Социальное прогнозирование - Бестужев-Лада Игорь Васильевич. Страница 50
Напомним, что российское бытие XX века вопреки истмату (историческому материализму) целиком определилось утопическим сознанием. Кучка фанатиков-утопистов, дорвавшись до власти, навязала стране сказку, сделанную былью. Сказка, в самых общих чертах, опиралась на три догмы-постулата:
1. Дестратификция общества, превращение его из классового в бесклассовое, «социально-однородное».
2. Демаркетизация экономики, замена рынка Госпланом.
3. Демонетаризация финансов, замена реальной (конвертируемой) валюты «дензнаками», которые печатаются в любых потребных количествах для контроля над распределением товаров и услуг с целью перехода затем вообще к бесконтрольному распределению «по потребностям».
Именно такую программу большевики попытались реализовать в 1918—1920 гг. и потерпели крах, восстановив против себя практически всю страну. Потому что все три пункта программы оказались несбыточными, утопическими.
Классовая структура общества (любого человеческого общества на любом уровне детализации – до производственного или соседского коллектива, компании или любой другой малой социальной группы включительно) остается незыблемой, что с ней ни делай. Меняется только характер классов, а сами они как были, так и остаются. Можно истребить феодальную аристократию, буржуазию, крестьянство. Неизбежно исчезнут предприниматели, инициативные добросовестные рабочие, рачительные хозяева, подлинная интеллигенция. Их место займут надзиратели и батраки-люмпены, офицеры и солдаты гигантского «вселенского стройбата», в который обратится страна.
Никуда не денется высший класс – 1—2% населения, в руках которого практически вся власть и львиная доля богатств страны. Только вместо аристократии он будет называться сначала «номенклатурой», а затем «новыми русскими». Никуда не денется высше-средний класс – еще десяток-другой процентов, составляющих состоятельные, зажиточные семьи (в СССР и сегодняшней России он «съежился» до менее десятка процентов). Останется средний класс людей со средними по стране доходами. В благополучных странах он составляет подавляющее большинство населения. В сегодняшней России это считанные проценты, т.к. формально почти половина населения относится к беднякам низше-среднего класса (правда, тут вносит свой вклад «теневая экономика», существенно меняющая реальные доходы, не говоря уже о повальном воровстве). Наконец, останется низший класс нищих. В благополучных странах он составим по масштабам с высшим. В сегодняшней России это формально каждый третий (с теми же поправками на «теневую экономику» и воровство).
Всякое посягательство на рынок тут же влечет за собой появление «черного рынка» соответствующих масштабов и квазиказарменное распределение товаров и услуг не по труду, а «по чинам», с тотальным дефицитом всего и вся, с километровыми очередями, с резким обнищанием населения, поскольку цены на «черном рынке» гораздо выше.
Наконец, замена валюты «дензнаками» тут же порождает чудовищную инфляцию, обесценение пустых, ничем не обеспеченных бумажек, переход к бартеру – натуральному обмену товарами и услугами, что еще более ухудшит положение основной массы населения.
