Противостояние - Кинг Стивен. Страница 102

Запасенную еду он съел слишком быстро. Теперь он это понимал. Он думал, что кто-то придет. Просто не мог поверить…

Он не хотел есть Трэска. Его ужасала сама мысль о том, чтобы есть Трэска. Только прошлым вечером ему удалось прихлопнуть шлепанцем таракана и съесть его еще живым. Ллойд чувствовал, как таракан мечется по рту, прежде чем сумел раскусить насекомое зубами надвое. Если на то пошло, таракан ему понравился, Он был вкуснее крысы. Нет, Ллойд не хотел есть Трэска. Не хотел превращаться в людоеда. Он же не крыса. Подтащить Трэска поближе ему хотелось… но на всякий случай. Всего лишь на всякий случай. Он слышал, что человек может долго прожить без пищи, если у него есть вода.

(воды мало но сейчас я не буду об этом думать сейчас не буду сейчас не буду)

Он не хотел умирать. Тем более от голода. Его переполняла ненависть.

В последние три дня ненависть набирала силу исподволь, росла вместе с голодом. Ллойд предполагал, что его давно умерший кролик, обладай он способностью мыслить, ненавидел бы его точно так же (теперь Ллойд много спал, и ему постоянно снился кролик с раздувшимся телом, грязной шерстью, с копошащимися в глазницах червями и, что хуже всего, с окровавленными лапами: просыпаясь, он завороженно смотрел на свои пальцы). Ненависть Ллойда концентрировалась вокруг простого визуального образа, и этим образом был КЛЮЧ.

Он сидел взаперти. Когда-то давно ему казалось, что это правильно. Он – плохиш. Конечно, не совсем уж плохиш – кто был совсем уж плохишом, так это Тычок. Без Тычка Ллойд мог сподобиться разве что на мелкую гадость. Однако какая-то часть вины лежала и на нем. Красавчик Джордж в Лас-Вегасе, трое людей в белом «континентале» – он в этом участвовал, а потому нес за это ответственность. Ллойд полагал, что заслужил наказание, скажем, какой-то срок. Нет, он на это не напрашивался, но раз уже тебя взяли, не оставалось ничего другого, кроме как мириться с наказанием. Ллойд говорил адвокату, что думает, он заслуживает двадцати лет тюрьмы за участие в «убийственном заезде по трем штатам». Но не электрического стула, Господи, нет. Мысль о том, что он, Ллойд Хенрид, оседлает молнию… нет, чистый бред.

Но у них находился КЛЮЧ, вот в чем заключалась проблема. Они могли запереть тебя и делать с тобой все, что заблагорассудится.

В последние три дня Ллойд начал смутно постигать символическое, волшебное могущество КЛЮЧА. Он служил наградой, если ты играл по правилам. Если нет – тебя могли запереть. То есть КЛЮЧ не отличался от карточки «Иди в тюрьму» в игре «Монополия». Не передавай ход, не забирай двести долларов. КЛЮЧ давал определенные привилегии. Владея им, они могли отнять у тебя десять лет жизни, двадцать, сорок. Они могли нанимать таких людей, как Матерс, чтобы избить тебя. Они могли даже лишить тебя жизни, усадив на электрический стул.

Но владение КЛЮЧОМ не давало им права уйти и оставить тебя под замком умирать от голода. Владение КЛЮЧОМ не давало им права вынуждать тебя есть дохлую крысу и пытаться грызть сухую набивку матраса. Владение КЛЮЧОМ не давало им права ставить тебя в такое положение, когда, возможно, не остается выхода, кроме как съесть человека из соседней камеры, чтобы остаться в живых (если ты сумеешь добраться до него, так-то – ду-у-у-да, ду-у-у-да).

Однако есть вещи, которые с людьми делать нельзя. Обладание КЛЮЧОМ позволяло дойти до определенной границы, но не перешагнуть через нее. Они обрекли его на ужасную смерть, хотя могли выпустить. Он не бешеный пес-убийца, кидающийся на всех подряд, что бы там ни писали в газетах. Мелкая гадость – это все, на что он мог сподобиться до встречи с Тычком.

