Под куполом - Кинг Стивен. Страница 90
Некоторое время они просто сидели. Пайпер старалась придумать, как ей лучше всего спросить о том, о чем она должна была спросить. Но вопросы не понадобились.
- Ее изнасиловали, - произнесла Джинни. - Скорее всего, не один раз. Я боялась, что Твичу придется подвергнуть себя испытанию в наложении швов, но у меня как-то получилось остановить кровотечение вагинальным тампоном, - она помолчала. - Я плакала. По счастью, девушка не была полностью в сознании, чтобы это заметить.
- А дитя?
- В общем-то, здоровое восемнадцатимесячное создание, но оно тоже доставило нам хлопот. Небольшие судороги. Наверное, из-за чрезмерного пребывания на солнце. Плюс обезвоживание… голод… ну, и, собственно, ранение, - Джинни провела рукой наискось себе по лбу.
В коридоре появился Твич и присоединился к ним. Вид он имел такой, словно на световые года отдалился от себя бывшего, бойкого говоруна.
- Люди, которые ее изнасиловали, также ранили дитя? - голос Пайпер звучал ровно, но в ее уме зияла тонкая красная трещина.
- Малыша Уолтера? Думаю, он просто упал, - произнес Твич. - Сэмми что-то говорила, что там развалилась колыбель. Я с ее слов не все разобрал, но почти уверен, что это была просто случайность. То есть эта часть истории.
Пайпер удивленно посмотрела на него:
- Так вот что она приговаривала. А я думала, она водички просит.
- Я уверена, что она хотела пить, - сказала Джинни. - Но у ее мальчика действительно двойное имя - Малыш Уолтер. Они его назвали так в честь блюзмена, кажется, тот играл на губной гармошке. Она с Филом… - Джинни показала жестами, как затягиваются травой и задерживают в легких дым.
- О, Фил, это было что-то большее, чем простое курении марьиванны, - сказал Твич. - Когда речь шла о наркотиках, он был многоцелевой личностью.
- Он умер? - спросила Пайпер.
Твич пожал плечами.
- Я его не видел где-то с весны. Если и так, то, наконец, избавилась.
Пайпер посмотрела на него неодобрительно.
- Извиняюсь, преподобная, - слегка поклонился ей Твич и обернулся к Джинни. - А есть ли вести от Расти?
- Ему надо немного отдохнуть, - ответила она. - Я приказала ему уйти прочь. Он скоро вернется, я уверена.
Пайпер сидела между ними, на вид спокойная. Но внутри нее расширялась красная трещина. Во рту поселился кислый привкус. Она вспомнила тот вечер, когда отец запретил ей пойти на скейт-арену на моле из-за того, что она наговорила грубостей матери (тинэйджеркой, грубости сыпались из Пайпер Либби, как из дырявого мешка). Она пошла наверх, позвонила подружке, с которой договаривалась встретиться, и сообщила той - абсолютно приятным и ровным голосом, - что, дескать, планы изменились, кое-что случилось, и она не сможет с ней увидеться. На следующий уик-энд? Конечно, ага, конечно, счастливо поразвлекаться, нет, со мной все хорошо, бай. А потом устроила погром в своей комнате. Закончила тем, что содрала со стены любимый плакат «Оазиса»[233] и изорвала его в клочья. На тот момент она уже хрипло плакала, не из жалости, а в очередном припадке той злости, которые прокатывались через ее юношеские года, как ураганы пятой категории. Где-то посреди этого безумия наверх поднялся отец и стоял в дверях, внимательно глядя на нее. В конце концов, заметив его, она начала задиристо смотреть ему в глаза, задыхаясь от мысли, как она его ненавидит. Как она ненавидит их обоих. Если бы они умерли, она бы жила со своей теткой Рут в Нью-Йорке. Тетка Рут умела жить весело. Не то, что некоторые. Он протянул к ней руки, протянул с открытыми ладонями. Это был какой-то такой жест, от которого рассосалась ее злость, и едва не распалось на куски ее сердце.
- Если ты не будешь контролировать свой гнев, твой гнев будет контролировать тебя, - произнес он, и тогда ушел, ступая по коридору со склоненной головой. Она не громыхнула за ним дверьми. Она прикрыла их, очень-очень тихо.
