История Лизи - Кинг Стивен. Страница 73

Скотт делает то, что велит отец. Это 1960-е годы, это Америка, люди скоро ступят на Луну, но здесь им приходится иметь дело с подростком, который вдруг превратился в зверя. Отец подростка принимает это как факт. После первых вопросов, вызванных шоком, принимает и младший брат подростка.

Когда они уже на нижних ступенях, Пол начинает подавать признаки жизни. Он шевелится, из горла доносятся какие-то звуки. Спарки Лэндон берётся обеими руками за шею старшего сына и начинает душить его. Скотт кричит в ужасе и пытается схватить и оттащить отца.

– Папа, пет!

Спарки Лэндон отрывает одну руку от шеи Пола и небрежно отшвыривает младшего сына. Скотт отлетает, ударяется о стоящий посреди подвала стол. На столе древний ручной печатный станок, который Пол каким-то образом привёл в рабочее состояние. Даже отпечатал несколько рассказов Скотта, первые публикации младшего брата. Край стола больно врезается в спину Скотта, и он морщится от боли, наблюдая, как его отец продолжает душить Пола.

– Папа, не убивай его! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УБИВАЙ ЕГО!

– Я не убиваю, – отвечает старший Лэндон, не оборачиваясь. – Следовало бы, но я не убиваю. Во всяком случае, пока. Дурость, конечно, но он– мой сын, мой грёбаный первенец, и я его убью, если только не останется другого выхода. Но, боюсь, так и будет. Святая мать Мария! Пока же не убиваю. Ужасно, если придётся. Я только стараюсь, чтобы он не пришёл в себя. Ты никогда не видел ничего подобного, а я видел. Мне повезло, что я оказался у него за спиной. Здесь я мог бы гоняться за ним два часа и так и не поймать. Он бы бегал по стенам и даже по святомамкиному потолку. А потом, когда бы я обессилел…

Старший Лэндон убирает руки с шеи Пола и всматривается в бледное лицо. Струйка крови из уха Пола уже не течёт.

– Вот! Как тебе это нравится, мать твою? Он опять в отключке. Но ненадолго. Принеси бухту верёвки из-под лестницы. Воспользуемся ею, пока ты не принесёшь цепи из сарая. Что будет потом, не знаю. Будет зависеть…

– Зависеть от чего, папа?

Отец испуган. Был ли отец когда-нибудь таким испуганным? Нет. А ещё больше Скотта пугает взгляд, каким отец смотрит на него. Потому что мальчик чувствует, что от него потребуют.

– Полагаю, это будет зависеть от тебя, Скут. Благодаря тебе ему много раз становилось лучше… и чего ты смотришь на меня большими глазами? Думаешь, я не знал? Господи, умный мальчик не может так тупить! – Он поворачивает голову и плюёт на грязный пол. – Твоими стараниями многое у него улучшалось. Может, ты поможешь ему и теперь. Я никогда не слышал, чтобы кому-то становилось лучше после таких приливов дурной крови… настоящей дурной крови… но я никогда не слышал и о таких, как ты, поэтому, возможно, ты сможешь помочь. Старайся, пока не треснут щёки, как говорил мой отец. Но пока принеси мне бухту верёвки из-под лестницы. И побыстрее, маленький поганец, потому что он…

11

– Он уже шевелится, – сказала Лизи, лёжа на белом ковре в кабинете своего умершего мужа. – Он…

12

– Уже шевелится, – говорит Лизи, сидя на холодном полу в спальне для гостей, держа руку мужа, тёплую, но такую расслабленную и восковую, в своей руке. – Скотт говорил:

13

Доводы против безумия проваливаются с мягким, шуршащим звуком; они – звуки мёртвых голосов или мёртвых пластинок, скользящих вниз по изломанной шахте памяти Когда я поворачиваюсь к тебе, чтобы спросить, помнишь ли ты, Когда я поворачиваюсь к тебе в постели…

14

Она слышит всё это, лёжа с ним в постели; с ним в постели, в отеле «Оленьи рога», после дня, когда случилось нечто такое, для чего у неё не находится абсолютно никаких объяснений. Он говорит, а облака становятся всё тоньше, луна готовится явить миру свой лик, а мебель уже находится на грани видимости. Лизи обнимает его в темноте и слушает, не желая верить (это, разумеется, бесполезно), как молодой мужчина, который вскоре станет её мужем, говорит:

– Отец велел мне принести бухту верёвки из-под лестницы. «И побыстрее, маленький поганец, – говорит он, – потому что он не будет долго лежать в отключке. А придя в себя…».

