Остров Русь (сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 51

— Надеюсь, — признался Иван. — Черномор на ухо туг, недослышал, сам додумал и наябедничал.

— Слово дурака против слова Черномора, — усмехнулся князь. — Кому поверю, как сам разумеешь?

— Черномору, разумею, — обреченно вздохнул дурак.

— Так-то, — сказал Владимир назидательно. — А чего припозднился с оправданиями-то? После кваса отходил?

— На сходке ВБО я был.

— Не матерись при дамах! — сурово оборвал его князь. — Где был, что делал? Объясняй!

— Былины слушал, медовуху кушал, — начал перепуганный Иван. — Сидели бояны, не трезвы не пьяны, друг другу улыбались, в любви признавались. Самый главный был боян…

Со страху и под влиянием воспоминаний дурак заговорил стихами. Князь и Несмеяна, обалдев, слушали рассказ о боянских спорах, о новых былинах и о появлении зеленоголового бояна.

— Волосы — как травка, на шее — бородавка, грамотка подделана, да отлично сделана…

— Рифма слабая, — вставил князь.

— Я же там стоял на страже, думал, вдруг прорвется враже? Как услышал про наветы, прибежал едва одетый. Вот стою перед тобой и рискую головой…

— Во! — оживился Владимир. — В конце ты малость раздухарился. Стоишь и рискуешь, точно. Все остальное — чушь собачья. Бояны — интеллигенты, медовуху не пьют. Людей с зелеными волосами не бывает. У китайцев волосы синие, то всем известно, а вот зеленых в природе нет. Что с тобой делать, дурак?

И тут княжецкие палаты сотряслись от хохота. Задрожали стекла, посыпалась штукатурка, испуганно поникла ветками березка в кадке.

Смеялась Несмеяна. Заливисто, радостно, тыча пальцем в Ивана и хватаясь за грудь. Владимир неумело перекрестился и запричитал:

— Доченька, доченька, что с тобой? Поперхнулась, что ли? Успокойся! Ничего смешного нет! Это просто дурак!

— У… у него… у него на штанах… — Несмеяна зашлась в хохоте, потом зарделась и скромно закончила: — …ширинка расстегнута. Вот как торопился.

Иван-дурак, заслонясь булавой, торопливо приводил штаны в порядок. Князь Владимир чесал затылок. Потом задумчиво сказал:

— Интересно, почему тебя такая малость насмешила? Видать, и вправду замуж пора… Иван, ты понял? Несмеяна — невеста твоя отныне!

Иван поднял на князя глаза и неуверенно улыбнулся. Потом перевел взгляд на царевну, и улыбка погасла. С минуту в душе дурака продолжалась тяжелая борьба. Затем он спросил:

— А полцарства? Можно получить ту половину, где подвалы с дружками моими?

— Какие полцарства? — засуетился Владимир. — Комнатку во флигеле выделю, земли надел — пожалуйста! Мы ж ее фактически вместе рассмешили! Значит, и награду делим. Родную дочь в жены брать уже немодно, так что поделим все культурно. Тебе — царевну, мне — приданое.

— Тогда не получится, — отрезал Иван. — У меня уже есть милая.

Владимир обомлел:

— От княжьей дочки, собака, отказываешься?! Позоришь?!

— Сам собака! — взорвался вдруг Иван. — Правы были дружки: собака ты, князь!

Ох, зря он это сказал. Но было поздно. Владимир махнул рукой, и отовсюду повалила стража, прятавшаяся до того под лавками, столами и в кадках с березками. Дурак попробовал сопротивляться, но силы были неравны. Вскоре его повязали, и остатки стражи уволокли дурака в подвал. Князь Владимир утешал вновь разрыдавшуюся Несмеяну:

— Ничего-ничего, жили без мужа и дальше поживем. Не плачь, девчонка. Пройдут дожди. Дурак найдется. Ты только жди.

Несмеяна ревела.

Князь сказал жалостливо:

— Ну хочешь, я ширинку расстегну? Посмеешься.

— Не-е-т, — замотала головой Несмеяна, — мне у тебя не смешно-о-о.