Это был тот год, когда она определила частые вспышки гнева для себя приоритетом номер один. Убить их полностью означало убить часть себя, но она чувствовала, что, если у ней не получится в чем-то фундаментально измениться, она останется пятнадцатилетней надолго, очень-очень надолго. Она начала учиться самоконтролю, и в большинстве случаев это удавалось. Когда чувствовала, что контроль выскальзывает, она вспоминала отцовские слова и те его открытые ладони, и то, как он медленно шел по коридору верхнего этажа в доме, где она выросла. Через девять лет, когда он умер, во время траурной службы она произнесла: «Мой отец сказал мне самую важную в моей жизни вещь». Она не уточнила, что именно он ей когда-то сказал, но мать знала; она сидела на передней скамье в церкви, настоятелем которой теперь была ее дочь.
За последние двадцать лет, когда она чувствовала страшное желание наброситься на кого-то - и часто это желание было на границе контроля, потому что люди умеют быть такими глупыми, такими упрямо тупыми, - она обращалась к отцовским словам: если ты не будешь контролировать своего гнев, твой гнев будет контролировать тебя.
Но сейчас красная трещина распространялась, и она чувствовала старое желание бросаться чем-нибудь. Царапать кожу до кровавого пота.
- Ты не спрашивала ее, кто это сделал?
- Конечно же, спрашивала, - ответила Джинни. - Она не говорит. Потому что напугана.
Пайпер вспомнила, как, увидев мать с ребенком на обочине, она подумала, что там лежит кем-то брошенный мешок с мусором. И именно так их и воспринимали те, кто это сделал. Она встала.
- Я пойду с ней поболтаю.
- Прямо сейчас это не очень удачная идея, - сказала Джинни. - Она на седативах, к тому же…
- Пусть попробует, - произнес Твич. Лицо у него было бледное. Руки сцеплены между колен. Непрерывно потрескивал костяшками пальцев. – И удачи вам, преподобная.
13
Глаза у Сэмми были полузакрыты. Она их медленно открыла, когда Пайпер села рядом с ее кроватью.
- Вы… та, кто…
- Да, - взяла ее за руку Пайпер. - Меня зовут Пайпер Либби.
- Спасибо вам, - сказала Сэмми, и ее глаза вновь затуманились, начали закрываться.
- Отблагодаришь мне тем, что назовешь тех, кто тебя изнасиловал.
В полузатемненной комнате - теплой, потому что госпитальный кондиционер был отключен - Сэмми покачала головой.
- Они сказали, что сделают мне плохо. Если я расскажу. - Она поглядела на Пайпер. Коровьим взглядом, преисполненным тупой покорности. - Они могут сделать плохо и Малышу Уолтеру тоже.
Пайпер кивнула.
- Я понимаю, тебя напугали. Но скажи мне, кто они были. Назови их имена.
- Вы что, меня не слышите? - Она смотрела теперь мимо Пайпер. - Они сказали, что сделают плохо…
Пайпер не имела на это времени, девушка могла отключиться в любой миг. Она ухватила Сэмми за запястья.
- Мне нужны их имена, и ты мне их назовешь.
- Я не смею, - у Сэмми вновь начали сочиться слезы.
- Тебе нужно, потому что, если бы я тебя не подобрала, ты бы сейчас уже была мертвой, - она помолчала, а потом начала вгонять нож еще глубже. Позже она может пожалеть об этом, но не сейчас. Сейчас эта девушка в кровати была препятствием между Пайпер и тем, что она желала знать. - Не говоря уже о твоем сыне. Он бы тоже умер. Я спасла тебе жизнь, спасла его, я требую их имена.
- Нет, - однако, девушка все более слабела, и какой-то частицей своей души преподобная Пайпер Либби этому радовалась. Позже ей станет противно; позже она будет думать о себе: «Ты ничем не отличаешься от тех мужиков, насилие есть насилие». Но сейчас здесь присутствовало наслаждение, как наслаждение было в том, чтобы сдирать со стены и рвать в клочья драгоценный плакат, конечно же.
«Мне это нравится, потому что от этого больно, - думала она. - Больно в моем сердце».
Она наклонилась над заплаканной девушкой.
- Прочисти себе уши, Сэмми, потому что тебе нужно услышать, что я тебе скажу. Они сделали это раз, они сделают это вновь. И тогда, когда появится другая женщина с кровоточащим влагалищем, а то еще и беременная дитятей кого-то из тех насильников, я приду к тебе, и я скажу…