Немой - Кинг Стивен. Страница 2

— Почти. Не возражаешь, если я включу музыку?

И когда хичхайкер просто отвернулся и стал смотреть в окно, Монет рассмеялся. Над самим собой. Дебюсси, AC/DC или Раш Лимбау, ему — без разницы.

Он купил новый СД Джоша Риттера для дочери — через неделю у нее был день рождения — но все время забывал его отправить. Слишком много событий произошло за последнее время. Миновав Портланд, он установил круиз-контроль, вскрыл обертку диска большим пальцем и вставил его в проигрыватель. Теперь это был уже б/у СД, такой уже не подаришь, особенно своему единственному любимому ребенку. Что ж, он купит ей другой. Если, конечно, сможет себе это позволить.

Джош Риттер оказался довольно неплох. Похож на раннего Дилана, только более позитивного. Слушая музыку, он погрузился в размышления о деньгах. Покупка нового диска в подарок для Келси была наименьшей из всех проблем. На самом деле она хотела — и то, в чем она действительно нуждалась — это был новый лэптоп. И он отнюдь не был первым в списке необходимых вещей. Но если Барбара на самом деле сделала то, о чем она рассказала, и что подтвердили в офисе Главной Школьной Управы Округа, то он не знал, сможет ли он оплатить последний год учебы Келси в Кейс Вестерн. Даже учитывая то, что он будет работать и дальше. Это было настоящей проблемой.

Он сделал музыку громче, чтобы забыться и ни о чем не думать и частично ему это удалось, но к тому моменту, как они добрались до Гардинера, смолк последний аккорд. Корпус и лицо хичхайкера были развернуты к окну на стороне пассажира.

Монет мог видеть только его спину в пятнистом и выцветшем шерстяном пальто, на воротнике которого раскинулись пряди тонких волос. Монету показалось, что когда-то на пальто была какая-то надпись, которая теперь слишком выцвела, для того, чтобы можно было ее прочесть.

Такова история жизни этого бедного идиота, подумал Монет.

Сначала он не мог решить — спит его пассажир или обозревает окрестности. Потом он заметил, что голова хичхайкера слегка наклонилась вниз и по тому, как от его дыхания запотевало стекло на стороне пассажира, он решил, что, вероятнее всего, тот дремлет. А почему бы и нет? Скучнее главной магистрали Мэна в южной части Огасты, была главная магистраль Мэна в южной части Огасты во время холодного весеннего дождя.

В отделении, рядом с переключателем скоростей, у Монета были и другие диски, но вместо того, чтобы начать рыться в них, он выключил звук. После того как он проехал пункт сбора пошлины за пользование дорогой в Гардинере, не останавливаясь, а только замедлив ход, благодаря чудесной электронной карточке Е-Z-Pass для оплаты пошлины, он начал разговор.

Монет сделал паузу и посмотрел на часы. Было без пятнадцати двенадцать и священник сказал, что его ждут к ланчу. Точнее ланч ему принесут.

— Отец, прошу меня извинить, за то, что отнял у вас так много времени. Если бы я мог, я бы постарался рассказать все побыстрее, но я так не умею.

— Все в порядке, сын мой.

— Но ваш ланч…

— Подождет, ради Божьего дела. Сын мой, этот человек ограбил тебя?

— Нет, — ответил Монет. Но если вы — о моем душевном покое, то — да, я лишился его с помощью этого человека.

— Абсурднее ничего не может быть. Что же он сделал?

— Ничего. Он просто смотрел в окно. Я думал, что он дремлет, но позже у меня появились основания полагать, что я ошибался.

— А ты что делал?

— Рассказывал о своей жене, — сказал Монет. Потом он остановился и задумался.

— Нет, не так. Я выпускал пар, разглагольствовал и поливал ее помоями…видите ли…Я… В нем происходила какая-то внутренняя борьба, его губы были плотно сжаты, а взгляд был устремлен на сомкнутые в огромный кулак руки, который он зажал между ног. Наконец он выпалил: " Понимаете, он был глухонемой? Я мог говорить все, что угодно, без последующих оценок, мнений и мудрых советов с его стороны. Он был глух и нем; черт, я думал, что он еще и спит и поэтому я могу нести всякую гребаную околесицу.

В кабинке, с приколотым к стене листком, Монет поморщился, вспоминая.

— Простите, Отец.

— Что именно ты о ней говорил? — спросил священник.

