Танцы на снегу. Геном. Калеки - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 57

Бич немедленно выскользнул из шунта, стал плоским и замер. Я начал застегиваться. И в этот момент проходящий мимо переулка прохожий остановился и подозрительно посмотрел на меня:

– Ай-ай-ай, как не стыдно! Уже большой мальчик!

– Я пояс поправляю, мне штаны жмут! – выкрикнул я, покраснев.

Прохожий подозрительно осмотрелся, но никаких безобразий не нашел.

– Зачем вы его обижаете, – вступился Лион. – Он просто застеснялся на улице штаны заправлять!

Объяснение сработало.

– Извини, молодой человек, – искренне сказал прохожий. – Не хотел тебя обидеть, дорогой.

Лион подмигнул мне. Прошептал:

– Вот как хорошо, когда все вокруг вежливые…

Да, наверное, на Авалоне взрослый человек не стал бы извиняться перед мальчишкой, даже если и накричал на него не по делу.

– Ничего, – сказал я. – Я не обижаюсь!

До самого вечера мы гуляли по Аграбаду. Сходили на площадь, где вечером собирались казнить Тьена. Посреди площади стоял высокий деревянный помост, задрапированный красной тканью. Людей пока было немного, и мы стали было подбираться к помосту – вдруг можно под него спрятаться и, к примеру, прорезать люк под Тьеном, когда его приведут. Но к нам подошел полицейский и очень вежливо отчитал, сказав, что тут будут казнить преступника и детям на это смотреть не стоит, и просто так шататься поблизости тоже нельзя, потому что это правосудие, а не какое-нибудь там хип-хоп шоу…

Пришлось уйти.

Мы поболтали немного, гадая, как именно хотят казнить Тьена. Лион считал, что его расстреляют, потому что виселицы на помосте нет и никто ее делать не собирается. А я считал, что ему отрубят голову. Только все это уже было пустое, потому что при виде площади сразу стало ясно: тут соберется тысяч пятьдесят народу. Никакой бич не поможет нам спасти фага. И даже если ворвется на площадь отважный промышленник Семецкий со своими девочками, все равно – Тьена не спасти.

– Давай не будем смотреть? – предложил Лион. Он как-то скис и начал нервничать. – Не хочу я это видеть!

Я задумался. В груди было холодно и противно, и смотреть на казнь мне тоже ничуть не хотелось. Вспоминалось, как мы сидим в кораблике Тьена за столом, ужинаем, а он рассказывает всякие фаговские байки, наверняка придуманные, кто же станет настоящие секреты нам выдавать, но все равно интересно и мы хохочем…

– Это будет нечестно, – сказал я. – Если мы не придем. Он же тут совсем один. Тьен посмотрит на площадь, а там одни враги.

– Думаешь, он нас увидит? – с сомнением оглядываясь на площадь, спросил Лион.

– Почувствует. Он же фаг.

Лион кивнул и стиснул зубы.

– Надо прийти, – повторил я.

До казни оставалось еще четыре часа. Мы снова бродили по центру, тут было очень красиво, дома все были непохожи друг на друга, не то что в жилых районах, в маленьких лавочках торговали всякими забавными вещами, работали кафе, хотя в них и немного было посетителей. Но нам не хотелось ни есть, ни пить, ни любоваться городом.

– А если под площадью есть канализационная сеть? – предлагал Лион одну идею за другой. – Забраться, пройти под помост… нет, ерунда. Лучше всего было бы угнать флаер…

Все это было глупо. И он это понимал, и я. Ничего мы не могли сделать, кроме как прийти на площадь и смотреть на казнь.

– Это страшно, когда человек умирает? – спросил Лион.

– Ты же в снах видел, – не удержался я. – Как я умер, к примеру.

– Это в снах… – мрачно ответил Лион. – А по-настоящему? Тот шпион, которого убил Стась?

– Страшно, – признался я. – Когда умирает – страшно. Но там ведь сразу такое началось, что уже не до того было. И одно дело шпион, который меня хотел убить, другое – Тьен…

– Как ты думаешь, это вранье, про язвенную чуму?

– Вранье, – твердо сказал я.

