После заката (сборник) - Кинг Стивен. Страница 69

— Пока не повторялось, — уточнил Монетт.

— А ты, сын мой, говоришь как человек, который больно обжегся! — усмехнулся священник и вздохнул. — Твоя история меня увлекла, но нельзя ли двигаться к развязке чуть быстрее? Мои друзья подождут, пока я занимаюсь делами Божьими, но вечно ждать не станут, тем более что они обещали принести куриный салат, обильно приправленный майонезом. Мой любимый!

— Я уже почти все рассказал, — обнадежил Монетт. — Раз вы имели дело с моментальными лотерейками, то суть наверняка знаете. Такие продаются в тех же местах, что и «Мегабакс» с «Пауэрболлом», и во многих других, например, на площадках для отдыха вдоль шоссе. Кое-где даже с продавцами общаться не нужно: стоят автоматы, зеленые, под цвет долларов. Когда Барб раскололась…

— Когда она вам открылась, — с едва уловимой насмешкой поправил священник.

— Да, когда Барб мне открылась, они оба уже плотно сидели на двадцатидолларовых скрэтч-картах. В одиночку Барб якобы никогда их не покупала, зато вместе с Ковбоем Бобом — много и от души. Как-то раз они за вечер купили целую сотню, а ведь это две тысячи долларов! У них с Бобом даже имелись пластиковые скребки для скрэтч-карт, похожие на миниатюрные скребки для льда, с надписью «Лотерея штата Мэн» на ручке. Свой скребок Барб прятала под кроватью в комнате для гостей. Он зеленый, под цвет торгового автомата. На ручке я прочел лишь «терея». Изменишь одну букву — получится кусок слова «мистерия» или «артерия». Святой отец, буквы стерлись от пота, она потела от усердия, соскребая защитный слой.

— Так ты ударил жену, сын мой? Поэтому исповедоваться решил?

— Увы, нет. Я хотел ее убить! Не из-за измены, а из-за денег, измена казалась нереальной, даже когда я смотрел на то гре… на то ужасное белье. Но я и пальцем ее не тронул, наверное, потому что слишком устал. Сразу столько проблем — сил совсем не осталось. Лег бы и уснул, надолго, дня на два-три… Странно, да?

— Вообще-то нет, — возразил священник.

— Я спросил, почему она так со мной поступила, почему не подумала о нашей семье, а Барб в ответ спросила…

— Барбара спросила, как же я раньше не заметил, — сказал Монетт попутчику. — Я и рта не успел раскрыть, а она уже ответила сама: «Не заметил, потому что давно не обращаешь на меня внимания. Ты постоянно в разъездах. Даже если физически дома, мыслями все равно в дороге. Ты уже лет десять не интересуешься, какое белье я ношу. Конечно, зачем, если я сама тебя не интересую! Зато теперь резко заинтересовался! Правда ведь?» Помню, я просто смотрел на нее: ни прибить, ни двинуть хорошенько сил не хватало. Смотрел и злился. Невзирая на шок, я сгорал от злобы. Понимаешь, Барб пыталась переложить вину на меня, на мою чертову работу. Будто я в состоянии подыскать другую, которая приносила бы хоть половину того, что приносит нынешняя. Нужно учитывать возраст, образование, специальность… На что я могу рассчитывать? В лучшем случае на должность охранника школьной автостоянки: криминального прошлого, слава богу, нет. И это в лучшем случае!

Монетт замолчал. Далеко впереди замаячил синий знак, почти скрытый серым плащом дождя.

— Но главное даже не это, — на секунду задумавшись, проговорил он. — Знаешь, что главное? Ну, то есть с точки зрения Барб? Мне следовало стыдиться того, что я день-деньской не ищу женщину, с которой в постели мне сносило бы крышу!

Попутчик шевельнулся: вероятно, машина налетела на кочку или сбила какое-то несчастное животное, и лишь благодаря этому Монетт понял, что кричит. А парень-то не совсем глухой! Или совсем, но чувствует вибрацию лобных костей от звуков определенной частоты. Кто его знает, черт возьми?!

— Выяснять отношения я не решился, — чуть тише сказал Монетт, — точнее, категорически отказался. Наверное, понял: если поругаемся, может случиться все, что угодно! Мне хотелось выбраться из дома, пока не прошел первый шок. Так было лучше для нее, понимаешь?

Попутчик промолчал, но Монетт понимал за них обоих.