— Я сказал ему, что ей было пятьдесят четыре, — сказал Монет. — С этого я начал. Потому что это…понимаете… это то, о чем я просто не мог не сказать.

После того, как они миновали пункт сбора пошлины в Гардинере, дорога стала значительно свободнее, триста миль пути мимо всякой разной хрени: лесов, полей, случайных домов на колесах, с сателлитными тарелками на крышах и грузовиками припаркованными рядом с домом. Они редко переезжали в другое время, кроме лета. Каждая машина превращалась в свой собственный маленький мир. Монету пришло в голову (может это из-за медали Святого Христофора, раскачивающейся на зеркале заднего вида, которую ему подарила когда-то Барбара, в лучшие, не омраченные безумием дни) что сейчас его машина походила на исповедальню на колесах. Он начал медленно, как и большинство тех, кто исповедуется.

— Я женат, — сказал он. — Мне- пятьдесят пять, а моей жене- пятьдесят четыре.

Он задумался, глядя на дворники, снующие туда-сюда на ветровом стекле.

— Пятьдесят четыре, Барбаре — пятьдесят четыре. Мы женаты двадцать шесть лет. У нас один ребенок. Дочь. Она такая милая. Келси-Энн. Она ходит в школу в Кливленде, и я не знаю, как я смогу оплатить ее учебу, потому что две недели назад, без предупреждения, мою жену прорвало, как гору Святой Елены.

Выяснилось, что у нее есть бой-френд. Что он у нее был на протяжении почти двух лет. Что он — учитель. Ну, конечно- кем еще ему быть? Но она его называла почему-то Ковбой Боб. Выяснилось, что все те ночи, когда я думал, что она работает в рамках образовательной программы или участвует в Кружке Книголюбов, она на самом деле пила коктейли с текилой и танцевала со своим гребаным Ковбоем Бобом.

Это было забавно. Все это видели. Это был самый дерьмовый ситком из всех когда-либо существовавших. Его глаза — хоть в них и не было слез — жалили, как-будто были переполнены ядом плюща. Он посмотрел направо от себя, но хичхайкер все еще сидел чуть ли не спиной к нему и теперь его лоб почти касался окна со стороны пассажира. Наверняка спит. Почти наверняка.

Монет не говорил вслух о ее предательстве. Келси до сих пор о нем не знала, но мыльный пузырь ее неведения скоро должен был лопнуть. В воздухе уже запахло жареным — он не ответил на три звонка от разных репортеров- им еще нечего было печатать или передавать в эфире. Но скоро все изменится. Монет намеревался ограничиваться фразой "Без комментариев" как можно дольше, главным образом для того, чтобы избежать неловкости. Однако сейчас он не скупился на комментарии и это приносило ему чувство огромного и злорадного облегчения. Это было похоже на пение в душе. Или на блевание там.

— Ей пятьдесят четыре, — сказал он. Это то, от чего я до сих пор отойти не могу. Это значит, что она начала путаться с этим парнем, которого на самом деле зовут Роберт Яндовски — как вам такое имя для ковбоя? — когда ей было пятьдесят два. Пятьдесят два! Ты скажешь, мой друг, что это тот возраст, в котором люди знают, что делают? Что они достаточно мудры, чтобы засеяв поле диким овсом и собрав урожай, они для следующего посева выбирают более полезную культуру?

Мой Бог, она носила бифокальные очки! Однажды у нее разлилась желчь! И она трахается с этим парнем! В Отеле Роща, где они и обосновались.

Я дал ей чудесный дом в Бакстоне, с гаражом на две машины, у нее был Ауди, купленный в долгосрочный лизинг и все это она бросила ради того, чтобы надираться вечерами в Рейнж Райдерах и потом трахаться со своим Ковбоем до рассвета — или не знаю, как долго они ухитрялись этим заниматься- и это в ее пятьдесят четыре! Не говоря уже о Ковбое Бобе, в его гребаные шестьдесят!

Он прислушался к своим словам и сказал себе — хватит, увидев, что хичхайкер сидит без движения (если не считать того, что он еще глубже погрузился в воротник своего шерстяного пальто- может так оно и было), и подумал, что ему не надо останавливаться. Он был в машине. На шоссе I-95, где- то на востоке от солнца и к западу от Огасты. Его пассажир был глухонемой. И он мог разглагольствовать столько, сколько пожелает.