15

– Придя в себя, он станет уродливым жуком. Уродливый жук. Как «Скутер, старина Скут», как «дурная кровь», «уродливый жук» был их семейной идиомой и пребывал в его снах (и в его речи) до самого конца его продуктивной, но очень уж короткой жизни.

Скотт приносит отцу бухту верёвки из-под лестницы. Отец быстро связывает Пола, его тень поднимается и поворачивается на каменных стенах подвала в свете трёх свешивающихся с потолка ламп мощностью по семьдесят пять ватт каждая, которые включаются и выключаются выключателем, закреплённым на стене на верхней площадке лестницы. Руки Пола он связывает у него за спиной так туго, что едва не выворачивает их из плечевых суставов. И Скотт решается подать голос, хотя и боится отца:

– Папа, это слишком туго!

Отец отвечает взглядом. Коротким, но Скотт видит в нём страх. Его это пугает. Более того, вызывает благоговейный трепет. До этого дня он думал, что отец не боится ничего, за исключением школьного совета и их чёртовых заказных писем.

– Ты не знаешь, поэтому заткнись! Я не могу допустить, чтобы он освободил руки. Возможно, ему не удастся убить нас, прежде чем всё закончится, но если такое произойдёт, мне точно придётся его убить. Я знаю, что делаю!

Ты не знаешь, думает Скотт, наблюдая, как отец связывает ноги Пола сначала в коленях, потом в лодыжках. Пол опять начал шевелиться, и из его горла доносятся какие-то звуки. Ты можешь только догадываться. Но он понимает, что отец действительно любит Пола. Возможно, это ужасная любовь, но она искренняя и сильная. Если бы не эта любовь, отец не стал бы догадываться. Продолжал бы молотить Пола поленом, пока тот бы не умер. На мгновение часть разума Скотта (хладнокровная часть) задаётся вопросом, а пошёл бы отец на такой же риск ради него, ради Скутера, старины Скута, который даже не мог спрыгнуть со скамьи высотой в три фута, пока кровь брата не потекла рекой, а потом загоняет эти мысли в темноту. Дурная кровь взыграла не у него.

Во всяком случае, пока.

Заканчивает отец тем, что усаживает Пола спиной к одному из крашеных металлических столбов, которые поддерживают потолок, и привязывает, обматывая верёвкой грудь и живот.

– Вот так, – говорит он, отступая на шаг, тяжело дыша, словно только что объездил жеребца на арене родео. – Это удержит его на какое-то время. Ты должен пойти в сарай, Скотт. Возьми лёгкую цепь, она у самой двери, и большую тяжёлую тракторную цепь, которая лежит слева, вместе с запасными частями для пикапа. Ты знаешь, где это?

Привязанный Пол висел на верёвке, наклонившись вперёд. А тут резко вскидывает голову, ударяясь затылком о столб. Удар такой силы, что Скотт кривится, словно больно ему. Пол смотрит на него глазами, которые ещё часом раньше были синими. Он ухмыляется, и уголки губ растягиваются так широко и поднимаются так высоко, что могут… почти достают до мочек ушей.

– Скотт, – говорит его отец.

Но впервые в жизни Скотт не обращает внимания на голос отца. Он зачарован этой хэллоуиновской маской, в которую превратилось лицо его брата. Язык Пола мелькает между разошедшимися верхними и нижними зубами, отплясывает джиттербаг [93] в сыром воздухе подвала. И одновременно в промежности появляется тёмное пятно: мочевой пузырь Пола опорожняется в шта…

Удар по макушке отбрасывает Скотта назад, вновь он стукается о стол, на котором стоит ручной печатный станок.

– Не смотри на него, кретин, смотри на меня! Уродливый жук загипнотизирует тебя, как змея – птицу! Тебе лучше очнуться, Скутер… это уже не твой брат.

Скотт таращится на отца. А рядом с ними существо, привязанное к металлическому столбу, словно в подтверждение слов отца издаёт вопль такой громкий, что он не может вырваться из человеческой груди. Но это нормально, потому что в вопле нет ничего человеческого. Совершенно ничего.