После заката (сборник) - Кинг Стивен. Страница 66

С тех пор как получил права в шестнадцатилетнем возрасте, Монетг намотал сотни тысяч миль, причем большинство их пришлось на последние десять лет, в течение которых он служил торговым представителем «Вольфа и сыновей», сезон за сезоном продавая «лучшие книги». За все это время он не взял ни единого попутчика, а сегодня без малейших колебаний притормозил у обочины. Медаль святого Кристофера маятником болталась над зеркалом заднего обзора — Монетт нажал на кнопку и разблокировал замки. Сегодня терять ему было нечего.

Глухонемой скользнул в салон и бросил потрепанный рюкзак перед ногами, обутыми в сырые грязные кроссовки. Монетгу хватило беглого взгляда, чтобы понять: пахнет этот тип отвратительно, и он не ошибся.

— Далеко едешь? — поинтересовался Монетт.

Глухонемой пожал плечами, показал на дорогу, затем нагнулся и аккуратно положил плакат на рюкзак. Волосы у него были тонкие, нечесаные, с заметной сединой.

— Я спросил, не куда ехать, а…

Монетт догадался, что попутчик его не слушает. Пока глухонемой возился с рюкзаком, мимо пролетела машина. Лихач-водитель нагло засигналил, хотя Монетт оставил ему достаточно места. Монетт поднял средний палец. Этим выразительным жестом он пользовался и раньше, но из-за подобных мелочей — никогда.

Глухонемой пристегнулся и взглянул на Монетта, точно интересуясь, из-за чего задержка. На лбу морщины, на щеках сизая поросль — Монетт не мог определить, сколько лет его попутчику. Он либо старый, либо очень старый, точнее не скажешь.

— Далеко едешь? — повторил Монетт, на сей раз тщательно проговаривая каждое слово. Когда попутчик — среднего роста, худощавый, весом не более ста пятидесяти фунтов — повернулся к нему, Монетт, коснувшись своего рта, спросил: — По губам читать умеешь?

Глухонемой покачал головой и попытался объяснить что-то жестами.

Над ветровым стеклом Монетт всегда держал блокнот и ручку. «Куда едешь?» — написал он. Мимо, подняв целый фонтан брызг, пронеслась очередная машина. Самому Монетту предстояло ехать в Дерри, то есть еще целых сто шестьдесят миль по отвратительной — хуже только снегопад — погоде. Однако сегодня погода вместе с огромными фурами, которые, пролетая мимо, поднимали настоящее цунами, лишь отвлекала от горестных мыслей.

Не говоря уже о случайном попутчике, который непонимающе смотрел то на него, то на записку. У Монетта мелькнула мысль, что убогий калека не умеет читать — глухонемому-то научиться непросто! — но понимает значение вопросительного знака. Попутчик ткнул пальцем в простирающуюся впереди дорогу, а потом восемь раз сложил и развел ладони. Восемь раз или десять, что означало восемьдесят миль или сто, если он вообще осознавал, о чем речь.

— Тебе в Уотервилл? — предположил Монетт.

Попутчик буравил его безучастным взглядом.

— Ладно, не важно, — проговорил Монетт. — Захочешь выйти — тронь меня за плечо.

В темных глазах не мелькнуло ни искры понимания.

— Надеюсь, ты так и сделаешь, — кивнул Монетт. — Естественно, при условии, что знаешь, куда тебе нужно. — Он поправил зеркало заднего обзора и завел мотор. — Ты ведь совсем отрезан от внешнего мира, да?

В очередной раз единственным ответом стал безучастный взгляд.

— Да уж ясно, отрезан полностью! — вздохнул Монетт. — Телефонные провода безжалостно оборваны. Только знаешь, сегодня я почти готов поменяться с тобой местами. Почти готов… Музыку послушаем?

Попутчик повернулся к окну, а Монетт рассмеялся над собственной глупостью: этому бедолаге хоть Дебюсси, хоть «Эй-си/Ди-си», хоть Раш Лимбо [49] — разницы никакой.

