Журнал «Если», 2006 № 12 - Матвеев Андрей Александрович. Страница 16
До сих пор он жалеет, что так и не выучился играть ни на одном инструменте. Например, на гитаре. Нет, когда-то он играл на гитаре, еще в школе, но очень плохо. Однако если бы он мог тогда предполагать, что случится, то выучился бы играть на флейте. Или кларнете. А лучше всего — на саксофоне.
Саксофон у него был. Он прихватил его из города лет десять назад. Просто нашел в одной из разгромленных квартир. Вроде бы альт — ведь альт всегда поменьше размером, чем остальные. Хныщ не знал, как надо в него дуть, но иногда доставал инструмент из футляра, вставлял мундштук и пытался что-то воспроизвести. Получалось нечто безобразное, отдаленно напоминающее брачную песнь обезумевшего лося.
Лоси частенько подходили к пещере, но он предпочитал не убивать их. И не то что было жалко. Просто еще в самом начале, на первом году своей жизни между этих холмов, Хныщ понял: он здесь — незваный гость, чужой из чужих, пришелец, которому местные позволили спасти свою шкуру. Лоси были из местных, и они были красивы. Если уж убивать, то зайцев и барсуков, а еще — охотиться на птицу и ходить к реке ловить рыбу. Голодным не останешься.
Только вот музыки все равно не хватало. Той, к которой он привык. Зачем-то он прихватил с собой из дома все свои компакт-диски, и они до сих пор аккуратно стояли на полочке возле музыкального центра. Телевизор, музыкальный центр, компьютер. Бесполезная груда ненужного дерьма. Из саксофона он хотя бы мог извлечь пару звуков. Так что саксофон был полезен. А вот все эти штуковины…
Хныщ хмыкнул. Осень в этом году удалась на славу. Легкие туманы по утрам и безоблачное голубое небо днем. И припекающее солнце. Надо бы свистнуть Волка и пойти к реке, самому посидеть на песочке, а Волк будет ловить рыбу — как называются эти большие, похожие на форелей?…
Волк появился два года назад. Хныщ возвращался вечером домой, хотя смешно называть домом пещеру. Солнце уже скрывалось за вершинами деревьев. Не начало заката и не конец, а середина. Еще можно не зажигать костра, и так все видно, но уже темнеет, и только розоватые отблески солнца, как давно забытый электрический свет — ведь навряд ли он был таким.
И тут он услышал поскуливание.
В кустах, возле тропинки.
Хныщ скинул лук, положил его на траву и подлез под можжевельник.
Серый комочек, плачущий и дрожащий.
Хныщ до сих пор не знает, откуда тогда взялся щенок. Может, действительно его подкинули лесные боги? Смех смехом, но с годами такой жизни ты понимаешь: они есть и пристально следят за тобой. И если ты не обижаешь их, выказываешь им определенное уважение, то они приходят на помощь. Хныщ не убивал лосей, уступал дорогу медведям и избегал встреч с волками. Ведь и лоси, и медведи, и волки — посланники лесных богов. Вот зайцы и барсуки — другое. Хныщ ставил на них ловушки, а сейчас, когда Волк вырос, то стало еще проще, тот сам уходил на охоту и приносил добычу, а значит, его действительно послали лесные боги, как послали ему и эту пещеру. Еще много-много лет назад, в совсем другое время, когда мир был иным и ярко горел свет.
Про пещеру Хныщ вспомнил той самой, первой, ночью.
И утром, собрав рюкзак со всем необходимым, отправился не на работу, а за город.
На работу идти было бессмысленно, света все еще не было — ни компьютер включить, ни позвонить и сказать, что ты заболел.
На улицах царил хаос, светофоры не горели, машины неслись ополоумевшими стадами. Видимо, уже начиналась агония, где-то раздавались выстрелы, звенели разбиваемые стекла магазинов.
Пожары еще не начались, они вспыхнут к вечеру.
Хныщ попытался вспомнить, как далеко ему идти. Когда они наткнулись на пещеру, выезжая на очередной пикничок, то все было просто: ехали на автобусе, потом вышли, дошли до озера, расположились, Хныщ пошел побродить по окрестностям и наткнулся на чернеющий в зелени густого кустарника лаз.
Сейчас-то он хорошо знает, что это за кустарник.
Тут и шиповник, и можжевельник, и гибкая ивовая лоза.
