер.