НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 30 - Бабенко Виталий Тимофеевич. Страница 46

Он вошел в ракету и захлопнул за собой люк. Мы, помню, тогда ни капельки не удивились, когда громадная ракета совершенно бесшумно взлетела над двором, хотя, нет, легкое недоумение, конечно, появилось: ведь не такие уж несмышленыши мы были, отлично понимали, что любая ракета — это гром и пламя, но нам приятен был именно такой — бесшумный и плавный — старт, и мы поверили в его реальность, заставили себя в тот момент забыть о земных ракетных стартах, трескучих и жарких, и все стояли и смотрели ракете вслед до тех пор, пока она не пронзила небо, и небо сомкнулось за ней, чистое синее небо, и тогда мы перевели взгляд на клумбу — ни один цветочек не был на ней примят!

Нам стало грустно, как никогда, и каждый лишь еще крепче прижал к себе свою игрушку, и Артем стиснул нашего мишку что есть силы, а я глядел на него снисходительно, как и полагается старшему брату, и, честно говоря, был взволнован не меньше его.

— Артем, Борис! Марш обедать! Сколько раз повторять?!

— Пошли, — тихо сказал Артем, и все ребята начали разбредаться по подъездам.

Артем шагал молча, бережно неся плюшевого мишку, — он так и притащил бы его домой и сказал бы гордо: «Вот, медведь с Венеры», и прихвастнул бы что-нибудь еще, но тут гадкая зависть вдруг поднялась в моей душе.

— Ну-ка, — потребовал я, останавливая его, — давай сюда мишку.

— Вот еще, — удивился Артем, — с чего это вдруг?

— А что, только ты с ним будешь играть? Он такой же мой, как и твой.

— И ничего ты не получишь, — разозлился Артем. — Раньше думать надо было.

— Это мы еще посмотрим, кто о чем думал. Гони медведя, или по шее заработаешь!

— Подумаешь, — фыркнул Артем, — испугал!.. Я на тебя — тьфу! — и пошел дальше.

Все во мне прямо вспыхнуло от обиды — ну мог ли я, хоть и был старшим братом, сдержаться, скажите?

Словом, произошла отчаянная потасовка,

— Я убью тебя! — страшным голосом крикнул я и рванул игрушку на себя.

Но Артем вцепился в нее, как клешами.

— Отдай по-хорошему!

— Фиг тебе, фиг тебе! — прыгало передо мной потное красное лицо Артема. — Два фига!

Ох и драка же была тогда!.. Никогда, наверное, мы так не дрались с ним — ни до, ни после.

С балкона раздался сердитый голос отца:

— Оболтусы несчастные! Вас же звали обедать!

Мы мигом вскочили и замерли, с трудом переводя дыхание.

— Где медведь? — спросил я наконец.

— П-почем я знаю? — чуть заикаясь от напряжения, проговорил Артем.

И тут мы увидели нашу игрушку — она валялась метрах в двух от нас на тротуаре, разодранная в клочья, выпотрошенная, грязная, — противно было даже прикоснуться к такой.

— Это ты, — еле слышно сказал Артем. — Ты виноват.

— Почему я? — пожал я плечами, стараясь не смотреть ему в глаза. — Сам виноват не меньше.

— Ты первый начал, — еще тише сказал Артем, и я увидел, что лицо его готово сложиться в трагическую мину, вслед за которой раздастся ужасающий рев, и, конечно, упреки родителей, и, конечно, обоюдная вражда до конца вечера — этого еще не хватало!

И тогда я решился на самый крайний, убийственный шаг.

— Послушай-ка, — сказал я как можно спокойнее, — а ведь не было никакого венерянина.

Глаза у Артема широко раскрылись, губы вытянулись в дудочку, будто хотел он свистнуть, хотя свистеть никогда и не умел…

— Врешь, — произнес он трагическим шепотом. — Я сам видел.

— Ха, — сказал я, презрительно сплюнув на тротуар, — что ты видел?

— Все: и ракету, и венерянина, и как он мишку в руки брал. И ребята тоже видели.

— Ха, — повторил я снова, еще громче. — Ничего этого не было. Мы играли, понимаешь? Это была только игра! А ты в нее, дурачок, и поверил.

— Ну и что? — насупился Артем. — Что из этого? Ты сам тоже поверил. А теперь смеешься. Ты свинья последняя, Борис. Так нечестно, нечестно!..

— Не валяй дурака, — разозлился я, — А обманывать себя и думать, что все это правда, по-твоему, честно?