Владимир вздохнул, посмотрел вслед полоненному Ивану и печально сказал:

— Однако каких людей теряем! Лучших людей…

Сидел за решеткой в темнице сырой, страдая с похмелья, дурак молодой. Ох и муторно же ему было! Друзей не спас, а еще хуже подставил. Сам в немилость попал. Царевну обидел, князя оскорбил. Опохмелиться нечем.

— Эй, дурак, передача тебе. — Маленькое окошечко в железной двери камеры открылось, и разукрашенный синяками стражник протянул Ивану бутыль и огромный каравай. — Девка твоя, Марья-искусница, передала. Я отпил пару глоточков, ты уж не серчай.

Иван посмотрел на бутыль.

— Глоточки-то у тебя богатырские. Как глотнешь — четвертушечка, присосешься — поллитровочка… Что, у меня и прав никаких нет?

— Как нет? Есть. Чай, у нас Русь, а не дикая страна половецкая. Есть у тебя право сохранять постное лицо, есть право кричать благим матом, есть право на один звонок.

— Насчет лица и насчет мата я понял. А вот насчет звонка…

Стражник молча просунул в окошечко коровий колокольчик. Иван в сердцах плюнул, но правом воспользовался. Полегчало. Сел в углу темницы на чугунную богатырскую парашу и откупорил бутыль. После нескольких глотков почувствовал, что сил прибавилось, а в голове просветлело.

— Ох Марьюшка, ох уважила, — нежно прошептал он, лаская бутыль. — И закусочку не забыла…

Он разломил каравай и с удивлением уставился на выпавшую оттуда грамотку.

— Неспроста, — прошептал дурак. — Или спроста? Хорошо, что я азбуке обучен.

Развернув бересту, Иван прочел:

Миленочек! Сразу два горя у меня. Дядька Черномор в ванне утонул, а тебя пес В. в тюрьму засадил. Первому горю не помочь, а со вторым справимся.

В каравае спрятаны вещи хитромудрые, что бежать тебе помогут. Во-первых — пилка-самопилка, во-вторых — лесенка-чудесенка {55}, ну а в-третьих — лом-самолом. К ним в придачу — кепка-невидимка. Дружок твой, Емеля, с ейной помощью гнева княжецкого избег, у меня под кроватью спрятался. Друг твой — такой затейник, за тебя горой стоит.

Да учти, милый, вещам мудреным надо в стихах приказывать, иначе не понимают. Ты уж постарайся. Как убежишь, приходи ко мне.

Твоя М.

Заинтригованный Иван растребушил каравай и нашел: маленькую пилку, вроде тех, какими модницы ноготки полируют, изящный медный ломик в кожаном чехле и маленькую бамбуковую лесенку. Кепку-невидимку, как ни искал, найти не смог. Видать, уж больно невидима была.

Бережно подобрав и съев все хлебные крошки, не от голода, а от высоких моральных устоев, Иван задумался. Как же пустить в дело хитрую снасть? И как ей приказывать?

Но не зря Иван-дурак с боянами общался. Смекнул, что любой дурак может сладко петь, коль нужда заставит. Откашлявшись, Иван приказал:

Ну-ка, пилка-самопилка,
Что моя прислала милка!

Пилка встрепенулась.

Из неволи выручай,
Дырку быстро проточай!

Презрительно фыркнув, пилка улеглась на место. Видать, не те слова дурак сказал. Но Иван не сдавался:

Пилка, встань передо мной,
Словно лист перед травой!

Встала.

Проточи-ка стену, пилка,
Чтоб остались лишь опилки!

Пилка метнулась к стене темницы и с визгом принялась ее распиливать. Летело каменное крошево, дурак на радостях бил в ладоши. Наконец в стене образовалась порядочная дыра, в которую Иван и протиснулся.

— Ну хорошо, — озадаченно сказал он, оглядевшись. — И что же я буду делать в соседней камере?

Иван действительно попал в соседнюю камеру. Темно в ней было, хоть глаз выколи. Ох, точнее надо было указывать пилке задание! А она тем временем не унималась, а все точила и точила камень. Видать, пока все не разгрызет, как приказано, в опилки, не остановится.

— Дурак я, дурак… — простонал Иван.

— Иванушка! — прогремел троекратный вопль, и из темных углов бросились к нему друзья — Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович! Они-то и сидели в соседней камере!

вернуться