Новый диск Джоша Риттера [50] Монетт купил для дочери. Ее день рождения уже через неделю, а подарок до сих пор не отправлен! За последние дни столько всего случилось… Когда Портленд остался позади, Монетт включил круиз-контроль, надорвал пластиковую упаковку и вставил диск в плеер. Ну вот, теперь диск, что называется, б/у, такой любимой дочери не подаришь. Впрочем, всегда можно купить новый, естественно, если денег хватит…

Джош Риттер оказался весьма неплох. Немного похож на раннего Дилана, только негатива поменьше. Под музыку Монетт размышлял о деньгах. Новый диск в подарок Келси — ерунда, даже новый ноутбук, столь нужный и желанный по большому счету, тоже. Но если Барбара впрямь сделала то, что сказала — а администрация учебного городка все подтвердила, — Монетт не представлял, как оплатит дочери последний год в кливлендском университете «Кейс вестерн резерв», даже если сам не потеряет работу. Вот это — настоящая проблема.

Пытаясь отвлечься от тягостных мыслей, Монетт включил музыку на максимальную громкость и отчасти добился желаемого, но, когда доехали до Гардинера, Джош Риттер спел все песни. Глухонемой сидел, повернувшись к пассажирскому окну, поэтому Монетт видел лишь грязное полупальто и истонченные волосы, неопрятными патлами покрывающие воротник. В свое время полупальто украшал логотип, но сейчас буквы выцвели, и надпись не читалась.

«Вот она, история жизни бедного ублюдка», — подумал Монетт.

Сперва Монетт не знал, спит его попутчик или наслаждается пейзажем, но потом по наклону головы и мерному, туманящему стекло дыханию понял: первое куда вероятнее. В конце концов скучнее Мэнской автострады к югу от Огасты может быть лишь Мэнская автострада к югу от Огасты под холодным весенним дождем.

У Монегта имелись и другие диски, но вместо того, чтобы выбрать музыку, он выключил автомагнитолу. Когда проехали гардинерский пункт сбора платы за проезд — благодаря чудесам E-Zpass [51] без остановки, пришлось лишь снизить скорость — он заговорил.

Монетт прервал рассказ и взглянул на часы. Без четверти двенадцать… Священник предупредил, что собирается на ленч с друзьями, точнее, друзья обещали принести ленч ему.

— Отче, простите, что задерживаю. Хотелось бы изложить все покороче и побыстрее, но я не знаю как.

— Не волнуйся, сын мой, твоя история меня заинтриговала.

— Ваши друзья…

— Подождут, пока я занимаюсь делом Божьим. Сын мой, тот бродяга тебя обокрал?

— Он украл мой душевный покой. Это кражей считается?

— Безусловно. Так что он сделал?

— Ничего, просто смотрел в окно. Я сперва решил, что он дремлет, только, судя по всему, ошибся.

— А что сделал ты?

— Рассказал о жене, — ответил Монетт и тут же покачал головой. — Нет, я не рассказывал. Я трещал без умолку, безостановочно, бесконтрольно. Я… ну, вы понимаете. — Глядя на стиснутые до белизны ладони, Монетт лихорадочно подбирал слова. — Видите ли, я решил, что он глухонемой. Хоть всю душу наизнанку выверни, ни детального анализа, ни ненужного мнения, ни «мудрого» совета не последует. Мой попутчик был глух, нем, да еще задремал по дороге… Вот я и подумал: «Какого черта, можно нести все, что взбредет в мою проклятую голову!» Извините, отче! — поморщился Монетт, точно пристыженный висящей на стене карточкой.

— Что ты рассказал ему о своей жене? — уточнил священник.

— Что ей пятьдесят четыре, — отозвался Монетт. — А дальше… дальше начинается самый настоящий кошмар.

После Гардинера Мэнская автострада снова становится бесплатной и тянется на триста миль по сущему захолустью: лесам и полям, на которых стоят одинокие трейлеры со спутниковой тарелкой на крыше и грузовиком на блоках. Если не считать летний сезон, путешественников раз-два и обчелся, каждая машина превращается в маленькую планету среди бескрайней пустоты космоса. У Монетта возникла другая ассоциация (вероятно, под влиянием медали святого Христофора, подаренной Барб в далекие времена мира и спокойствия): он словно попал в исповедальню на колесах. Подобно большинству исповедующихся, к главному он приближался издалека и постепенно.

— Я женат, — начал он. — Мне пятьдесят пять, супруге пятьдесят четыре.