Худей! (др. перевод) - Кинг Стивен. Страница 7

В среду утром Халлек отказался выполнять ритуал, впервые за многие годы. В среду утром Халлек стал еретиком, совершил нечто богохульное, как дьяволопоклонник, который умышленно извращает религиозную церемонию, вешая крест низом кверху, и читает молитвы господа задом наперед. Халлек полностью изменил весь порядок своего священнодействия.

Он оделся, набил карманы мелочью, которую смог найти (плюс армейский нож, конечно), — обул самые грубые, тяжеловесные ботинки, съел огромный завтрак, упорно игнорируя пульсирующий мочевой пузырь, выпил апельсиновый сок и кофе (три кусочка сахара). Чувствуя в желудке всплески и переливания, Халлек угрюмо поднялся в ванную. На мгновение он задержался, разглядывая весы. Их вид никогда не приносил ему радости, но сейчас он их просто ненавидел. Потом Вилли сжался и шагнул на весы.

221 фунт.

«Этого не может быть!» Сердце усиленно застучало в груди. «Дьявол! Что-то не в порядке! Что-то…»

— Прекрати! — сам себе шепнул Халлек низким, хриплым голосом. Он попятился от весов, как человек пятится от собаки, готовой его укусить.

Он поднес ладонь ко рту и медленно провел ею взад-вперед.

— Вилли? — позвала снизу Хейди.

Халлек взглянул влево и увидел свое отражение. Белое лицо Вилли из зазеркалья испуганно смотрело на него. Под глазами вспухли багровые мешки, которых раньше никогда не было, а лесенка морщин на лбу, как казалось, стала глубже. «Рак», — подумал он, и, смешиваясь с этим словом, снова послышался шепот цыгана:

— Худей!

— Вилли? Ты наверху?

«Несомненно рак. Вот в чем все дело. Он проклял меня каким-то образом. Старуха была его женой… или сестрой… и он проклял меня. Возможно ли такое? Могло ли такое произойти? Может ли рак пожирать мое тело, как он сожрал его нос?»

От ужаса из его горла вырвался писк. Лицо человека в зеркале было переполнено страхом: измученное лицо инвалида. На мгновение Халлек поверил, что болен раком, переполнен раком.

— Ви-ил-ли!

— Да, я наверху, — его голос был ровным, почти.

— Боже, я целую вечность тебя зову!

— Извини.

«Только не входи сюда, Хейди, не смотри на меня, пока я в таком виде, иначе ты отправишь меня в психушку еще до полудня. Просто оставайся внизу. Пожалуйста».

— Ты не забудешь договориться о приеме с доктором Хьюстоном, хорошо?

— Нет, — ответил он. — Не забуду.

— Хорошо, дорогой, — ласково сказала Хейди и отошла, пощадив его. Халлек помочился, вымыл руки и лицо. Когда он решил, что снова похож на себя… более-менее, он пошел вниз, пытаясь насвистывать.

За всю свою жизнь он никогда так не пугался.

Глава 6

Вес 217 фунтов

— Сколько веса потерял? — спросил доктор Хьюстон. Халлек, решившись быть до конца честным, сказал, что потерял за три недели около 30 фунтов.

— О! — только и сказал доктор Хьюстон.

— Хейди слегка обеспокоена. Ты знаешь, как жены могут…

— Есть из-за чего беспокоиться, — согласился Хьюстон.

Майкл Хьюстон был прототипом жителя Фэрвью: симпатичный доктор с седыми волосами и загаром Малибу. Бар рядом с бассейном, который звался «Источником Живительной Влаги», был местом, где Халлек встретил Хьюстона. Доктор имел жену и двух неестественно красивых детей. Они жили в одном из домов Фонарного проезда — недалеко от пригородного клуба. Этим Дженни Хьюстон всегда хвасталась, когда напивалась. Такое месторасположение означало, что их дом стоил свыше 150 тысяч. Сплетни Фэрвью, которые так часто оказывались правдой, говорили, что Майкл и Дженни Хьюстон достигли определенного «модус вивенди»; он вел жизнь одержимого распутника, а она начинала напиваться в три часа пополудни. «Просто типичная городская семья, — подумал Халлек, а потом добавил: — Кого ты пытаешься надуть? У самого рыльце в пушку».

— Я хочу, чтобы ты завтра заглянул ко мне на прием, — сказал Хьюстон.

— Я занят…

— Забудь про дела. Здоровье важнее. А пока скажи мне: у тебя были кровотечения? Заднепроходные? Изо рта?

