Противостояние. Том II - Кинг Стивен. Страница 40

Гарольд чувствовал. И ненавидел это.

Там, далеко за горами, находилось еще одно искусственное создание. Производное от темной злобы, одна-единственная страшная клетка, взятая из подыхающего тела старого мира, одинокий представитель карциномы, которая пожирала старое общество заживо. Одна-единственная клетка? Да, но она уже начала воспроизводить себя, делиться и выдавать другие страшные клетки. Для общества в целом это выльется в старую, знакомую борьбу — попытку здоровой ткани отринуть чужеродную — порочную. Но перед каждой клеткой в отдельности вставал древний как мир вопрос — тот, что корнями восходит аж к временам Райского сада: съесть яблоко или не трогать его? Там, на западе, они уже жрали их — целое месиво из яблочного пирога и яблочного сиропа. Там жили убийцы Рая, темные стрелки.

И он сам, когда очутился лицом к лицу с пониманием того, что свободен и может принять все как есть, отринул от себя эту новую возможность. Принять ее означало убить самого себя. Призраки каждого унижения, какие ему только довелось испытать, возопили против этого. Его умерщвленные мечты и надежды вернулись к жизни и стали вопрошать, сумеет ли он так легко забыть о них. В сообществе новой Свободной Зоны он мог быть лишь Гарольдом Лодером. Там он сможет стать принцем.

Злоба увлекла его. Это был темный карнавал — чертово колесо с огнями, полыхающими на фоне черного неба, нескончаемые аттракционы, переполненные уродами вроде его самого, а в главной палатке львы пожирали зрителей. И эта нестройная музыка хаоса воззвала к нему.

Он открыл свой дневник и при свете звезд четко написал:

Он закрыл книгу, вошел в дом, засунул ее в тайник в камине и аккуратно вставил кирпич на место. Потом он прошел в ванную, положил фонарь на раковину так, чтобы он освещал зеркало, и минут пятнадцать практиковался в улыбке. Это у него уже стало получаться очень здорово.

Глава 51

Листовки Ральфа, объявлявшие о собрании 18 августа, разошлись по всему Боулдеру. Начались возбужденные разговоры, большинство которых сводилось к обсуждению достоинств и недостатков семи членов организационного комитета.

Матушка Абагейл так вымоталась, что легла спать даже до наступления темноты. Весь день нескончаемым потоком к ней шли визитеры, желавшие узнать ее мнение. Она говорила, что, на ее взгляд, большинство кандидатур в комитете вполне подходящие. Люди тревожились о том, будет ли она состоять в постоянном комитете, если таковой сформируется на большом собрании. Она отвечала, что это стало бы для нее чересчур утомительным, но она непременно окажет им посильную помощь, если люди захотят, чтобы она помогала им. Ее снова и снова заверяли в том, что, если какой бы то ни было комитет отвергнет ее помощь, его всем скопом распустят, причем сразу же. Матушка Абагейл легла спать усталая, но удовлетворенная.

Как и Ник Андрос. В один день с помощью одной-единственной афишки, размноженной на ручном мимеографе, Свободная Зона превратилась из кучки растерянных беженцев в сообщество потенциальных избирателей. Это понравилось им; это дало им ощущение твердой почвы под ногами после долгого свободного падения.

Днем Ральф отвез его на электростанцию. Ник, Ральф и Стю договорились провести послезавтра предварительное совещание в доме Стю и Фрэнни. Таким образом, у них оставалось еще два дня, чтобы послушать и проанализировать, что говорят люди.

Ник улыбнулся и прижал ладони к своим бесполезным ушам.

— Читать по губам даже лучше, — сказал Стю. — Знаешь, Ник, я начинаю верить, что нам удастся придумать что-то с перегоревшими моторами. Этот Брэд Китчнер — настоящий зверь, когда дело касается работы. Будь у нас десяток таких, как он, мы привели бы этот город в порядок уже к 1 сентября.

Ник показал ему кружок из большого и указательного пальцев, и они вместе зашли в помещение электростанции.