— Отдай медведя! — вдруг заорал Артем так, что стал пунцовым до кончиков ушей.

— Бери, — пожал я плечами, — Пожалуйста. Вон — валяется.

Артем встал на четвереньки и начал подбирать клочья от медведя, и собрал все до последнего лоскутка, а я стоял над ним, и мне, право же, было смешно — что вы хотите, я был старше на целых три года и кое-что смыслил в жизни…

Артем сгреб в охапку остатки игрушки и поднялся с тротуара.

— Я больше никогда не буду с вами играть, — тихо сказал он. — Никогда.

— Привет тебе с кисточкой, — скривился я. — Уж больно ты нам нужен.

Он ничего не ответил, только громко засопел, потом повернулся и засеменил к подъезду.

Я шагал метрах в двух позади, и мне ни капельки не было его жалко.

— Да брось ты эти лохмотья, — сказал я, когда мы подошли к дверям квартиры. — Грязь всякую в дом тащить…

Артем обернулся и как-то разочарованно посмотрел на меня.

— Гад ты, — произнес он, наконец, совсем тихо. — Вот и все.

— От гада и слышу, — огрызнулся я и вдавил в стену черную кнопку звонка.

— Ну, что у вас там стряслось? — спросила мама, открывая дверь. — Боже, до чего вы грязные!.. Где вас только носило? — И вдруг, помрачнев, добавила: — Опять дрались?

Мы ничего не ответили — только чересчур усердно принялись вытирать ноги о половик.

— Ладно, — вздохнула мама, — дело ваше. Идите, сейчас же умойтесь. И живо за стол.

Но Артем первым делом прошмыгнул в комнату и долго возился там, а когда появился в ванной, медведя с ним уже не было — наверное, спрятал где-нибудь, в укромном уголке…

Артем несколько раз плеснул себе в лицо — так, только кончики пальцев чуть-чуть замочил…

— Вымой руки, — приказал я. — Нечего с грязными руками за стол садиться.

Он промолчал, но даже не шелохнулся.

— Вымой руки, — повторил я, повышая голос.

— Катись-ка ты, знаешь, куда? — вдруг прошипел Артем. Он даже побелел от злости.

В другой раз за такой ответ я дал бы ему хорошего щелчка, но тогда только заметил небрежно:

— Пентюх ты, Артем. Был таким и останешься.

И мы чинно пошли на кухню обедать.

Папа сидел за столом и, дожидаясь нас, просматривал газету.

— Ну, теперь все в сборе, — весело сказал он. — Званый обед за круглым столом короля Артура начинается, — и подмигнул нам обоим. — Прекрасная королева, то бишь мама, прошу налить нам в царские тарелки наши царские супы.

Когда мы покончили с супом и уже было принялись за второе, папа повернулся невзначай к окну и вдруг странным голосом произнес:

— Глядите-ка, что это такое?

Я мигом вскочил.

Там, во дворе, посреди цветистой клумбы, точно удивительное дерево, в пять минут вымахавшее до невиданных размеров, стоял чужой космический корабль — я это понял сразу — и блестел на солнце своими синими отполированными боками, как наша ваза из чешского стекла.

— Что это такое? — повторил папа и изумленно посмотрел на нас с Артемом, словно мы могли ответить ему, хотя, нет, кое-что мы, безусловно, знали, но ведь тогда мы только играли, выдумывая все от начала до конца, а теперь — теперь-то не одни мы видели этот Корабль, но и папа и мама тоже видели, и весь дом, наверное, уже всполошился — что мы могли ответить на этот вопрос?

— Ракета, — только и сказал я. — Настоящая. С Венеры.

— Ты так думаешь? — спросил отец.

— Артем, — позвал я. — Артем!

Тот сидел, даже не шелохнувшись, на своем стуле и молчал, и глядел как-то странно, недоверчиво, что ли, чуть ли не с испугом, а губы его снова вытянулись в дудочку, будто он хотел свистнуть, да так и не засвистел…

— Ну да, — сказал он, наконец. — Видали мы…

И вдруг рука его разжалась, и на ладони я заметил плюшевый лоскуток — он сжимал его в течение всего обеда, и вот теперь…

— Артем! — крикнул я.

И тут что-то словно лопнуло, оборвалось в напрягшейся, как кусок сильно растянутой резины, атмосфере.

— Врете вы! — с отчаянием закричал Артем. — Врете! — и, вскочив, с ревом бросился вон из кухни.