— «Что же теперь будет?» — спросил я. «Наверное, меня в тюрьму посадят», — ответила Барбара. И знаешь, разрыдайся она в тот момент, я бы ее обнял. После двадцати шести лет совместной жизни вырабатывается определенный рефлекс, и подобные вещи делаешь чисто автоматически, даже когда большого чувства нет и в помине. Однако она не разрыдалась, и я ушел. Просто развернулся и ушел, а по возвращении обнаружил записку о том, что Барбара перебралась в мотель. Случилось это почти две недели назад. Жену я с тех пор не видел и лишь пару раз говорил с ней по телефону. С адвокатом тоже говорил и по его совету заморозил все наши совместные счета. Только этим маховик официального расследования не остановить, а закрутится он в ближайшее время. Говно забьет вентиляционную систему, если ты понимаешь, о чем я. Думаю, с Барбарой я еще встречусь. На суде… С ней и с мерзким Ковбоем Бобом.

Синий знак приблизился, и Монетт разобрал надпись: «Зона отдыха Питтсфилд 2 мили».

— Проклятие! — вскричал он. — Мы проскочили Уотервилл на целых пятнадцать миль!

Глухонемой пассажир не шевельнулся (как же иначе!) и Монетга осенило: далеко не факт, что он вообще направлялся в Уотервилл. В любом случае настала пора прояснить ситуацию, и зона отдыха подходила для этого идеально. Пара минут, и исповедальня на колесах превратится в обычную машину, а ему хотелось рассказать еще одну вещь.

— Откровенно говоря, мое чувство к Барбаре давно умерло, — признался Монетт. — Порой любовь просто уходит. Откровенно говоря, я и сам не всегда хранил верность: в разъездах пару раз позволял себе расслабиться. Но разве мои мелкие шалости сопоставимы с ее деяниями? Разве они оправдывают женщину, разбившую жизнь себе и близким, как ребенок — надоевшую елочную игрушку?

Монетт въехал на площадку для отдыха. Три или четыре машины жались к коричневому зданию с торговыми автоматами у главного входа. Чем-то машины напоминали замерзших детей, брошенных под дождем нерадивыми матерями. Монетт переключился на нейтралку, и попутчик смерил его вопросительным взглядом.

— Куда ты едешь? — спросил Монетт, понимая, что вопрос абсолютно бесполезен.

Глухонемой посмотрел сначала по сторонам, будто пытаясь сообразить, где очутился, затем снова на Монетта, точно говоря: «Не сюда».

Монетт показал на юг и вопросительно поднял брови, а попутчик отрицательно замотал головой, показал на север, затем сжал и разжал кулаки шесть, восемь, десять раз. Совсем как раньше, только сейчас Монетт понял, в чем дело. Жизнь этого парня стала бы куда проще, если б его научили показывать горизонтальную восьмерку, которая символизирует бесконечность.

— Получается, ты просто туда-сюда катаешься? — спросил Монетт.

Глухонемой продолжал буравить его взглядом.

— Ясно, — кивнул Монетт. — Поступим так: раз ты выслушал меня, пусть даже сам того не осознавая, я довезу тебя до Дерри… — Тут у него появилась идея. — У местного приюта для бездомных высажу! Там и накормят, и койку дадут, по крайней мере на ночь. Мне нужно отлить, а ты не хочешь? Отлить, — повторил Монетт. — Пописать!

Он собрался показать на ширинку, но потом подумал: вдруг глухонемой воспримет жест как требование сделать минет прямо перед торговыми автоматами? Вместо этого Монетт кивнул в сторону фигурок, прилепленных сбоку коричневого здания: черный силуэт мужчины и черный силуэт женщины. Мужчину изобразили с разведенным ногами, женщину — с плотно сжатыми — вот она, история человеческой расы в картинках!

На сей раз глухонемой понял, решительно покачал головой и для пущей наглядности сложил кольцом большой и указательный пальцы. Таким образом, у Монетта появилась деликатная проблема: оставить мистера Безмолвие в машине или выставить под дождь. В последнем случае он наверняка догадается, зачем его вытащили из салона…

Хотя разве это проблема? Денег в салоне нет, личные вещи заперты в багажнике. На заднем сиденье кейсы с образцами товара, только разве этот доходяга украдет тяжеленные кейсы? Не поволочет же он их по площадке для отдыха! Как он будет держать свой плакат?