Мелкий Дозор (сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 8
– Ты отказался от дара, за который многие отдали бы несметные богатства.
– Несметные богатства не имеют цены. – Он улыбнулся мне, как глупому.
Мы жевали утку, приготовленную мальчиком на той же поляне, где я увидел его в первый раз. Скоро Оэлун отправится на поиски сына… и в семье Есугая обнаружится еще одно горе.
– Ты жалеешь о смерти брата?
– Жаль, что Бектера не вернуть, – равнодушно ответил мальчик. – Я бы убил его еще раз.
Странное это было время. Люди мерили события не часами и минутами, а годами и столетиями. Время баатуров – героев. Время гурханов и великих завоевателей, смотревших далеко вперед, опережая свой век. Великое время Людей и время Великих Иных.
Мне нечего было делать в этой борьбе. Я шагал, сминая монгольскими сапогами сочную траву, и ждал ответа от извечных Сил. Какой приговор вынесут мне, предавшему Свет, но не ступившему во Тьму? Уйду ли я навечно в Сумрак, чтобы никогда больше не беспокоить людские судьбы? Или…
Сумрак вдруг ожил и дал ответ.
Заканчивался тысяча сто семьдесят первый год.
В здании Ночного Дозора города Самарканда
открыл глаза Великий маг
Фазуллах.
Александр Сальников. Ученик царева арихметчика
27 июня 1908 г.,
Подкаменная Тунгуска,
Российская империя
Чучанчи третью ночь кряду виделся один и тот же сон. В серой и липкой дымке сновидения шаману грезилось, что вырастает над тайгой новое солнце. Раскалывается небо, оглушая грохотом, и огонь шершавым языком слизывает вековые деревья.
Старый эвенк видел, как стонет земля и небо застилают аспидные тучи. Как из разбитых небес льется на землю черный проливной дождь.
Утром за третьей ночью Чучанчи попросил у духов прощения, свистнул собаку и, не взяв поклажи, ходко двинулся на север.
«Если не брать скарба, – думал он, пыхтя на ходу носогрейкой, – можно успеть добраться до фактории».
От этой мысли старику сделалось светлее, и даже перестали болеть ноги.
Это было хорошо. Чучанчи должен обойти две дюжины чумов.
29 июня 1908 г.,
Лонг-Айленд, САСШ
В лаборатории было тихо. Молчали все – даже ехидный до приторности Морган. Только гудели едва слышно диковинные приборы гениального серба, да сухо отмеряли секунды карманные часы из белого капа. Деревянная секундная стрелка наматывала круги по циферблату. Долгожданное мгновение приближалось.
– Готовьсь! – по-военному скомандовал Василий, когда секундная стрелка пошла на последний круг.
Тесла побелел лицом. Отер платком вспотевшую ладонь и судорожно вцепился в ручку рубильника.
– Пять, четыре, – глухо начал Василий, чувствуя, как сила часов напитала его до предела.
– Один момент! – вдруг подал голос Морган и встал с кресла. – Настало время завершить нашу сделку!
Василий чертыхнулся сквозь зубы и нажал неприметную кнопочку на корпусе часов.
И мир замер. Ровно на две с половиной минуты.
5 ноября 1728 г.,
Москва, Российская империя
– Не поеду дальше, – упрямо повторил возница.
Василий Онуфриевич горестно вздохнул. Много, много еще предстоит сделать, чтобы привнести огонь просвещения в покрытую дерюгой суеверий Россию.
– Давай хоть дотуда, – ткнул он пальцем в темнеющий впереди верстовой столб.
– Не поеду, – мотнул головой мужик. Задрал бороду и прищурился, глядя на четвероугольную колонну Сухаревой башни. Сизой громадой она высилась на крутой горке. Под самой ее остроконечной крышей, увенчанной двуглавым орлом, горело светом узкое оконце. Возница что-то пробубнил, трижды сплюнул через плечо и перекрестился.
Киприянов снова вздохнул и поглядел на небо. Полная луна сияла, словно отмытая репа, крупным горохом рассыпались по черноте поднебесья звезды.
– Тебя как звать-то?
– Мироном, – буркнул мужик.
– Ты, никак, старух полоумных наслушался, Мирон? Трогай давай! Не боись!
Возница помотал головой.
