Противостояние. Том I - Кинг Стивен. Страница 63

Телезрители канала Дабл-ю-би-зед увидели, как Боб Палмер прервал свое сообщение на полуслове, а потом сказал:

— Порядок, все путем!

Слышался шум борьбы, хотя саму стычку камеры не показывали. Когда он затих, тысячи изумленных зрителей увидели Боба Палмера с короткоствольным пистолетом в руке.

Чей-то хриплый голос вдали от микрофона ликующе вопил:

— Мы взяли их, Боб! Мы захватили всех этих ублюдков! Всех!

— Отлично, хорошая работа, — сказал Палмер и повернулся лицом к камере. — Сограждане, бостонцы и остальные американцы, все, кто нас сейчас слышит. Только что в этой студии произошло нечто очень важное и серьезное. И я чрезвычайно рад, что случилось это раньше всего здесь, в Бостоне — колыбели независимости Америки. Последнюю неделю вся телевещательная служба находилась под контролем людей, якобы представляющих Национальную гвардию. Люди в хаки, с оружием в руках стояли рядом с нашими операторами, в аппаратных, возле телетайпов. Составляли ли они тексты новостей? К сожалению, так оно и было. Мне передавали подготовленный текст и заставляли читать буквально под дулом автомата. Тексты, которые мне приходилось читать, касались так называемой «эпидемии супергриппа» и были насквозь лживыми.

На распределительном щите начали мигать лампочки, но через пятнадцать секунд все они снова горели.

— Наши операторы вели съемку, но пленка была либо конфискована, либо умышленно испорчена. Все репортажи наших корреспондентов исчезли. Однако, дамы и господа, у нас все же есть, что вам продемонстрировать, и в студии сейчас находятся корреспонденты — не профессиональные репортеры, а непосредственные свидетели, быть может, самой страшной трагедии за всю историю нашей страны… И это не пустые слова. Мы собираемся сейчас показать вам некоторые киноматериалы. Съемки велись тайно, поэтому местами изображение будет низкого качества. Тем не менее мы, те, кто только что освободил от военных собственную телестанцию, думаем, что вы сможете увидеть достаточно. А не исключено, что и больше, чем вам хотелось бы.

Он посмотрел вверх, вынул из кармана своего спортивного пиджака носовой платок и высморкался. Те, у кого имелись первоклассные цветные телевизоры, по его пылающему, воспаленному лицу могли заметить, что у него был сильный жар.

— Если все готово, запускай, Джордж.

На экране появились кадры, отснятые в Главной больнице Бостона. Палаты и даже коридоры были переполнены. Люди лежали на полу. Многие медсестры, сновавшие взад-вперед по больнице, сами выглядели явно больными. Некоторые из них истерически рыдали. Другие были так потрясены, что находились в состоянии, близком к коме.

Потом пошли кадры с вооруженными патрульными на перекрестках, съемки зданий, подвергшихся взлому.

Снова появился Боб Палмер.

— Дамы и господа, если рядом с вами сейчас есть дети, — сказал он спокойно, — советуем вам попросить их покинуть комнату.

На фоне бесконечного мельтешения на экране появился огромный болотного цвета армейский грузовик. Он ехал по пирсу Бостонской гавани. В воде покачивалась стоявшая на якоре баржа, прикрытая брезентом. Двое солдат в противогазах выскочили из кабины грузовика. Изображение заплясало, потом снова стало устойчивым, когда они откинули брезентовый полог, служивший задней стенкой кузова, залезли внутрь, и оттуда на баржу посыпались тела — женщин, стариков, детей, полицейских, медсестер. Казалось, этому потоку не будет конца. На некоторых кадрах было ясно видно, что солдаты поддевают тела вилами.

Палмер вел передачу около двух часов, зачитывая своим охрипшим голосом газетные сообщения и сводки, расспрашивая остальных членов съемочной группы. Так продолжалось до тех пор, пока кто-то на нижнем этаже не догадался, что вовсе не обязательно захватывать шестой этаж, чтобы положить этому конец. В 11.16 передатчик станции Дабл-ю-би-зед был навсегда выведен из строя при помощи двадцати фунтов пластиковой взрывчатки.

Палмер и все, кто находился с ним на шестом этаже, были казнены по обвинению в измене государству — Соединенным Штатам Америки.