Но на душе у меня кошки скребли. А вдруг и в самом деле? Ведь фаги – они заботятся о всей Империи, вовсе не об отдельных людях или даже тысячах людей. Если фагу прикажут, то он и бомбу на планету сбросит, и в водопровод вирусы запустит.

Через час мы совсем вымотались и пошли на площадь.

Народ прибывал быстро. До шести часов вечера на площади почти никого не было, а после шести – будто открыли огромные ворота, и люди повалили отовсюду. Видимо, кончился рабочий день. Вначале подходили мужчины и женщины в строгих костюмах – чиновники из правительственных контор. Потом потянулись люди, одетые повольнее, – из частных компаний. Потом рабочие с заводов, которым долго было добираться до центра, их тоже легко было узнать.

К семи площадь оказалась уже вся заполнена, но люди еще прибывали, и толпа начала уплотняться. Нас с Лионом прижали к самому помосту, хотя мы туда не очень-то и рвались. Многие взрослые неодобрительно поглядывали на нас, но уйти не требовали. Понимали, что из такой толпы уже не выбраться.

– Зря мы пришли, – бормотал Лион. – Слушай, я в туалет хочу…

– Какой тут туалет? – возмутился я. – Терпи.

А без пятнадцати восемь над площадью завис огромный флаер с расцветкой правительства Нового Кувейта. Он медленно опустился на помост, не заглушая до конца турбины, – иначе раздавил бы доски своей тяжестью. Открылись двери в хвосте, и оттуда вышел десяток полицейских, какие-то люди в штатском и Тьен.

Толпа затаила дыхание.

Тьена поставили в центре помоста, там было небольшое возвышение вроде табуретки. Он был одет в какую-то унылую серую робу, на руках и ногах у него оказались кольца магнитных наручников. Фаг казался очень спокойным и смотрел даже не в толпу, а поверх голов.

Полицейские выстроились рядком чуть в стороне, каждый держал руку на лучевом бластере.

– Расстреляют, – прошептал мне на ухо Лион. – Это хорошо. Это не очень больно.

Тем временем флаер взмыл в небо и завис метрах в ста над площадью словно приклеенный. И с него быстро спустили тонкий поблескивающий тросик.

Толпа охнула.

Тьен презрительно посмотрел на штатского, который поймал тросик и набросил ему на шею петлю. И снова стал смотреть поверх голов.

– Это нечестно… – прошептал Лион. – Это позорная смерть, когда вешают!

Тем временем один из штатских вышел на край помоста и заговорил. Голос его повторяли какие-то невидимые громкоговорители, и он гремел над всей площадью. Что там над площадью, его, наверное, над всей столицей было слышно!

Штатский на самом деле оказался прокурором Аграбада. Он зачитал постановление трибунала, в котором говорилось, что Сянь Тьен, гражданин Авалона, проникший на планету Новый Кувейт, входящую в Федерацию Инея, представил документы, по которым он являлся охранником личного представителя Императора, прибывшего на Новый Кувейт с посольской миссией.

Однако, будучи принятым со всем свойственным Федерации гостеприимством, гражданин Сянь Тьен отплатил злом за добро. Тайно покинув отведенный ему номер в гостинице, он проник на территорию столичного центра водоснабжения и был задержан охраной при попытке отравить очистные сооружения. Дальнейший анализ показал, что в пронесенной им пробирке находился штамм язвенной чумы, страшного заболевания, которое погубило бы миллионы жителей Нового Кувейта. Расследование также установило, что Сянь Тьен является так называемым фагом, членом тайной террористической группы, подчиняющейся лично Императору. По решению трибунала диверсант Сянь Тьен лишен дипломатической неприкосновенности и приговаривается… – тут толпа вообще забыла, как дышать, – к смертной казни через повешение. Каковое повешение и будет осуществлено путем помещения шеи Сянь Тьена в петлю на прочном канате стометровой длины, другой конец которого закреплен на судебном флаере, который находится на высоте сто метров и по команде прокурора наберет высоту двести метров…

Все слова прокурора были понятные, но очень неуклюжие, как в старых исторических хрониках. И голос тоже был торжественный и мрачный, как в старых фильмах.

Потом прокурор спросил Сянь Тьена, есть ли ему что сказать и не хочет ли он высказать свое последнее желание – попросить сигарету, алкоголь, наркотик или помощь священника любой общепризнанной конфессии.