Но тогда он просто увидел лаз и отпрянул, повернул прочь и пошел к уже подгулявшим коллегам, распевающим песни и жарящим шашлыки.
Хныщ свернул в переулок, затем с трудом пересек вздыбленную машинами улицу, перемахнул через какой-то проходной двор и оказался на трассе, ведущей к выезду из города.
Через несколько дней обе ее обочины будут забиты людьми, уходящими от беспредела и пожаров.
Но пока Хныщ шел по обочине один, стараясь идти аккуратно, подальше от взбесившихся машин.
Через три часа он дошел до леса.
Еще через полчаса по какому-то голодному наитию свернул в сторону и начал продираться через густую поросль, ему надо было найти старую просеку, впереди маячил просвет, хотелось есть, в рюкзаке лежали бутерброды. Хныщ выбрался на просеку и увидел: за ней начинаются холмы.
Цель была близка, он чувствовал это.
Но идти не хватало сил.
Солнце ушло на вторую половину дня, если он решит сегодня вернуться домой, то ему это не удастся.
Ему просто не пройти обратно той же дорогой, он свалится от усталости, придется ночевать где-то здесь, в лесу, может, что и возле пещеры.
Если он ее найдет.
Хныщ вспомнил того себя и засмеялся.
Сейчас для него пройти двадцать километров — раз плюнуть.
Да и тридцать тоже.
И ночевать в лесу без костра — милое дело.
Нарежешь лапника, бросишь на землю и спишь.
Но тогда было страшно, даже когда он нашел нужное место и увидел уже знакомый черный лаз.
Было тихо, река блестела в странном розовом свете.
Птицы примолкли, Хныщ подумал, что он здесь абсолютно чужой.
Тогда он впервые и вспомнил, как мать в детстве говорила ему, что время — это всего лишь коврик перед дверьми, о который ты вытираешь ноги.
Наверное, здесь время было другим.
Оно было тишиной, розоватой водой реки, тягучим воздухом, в котором застревали странные белые облака.
Хныщ зачем-то потрогал серьгу, которую вставил в мочку правого уха как раз за пару месяцев до того дня.
Да, это было двадцать лет назад — ему как раз исполнялось тридцать.
За прошедшие годы золото не потускнело.
Борода стала седой, а вот серьга блестит так же, как и раньше.
Волк проснулся и подошел к Хныщу, потерся головой о его руку и сел рядом.
Волк не походил на волка, в нем чувствовалась другая кровь — короткая вьющаяся шерсть, большая лобастая голова. Скорее, что-то от природных волкодавов, хотя Хныщ плохо разбирался в собаках.
Друг, посланный богом — так сказать правильнее всего!
Захотелось музыки, он потянулся к полке с компакт-дисками и начал перебирать их один за другим. Лучше послушать какой-нибудь джаз. Как правило, это музыка без слов, с годами очень трудно вспоминать мелодии со словами, они растворяются и исчезают, лежат в коробочках мертвым грузом.
А тут смотришь на диск, и что-то вспоминается.
Хныщ попробовал напеть, Волк начал поскуливать в такт.
— Это саксофон, — сказал серьезным голосом Хныщ, — а вот сейчас должен вступить контрабас.
Контрабас заиграл «бу-бу», «бу-бу», Волк перешел на фальцет.
— Ты не собака, — уважительно сказал Хныщ, — ты сопрано-саксофон!
Волк залаял.
— Ну вот, — сказал Хныщ, — и доиграли!
Пора было убирать компакт-диск обратно в коробочку и собираться по делам.
Это так до сих пор и называлось: «по делам».
Ставить ловушки, ловить рыбу. Изредка наведываться в город.
И еще много самых разных дел: например, доставлять себе редкое удовольствие и подглядывать за этими сумасшедшими, что живут в холмах неподалеку.
Там есть женщины, старые и молодые.
Там есть дети.
И с ними — эти странные существа, немного смахивающие на кошек.
Но лучше всего смотреть на женщин.
Иногда Хныщ понимал, что больше не может, и тогда ему стоило колоссальных усилий не поддаться этому желанию.
Он доходил до невидимой границы между его холмами и другими. Устраивал себе лежбище, настораживал лук и лежал в укрывище, думая о том, что станут делать те мужчины, если он захватит одну из их женщин.