Этим же днем Ларри Андервуд и Лео Рокуэй шли на восток по Арапахо-стрит к дому Гарольда. Ларри тащил с собой тот самый рюкзак, который нес через всю страну, но все, что в нем сейчас было, это — бутылка вина и несколько шоколадок «Пейдей».

Люси и еще с полдюжины жителей отыскали два бульдозера и начали расчищать от разбитых машин улицы в Боулдере и вокруг него. Вся беда в том, что они работали сами по себе, это был пример спонтанной операции, которая выполняется, лишь когда нескольких человек вдруг обуревает желание собраться вместе и что-то сделать. Одинокие пчелки вместо пчелиного роя, подумал Ларри, и взгляд его упал на афишку, приклеенную к телефонной будке, с заголовком ОБЩЕЕ СОБРАНИЕ. Быть может, в этом — решение проблемы. Черт, люди здесь хотели работать; им нужен был лишь кто-то, кто сумел бы руководить и говорить им, что надо делать. Ему пришло в голову, что больше всего им хотелось стереть все следы того, что случилось здесь ранним летом (неужели сейчас уже конец лета?), как стирают губкой грязные ругательства с классной доски. Может, мы не в состоянии сделать это по всей Америке, подумал Ларри, но должны справиться с этим здесь, в Боулдере, до первого снега, если Старушка Природа пойдет навстречу.

Его заставил обернуться звон стекла. Лео подобрал большой булыжник в чьем-то огороде и швырнул его в заднее стекло старого «форда». На багажнике «форда» была выведена надпись: НОГИ В РУКИ, НАРОД, И ВАЛИ ВПЕРЕД — КАНЬОН КОЛД-КРИК.

— Больше не делай так, Джо.

— Я — Лео.

— Лео, — поправился он. — Больше так не делай.

— А почему? — благодушно спросил Лео, и Ларри долго не мог придумать подходящего ответа.

— Потому что раздается противный треск, — в конце концов сказал он.

— A-а. Ладно.

Они пошли дальше. Ларри засунул руки в карманы. Лео сделал то же самое. Ларри пнул ногой банку из-под пива. Лео свернул с прямой дороги, чтобы поддеть ногой камешек. Ларри начал насвистывать мелодию. Лео стал издавать шипящие звуки в унисон. Ларри взъерошил волосы мальчишки, Лео поднял на него свои странные китайские глаза и ухмыльнулся. И Ларри подумал: «О Господи, да я же начинаю любить его. И уже далеко зашел».

Они приблизились к парку, про который говорила Фрэнни, и напротив него увидели зеленый дом с белыми ставнями. На зацементированной дорожке, ведущей к входной двери, стояла тачка с кирпичами, а рядом с ней — мусорный жестяной бак, наполненный известковым порошком «Сделай сам», в который нужно было лишь добавить воды. Рядом с тачкой, спиной к улице, на корточках сидел широкоплечий парень без рубахи, с шелушащимися следами солнечных ожогов на спине. В одной руке он держал штукатурный мастерок. Он сооружал низенькую узорную стенку из кирпичей вокруг цветочной клумбы.

Ларри вспомнил фразу Фрэн: «Он изменился… я не знаю, как и почему… и может, это даже к лучшему, но… иногда я боюсь».

Потом он шагнул вперед и произнес именно тот вопрос, который крутился у него в голове долгами днями, пока он добирался сюда:

— Гарольд Лодер, я полагаю?

Гарольд вздрогнул от удивления, а потом повернулся — с кирпичом в одной руке и приподнятой, как оружие, штукатурной лопаткой — в другой. Ларри показалось, что краем глаза он увидал, как Лео дернулся назад. Первой его мыслью было то, что Гарольд выглядит совсем не так, как он себе представлял. Вторая мысль касалась лопатки: «Бог ты мой, он что, хочет ударить меня этой штукой?» Выражение лица Гарольда было мрачным, глаза — узкими и темными. Волосы падали прямой волной на потный лоб. Почти белые губы были крепко сжаты.