Все это в полной мере испытало на себе население России в 1918—1920 гг., которое восстало против этого и вынудило утопистов начать упоминавшуюся в первых лекциях («перестройка № 1») новую экономическую политику. Но поскольку НЭП оказался смертельной угрозой для новой аристократии – номенклатуры, в 1929 г. была предпринята вторая попытка сделать только что рассказанную сказку былью. К несчастью для населения страны, на сей раз она увенчалась успехом. Получилась нежизнеспособная, но, как ни парадоксально, очень живучая система, из которой, как уже рассказывалось, мы еще пять раз – от Хрущева до Горбачева – тщетно пытались выйти. И нет уверенности, что выйдем в седьмой раз, хотя пытаемся вот уже второй десяток лет. Нежизнеспособная потому, что с казарменным положением общество мирится только во время войны. Ибо казарма – это принудительный труд, принудительная идеология и специфичные казарменные отношения, известные под названием «дедовщина». Принудительный труд неизбежно порождает имитацию труда по принципу: «солдат спит, а служба идет» («видимость работы за видимость зарплаты»). Именно поэтому мы проиграли гонку вооружений и третью мировую войну («холодную») с противником вчетверо более богатым и на порядок превосходившим нас технологически. Принудительная идеология практически возможна только при непрерывном массовом терроре, который дошел при Сталине до предела физических возможностей, слабеет террор – начинается «дезидеологизация» населения, которая выражается в тотальной деморализации (оподлении), дезинтеллектуализации (оглуплении) и патопсихологизации (остервенении) людей. Что и видим воочию. Наконец, «дедовщина» подразумевает всесильных «паханов», их прихлебателей – «шестерок» и жуткую участь «опущенных» на страх всем остальным, чтобы повиновались беспрекословно. Как в тюремной камере. Ну, кому такое может понравиться, кроме «дедов»? Такая система не просуществовала бы и месяца, если бы «камера-казарма» не уравновешивалась «сказкой-утопией».
Во всех странах с низкоразвитой экономикой (включая СССР-Россию) не имеет работы – по меньшей мере, постоянной работы – каждый третий. А в СССР безработицы, как известно, не было. Были «избыточные» (фиктивные) рабочие места – более 30 миллионов на 130 миллионов трудящихся. Человеку гораздо приятнее получать грошовую зарплату, чем такой же величины пособие по безработице. Поэтому даже сегодня за такую систему голосует 30—40% избирателей. Хотя чудовищная скрытая безработица никуда не делась, ибо что такое зарплата, равная или даже меньше пенсии для десятка-полутора миллионов работающих?
Во всех странах сегодня – зарплата (пусть даже очень высокая), а завтра – конверт с уведомлением об увольнении. А в СССР везде и всюду 2 и 16 числа каждого месяца – «получка», совершенно независимо от экономической эффективности предприятия, учреждения, организации до банкротства включительно. Короче, «пайка» – как в казарме или тюрьме, всегда и при всех условиях. Не беда, что платят не деньгами, а «дензнаками». Не беда, что такое жалованье – как подаяние нищему (в смысле суммы). Главное – гарантированно, с уверенностью в будущем. Разве это не привлекательно для десятков процентов людей по сей день?
Во всех странах плохой работник получает меньше хорошего. И ему постоянно грозит увольнение. А в СССР зарплата зависела только от должности. А должность – только от хороших или плохих отношений с начальством. И – никаких увольнений даже при длительных запоях, прогулах, отъявленной халтуре, старческом маразме. Разве это не кисельные реки и молочные берега даже при 120 р. на двоих?
Вот почему шесть раз пытались «работать как в СССР, а жить как в США». И очень огорчались, что не получается. Теперь пытаемся в седьмой раз…
Трагедия сегодняшней России в том, что на место выжившей из ума «номенклатуры» пришел всевластный высший класс, в котором решающую роль, помимо верхушки открыто уголовной мафии, сросшейся с коррумпированной частью госаппарата, играют так называемые компрадоры-торговцы национальным богатством страны, складывающие выручку на тайные счета в зарубежных банках. В «банановых республиках» это – торговля бананами, кофе, кокой, другими наркотиками. В России – нефтью, газом, металлом, лесом. Подумайте только: сотня олигархов с несколькими миллионами их прихлебателей получает от продажи нефти и газа примерно столько же, сколько остальные 144 млн. населения!
Соответственно определяются перспективы развития экономики. Как ни старайся, а через 10—20 лет будешь в Колумбии: 1—2% компрадоров, 8—10% их прихлебателей, засилье мафии и беспросветная нищета остальных 90%.
Заметим также, что Колумбия – послушная игрушка в руках США и транснациональных корпораций, которые умело заботятся о том, чтобы Россия не свернула с «колумбийского пути». Их «агентов влияния» у нас хоть отбавляй – до самых известных политических деятелей включительно.