В одном маленьком городке, Дербине, что в Западной Виргинии, выходила еженедельная газета под названием «Громкий призыв», издателем которой был Джеймс Д. Хоглисс, адвокат в отставке. Газета имела хороший тираж, потому что в сороковые — пятидесятые годы Хоглисс прославился как горячий поборник права шахтеров на организацию своего союза, а еще потому, что его передовицы, направленные против властей, всегда были полны страстных выпадов против правительственных чиновников всех мастей — от городского до федерального уровня.

У Хоглисса всегда был постоянный штат мальчишек, распространявших еженедельник. Но нынешним ясным летним утром он взялся сам развозить газеты на своем «кадиллаке» 1948 года выпуска, шурша его внушительного вида колесами по улицам Дербина… А улицы были неестественно пустынны. Багажник и сиденья автомобиля были завалены газетами. Это был совсем неподходящий день для выхода «Громкого призыва», но сегодняшний выпуск состоял всего из одного листа большого формата, обведенного черной рамкой. Наверху крупными буквами было набрано: ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК. Это был первый экстренный выпуск после 1980 года, когда произошел трагический взрыв на шахте «Божья коровка», унесший жизни сразу сорока шахтеров.

Центральный заголовок гласил: ВЛАСТИ ПЫТАЮТСЯ СКРЫТЬ ВСПЫШКУ СТРАШНОЙ ЭПИДЕМИИ!

Далее шло: «Джеймс Д. Хоглисс специально для „Громкого призыва“.»

Еще ниже: «Как нам стало известно из достоверных источников, эпидемия гриппа (который здесь, в Западной Виргинии, окрестили как „кашель-душитель“ и „раздутая шея“) в действительности вызвана вирусом, полученным в результате мутации вируса обычного гриппа. Этот новый вид вируса был выведен по заказу правительства в военных целях в нарушение новых Женевских соглашений, касающихся бактериологического и химического оружия, соглашений, под которыми семь лет назад подписались и представители Соединенных Штатов. Наш информатор, который сейчас служит в Уилинге, также сказал, что все заявления о скором появлении противогриппозной вакцины — наглая ложь. Никакой вакцины, как он утверждает, до сих пор не создано.

Граждане, это выходит за рамки бедствия или трагедии, это крах доверия к нашему правительству. Если мы сами обрекаем себя на такое, то…»

Хоглесс был болен и очень слаб. Казалось, он истратил последний остаток сил на написание этой передовицы. Вся его энергия ушла в слова и не восстановилась. Его грудь была забита слизью, а дышал он так, словно бегом взбирался на высокий холм. Однако он методично двигался от дома к дому, оставляя возле каждого свои листы, не задумываясь, живы ли его обитатели, а если живы, в состоянии ли они выйти из дому, чтобы взять то, что он оставил.

Наконец он добрался до западной окраины города, где располагался квартал бедноты с его жалкими лачугами, грузовиками с прицепами и неистребимым, отвратительным запахом выгребных ям. Газеты остались лишь в багажнике, и он не стал закрывать его крышку, так что, когда на дороге попадались рытвины, она прыгала вверх-вниз. Он пытался справиться с чудовищной головной болью, от которой у него двоилось в глазах.

После того как он положил газету возле последнего домика, вернее, какой-то развалюхи, у него еще оставалась связка примерно из двадцати пяти экземпляров. Старым перочинным ножиком он перерезал бечевку, чтобы ветер понес их, куда ему вздумается. Хоглесс думал о своем «достоверном источнике» — майоре с темными, затравленными глазами, который всего три месяца назад был отстранен от работы над каким-то сверхсекретным проектом в Калифорнии под названием «проект „Блю“». Майор отвечал там за службу внешней охраны. Он все время ощупывал кобуру с пистолетом, висевшую у него на бедре, пока рассказывал Хоглессу все, что знал. Хоглесс подумал, что недалек тот час, когда майор воспользуется пистолетом, если уже не воспользовался.

Он снова сел за руль «кадиллака», единственного автомобиля, который он имел с тех пор, как ему исполнилось двадцать семь лет, и понял, что слишком устал, чтобы возвращаться в город. Тогда он сонно откинулся на спинку сиденья, прислушиваясь к булькающим звукам в груди и наблюдая, как ветер лениво гонит последние экземпляры экстренного выпуска его газеты к развилке дорог. Часть их застряла в низко склонившихся ветвях деревьев, свисая оттуда подобно неким диковинным плодам. Совсем рядом он слышал быстрое журчание речушки Дербин, в которой в детстве удил рыбу. Теперь рыба здесь не водилась — об этом позаботились угольные компании, — зато звуки были по-прежнему умиротворяющими. Он закрыл глаза и заснул, а полтора часа спустя умер.