Поэтому Ллойд ненавидел. А ненависть приказывала ему жить… по крайней мере пытаться. Какое-то время ему казалось, что ненависть и стремление выжить бесполезны, потому что все владельцы КЛЮЧА умерли от гриппа. Отомстить им он не мог. Потом, мало-помалу, по мере нарастания голода Ллойд начал осознавать, что грипп не мог убить их. Мог убить таких неудачников, как он, мог убить Матерса – но не того говнюка-охранника, который нанял Матерса, потому что у охранника был КЛЮЧ. Грипп не мог убить губернатора или начальника тюрьмы – слова охранника о том, что начальник тюрьмы болен, конечно же, гребаная ложь. Грипп не мог убить полицейских, приглядывающих за освобожденными условно-досрочно, шерифов или агентов ФБР. Грипп не мог тронуть тех, кто располагал КЛЮЧОМ. Не посмел бы. А вот Ллойд их тронуть мог. Если бы выбрался отсюда живым.

Ножка кровати вновь подцепила штанину Трэска.

– Давай, – прошептал Ллойд. – Ну же. Сюда… кэмптаун ские дамы поют эту песню… весь ду-у-у-да день.

Тело Трэска заскользило по полу камеры, медленно, неуклюже. Ни один рыбак не подтаскивал пойманную рыбу к берегу с большей осторожностью и радостью, чем Ллойд – Трэска. В какой-то момент штанина порвалась, и Ллойду пришлось цепляться за новое место. Но в конце концов ступня Трэска оказалась достаточно близко, чтобы Ллойд мог просунуть руку сквозь прутья решетки и схватиться за нее… если б захотел.

– Ничего личного, – прошептал он Трэску. Прикоснулся к ноге Трэска. Погладил ее. – Ничего личного, я не собираюсь тебя есть, если только мне не придется.

Он не отдавал себе отчета в том, что его рот наполняется слюной.

В пепельном отсвете сумерек Ллойд кого-то услышал, но поначалу звук был таким далеким и странным – клацанье металла о металл, – что он подумал, а не сон ли это. Сон и явь стали почти неразличимы: он переходил из одного состояния в другое, едва это замечая.

Однако за звуком последовал голос, и тут он сел на койке, широко раскрыв глаза, огромные и блестящие на изможденном лице. Голос приплывал из далеких коридоров административного блока, спускался по лестницам в крыло строгого режима, в котором находился Ллойд. Просачивался сквозь решетки дверей, чтобы добраться до ушей Ллойда.

– Эй-й-й-й-й-й! Кто-нибудь дома?

Как ни странно, первой мыслью Ллойда было: Не отвечай. Может, он уйдет.

– Кто-нибудь дома? Считаю раз, считаю два… Ладно, пошел дальше. Хотел только стряхнуть пыль Финикса с моих сапог…

Тут Ллойд вышел из ступора. Соскочил с койки. Схватил ножку и принялся отчаянно колотить по прутьям решетки. Каждый удар отдавался в сжатом кулаке.

– Нет! – прокричал он. – Нет. Не уходи. Пожалуйста, не уходи!

Голос приблизился, теперь он доносился с лестницы между административным блоком и крылом, в котором находился Ллойд:

– Мы тебя съедим, мы так тебя любим… и да, судя по голосу, кто-то тут очень… проголодался. – За этим последовал ленивый смешок.

Ллойд бросил ножку от койки на пол, обеими руками вцепился в прутья решетчатой двери камеры. Теперь он слышал шаги, раздающиеся на лестнице… приближающиеся к коридору, ведущему к его камере. Ллойд хотел разрыдаться от облегчения… в конце концов, его сейчас спасут… но в сердце ощущал не радость, а страх, нарастающий ужас, который заставлял его сожалеть, что он подал голос, вместо того чтобы промолчать. Промолчать? Господи! Да что может быть хуже голодной смерти?!

От голодной смерти мысли его перекинулись к Трэску. Трэск лежал на спине, окутанный пепельным отсветом сумерек, его нога всовывалась в камеру Ллойда, и голень претерпела значительные изменения. Точнее, мясистая часть голени. На ней виднелись следы зубов. Ллойд знал, чьи зубы оставили эти следы, но у него были только смутные воспоминания о том, как он закусывал мясом Трэска. Тем не менее его охватили отвращение, чувство вины и ужас. Он бросился к решетчатой стене и вытолкал ногу Трэска из своей камеры. Потом, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что обладатель голоса еще не подошел, просунул руки между пруть ями и, вжимаясь в них лицом, спустил вниз штанину Трэска, пряча содеянное.

Разумеется, он мог и не торопиться, потому что решетчатые двери у входа в коридор запирались на электронный замок. Подача электричества давно отключилась, кнопка, нажатием на которую охранник открывал двери, не работала. Его спасителю придется вернуться назад и найти КЛЮЧ. Ему придется…