– Вона они там опять, – махнул кнутом на башню Мирон. – Сатану призывают.
– Дурак ты, Мирон, – начал раздражаться Василий Онуфриевич. – Обсерватория это. И нет в ней никого сейчас, окромя Иакова Вилимовича!
Заслышав имя Брюса, мужик будто бы весь сжался.
– Осерватория… – прошептал он. – А ты почем знаешь?
Киприянов взял себя в руки и миролюбиво произнес:
– Так я ж при Навигацкой школе состоял царским библиотекариусом. Оттого и знаю. И с графом Брюсом знаком. Величайший ум. Сидит сейчас, на небо смотрит и меня дожидается. А я тут тебя, холопа, уговариваю!
Мирон поправил треух и натянул обратно рукавицы. Вожжи, однако, брать не стал.
– Колдун ваш граф, – тряхнул бородой мужик. – Чернокнижник. С диаволом он там сношается, а не на небо смотрит. Чего на него смотреть, на небо-то?
Будучи сам из мещан, Василий Онуфриевич по-доброму относился к крепостным. Но в тот миг Киприянову вдруг захотелось выписать шпицрутенов упрямому и своенравному Мирону.
– Так не поедешь, значит? – Василий покосился на лежащий подле мешок.
В домоткани лежал уральский хрусталь хитрой огранки и редкой чистоты. Подарок Татищева был по диаметру чуть больше аршина, а весу имел все два пуда. Формой же камень был схож с яичным желтком на сковороде. Тащить его до Сухаревой башни будет тяжело и неловко.
Мирон молчал. Лошадь тревожно фыркала и била копытами, все норовя развернуться прочь.
– Лихое место, – проронил возница. – Вон даже скотина чует. Пешком идите. Сами.
– А ну как я Василию Никитичу скажу, что ты меня не довез? – пошел на подлый прием Киприянов. – У него в гневе рука тяжелая, говорят.
Мирон передернул плечами:
– Уж лучше к барину под плеть, чем в пасть к графу Брюсу.
Василий Онуфриевич от души выругался и спрыгнул с телеги.
– Темный ты человек, Мирон, – проворчал Киприянов. Ухватил мешок с дорогим подарком и трудно закинул его за спину.
Лошадь вдруг испуганно заржала и прянула в сторону. Едва не вылетев с козел, Мирон схватился за вожжи. Киприянову на краткий миг померещилось, что от верстового столба отделилась зыбкая тень и растаяла в ночной мгле.
– Но-о-о, пшла! – свистнул кнутом Мирон. Лошадь, не чуя боли от радости, понесла телегу прочь от Земляного города, в Москву.
Бывший библиотекарь Навигацкой школы, а ныне начальник над первой российской гражданской типографией Василий Онуфриевич Киприянов крякнул, поправляя на плечах тяжеленную ношу, и заспешил меж редких приземистых домиков к громаде Сухаревой башни. По смерзшейся грязи спешить выходило плохо.
Изрядно употев, Василий одолел остаток пути. Аккуратно опустил мешок наземь и отер лицо, переводя дух. Широченная гранитная лестница в полторы тысячи ступеней выводила на второй этаж каменных палат сразу над Сретенскими воротами. Потом оставалось подняться на третий и одолеть еще три яруса самой башни.
Василий Онуфриевич глянул вверх. Высоко-высоко, почти сразу под шатровой крышей, маяком горел свет в оконце. Вдруг крутящийся циферблат часов над ним сдвинулся. Томным басом ударил колокол.
По коже Василия пробежали ледяные мураши. Из темноты арочного проезда ворот появилась едва различимая фигура. Человек не шел – он, казалось, парил над землей. Ветер ударил Василию по глазам, выбивая слезу. Киприянов утер лицо и всмотрелся – видение пропало.
– Померещится же, – хмыкнул он и склонился к мешку.
Василий Онуфриевич разогнул под тяжелой поклажей спину и нос к носу столкнулся с высоким господином в черном платье. От удивления и испуга перехватило дыхание. Незнакомец вдруг ухватил его левой рукой за ворот шубы, а правой резко ударил в живот.
Длинное лезвие вошло снизу вверх.
Нутро обожгло болью. Киприянов охнул и вперился в лицо душегуба. Отчего-то лица было не разобрать – только голубые глаза насмешливо светились ледяным сиянием.