— Нет.

— Как насчет болячек, которые не залечиваются? Или струпья, которые отпадают и снова образовываются?

— Нет.

— Отлично, — с облегчением вздохнул Хьюстон. — Между прочим, сегодня я выиграл в 84. Что думаешь?

— Если станешь продолжать еще пару лет в таком духе, станешь шулером.

Хьюстон рассмеялся. Подошел официант. Они сделали заказ. Халлек заказал «Миллера». «Легкого Миллера», чуть не сказал он официанту по привычке, но потом придержал язык. Легкое пиво спасет его как… ну, скажем, заднепроходное кровотечение.

Майкл Хьюстон наклонился вперед. Его глаза стали серьезными, и Халлек снова ощутил страх, тонкой стальной иглой прокалывающий ткани его живота. Он тоскливо осознал, что жизнь его переменилась, и совсем не в лучшую сторону. Серые глаза Хьюстона впились в него и Вилли показалось, что он услышал: «Шансы, что у тебя рак, пять из шести. Мне даже не нужен рентген, чтобы утверждать это наверняка. Ты написал завещание? Хейди и Линда хорошо обеспечены? Ты еще молодой и не веришь, что такое может с тобой произойти, но все так и есть».

Тихим тоном человека, говорящего что-то секретное, Хьюстон спросил:

— Сколько человек должно входить в похоронную процессию ниггера из Гарлема?

Вилли покачал головой и приготовился улыбнуться поддельной улыбкой.

— Шесть, — сказал Хьюстон. — Четверо для переноски гроба и двое, чтобы тащить радиоприемник.

Сам он рассмеялся собственной шутке, и Вилли вторил ему, но перед глазами у него маячил цыган, поджидавший его у выхода из здания суда Фэрвью. За цыганом у обочины, в зоне, запрещенной для стоянки, возвышался большой старый грузовик с самодельным брезентовым верхом. Брезент был разрисован странными знаками, сгруппировавшимися вокруг центрального рисунка, — не слишком хорошего изображения козерога, стоящего на коленях со склоненной головой перед цыганкой, державшей в руках гирлянду цветов. Цыган был одет в зеленый саржевый жилет с пуговицами, сделанными из серебряных монет. Глядя, как Хьюстон смеется над собственной шуткой, а аллигатор на его майке подпрыгивает в ритм его веселью, Вилли думал: «Ты помнишь гораздо больше, чем считал раньше. Ты думал, что запомнил только его нос, но это совсем не так. Ты помнишь почти все».

Дети. В кабине старого грузовика сидели дети и глядели на него темными, карими глазами, почти черными. «Худей!» — сказал старик и несмотря на то, что его палец оброс мозолями, его прикосновение было любовной лаской. «Номера Делавара, — неожиданно вспомнил Халлек. — Его развалюха имела номера Делавара. И наклейка на бампере… что-то вроде…» Вилли вспомнил, как он впервые увидел цыган, в тот день когда они только прибыли в Фэрвью.

Вдоль окраины общественного луга Фэрвью припарковали они свои машины, и стайка их малышей сразу же бросилась играть в траве. Цыганки вышли и остановились, наблюдая за ними и разговаривая между собой. Они были цветасто разодеты, но не в те пестрые тряпки, которые обычно ассоциируются с голливудской версией цыган. Женщины носили летние платья, короткие брючки, молодые девушки — джинсы. Цыгане выглядели оживленными, смышлеными и немного опасными.

Молодой парень выпрыгнул из микроавтобуса и стал жонглировать булавами. «Каждому нужно во что-то верить» — гласила надпись на его тенниске. «Сейчас я верю, что скоро выпью пива». Дети Фэрвью побежали к нему, словно их тянуло магнитом, возбужденно попискивая. Под тенниской парня перекатывались мускулы, а на груди подпрыгивало огромное распятие. Мамаши Фэрвью, подхватив детишек, потащили их прочь. Остальные оказались не так уж проворны. Дети старше подступили к подросткам цыганятам, которые прекратили игру.

«Горожане, — говорили их глаза, — мы видим везде детей городов; везде, куда нас приводят дороги. Мы знаем ваши глаза и прически. Мы видели, как скобки на ваших зубах поблескивают на солнце… Но мы не знаем, где будем завтра и где останетесь вы. Разве не надоедают вам одни и те же лица и те же самые места? Нам кажется, что надоедают. Нам кажется, из-за этого вы нас и ненавидите».