Черновик - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 44

Яблоневый сад был идеей Василисы и, как я понимаю, ею одной и посажен за несколько первых лет. То ли ею руководила какая-то ирония, заставляющая делать Нирвану пародией на райский сад, то ли трезвый расчет — яблоня оказалась самым неприхотливым из плодовых деревьев. Впрочем, после нескольких недель полной дезадаптации жители Нирваны становились способны к минимальному самообслуживанию: ловили рыбу, выращивали какие-то овощи в огороде, ухаживали за курами.

— У нас большие надежды на детей, — объясняла Василиса. — Взрослые со временем становятся адекватнее, но вряд ли протрезвеют до конца. А вот родившиеся здесь детишки уже почти приспособились. Они ласковые, веселые. Немножко неусидчивые, но способны обучаться.

— Ты учишь? — спросил я.

— Да. — Почему-то она покраснела, будто я уличил ее в каком-то нехорошем поступке. — Читать, писать, считать. Кто постарше, те даже читают самостоятельно, просят принести еще книжек. Фантастику очень любят, особенно наши книжки про детей, поступивших учиться в волшебную школу. Ой, сколько я им этих книжек переносила! Хорошо хоть, их много выпускают, каждый месяц новая. Только про Гарри Поттера плохо читают, там уже думать надо, не могут сосредоточиться, капризничают. Я к ним часто хожу, смотрю, что и как. У меня дел-то немного. Как не помочь, и детишкам, и взрослым…

— А если их в наш мир отправить? — спросил я. — Хотя бы детей? Ну зачем им тут страдать?

— Почему страдать? — возмутилась Василиса. — Тут родители, они их любят. Тут никаких войн, никаких бандитов, никто никого не убивает. Все сыты, одеты. Да и нельзя им уже к нам.

— Почему?

— Ломка начинается, — разъяснила Василиса.

— Слушай, соседка, — спросил я, помолчав. — Ты к нам не занесешь эти грибки?

— Не беспокойся, они в нашем мире не выживают, — невозмутимо ответила Василиса. — Проверено.

— А если окультурить?

Она непонимающе посмотрела на меня. Потом засмеялась. Резко оборвала смех.

— Нет, сосед. Не стоит. Знаешь, что это такое, когда человек рубил дрова, попал себе по руке, рассмеялся и сел смотреть, как кровь вытекает?

— Не знаю.

— А я — знаю.

— Извини. — Мне стало немного стыдно. — Шутки у меня бывают дурацкие.

— Да я заметила. Варенья?

Я отказался. Встал, прошелся по комнате, посмотрел в окна. Со стороны Харькова это был второй этаж здания, стоящего где-то на тихой и, несмотря на позднюю осень, все еще зеленой и солнечной улочке. Мимо шли легко одетые люди. В километре, на крыше высокого, сталинской архитектуры здания, торчали антенны — чуть ли не телевизионный ретранслятор. Симпатичный город… я подумал, что однажды стоит сюда прийти, поесть пельменей, выпить горилки. Конечно, если найдется кафе или ресторан поблизости — моя связь с башней была напряжена. Я, наверное, мог отойти еще на километр. Или на два… три… И не более того.

В другом окне пейзаж был совсем не столь идиллический. Низкие серые тучи, сквозь которые едва проглядывает солнце, заснеженная равнина, по которой ветер гнал колючую ледяную пыль.

— Там у дверей — центнера два фруктов намороженных лежит. Я заместо морозилки этот мир использую, — сказала Василиса. — Зимой, конечно. Но тут зима — девять месяцев.

— Север?

— Нет, не север. Говорят, что экватор. Это по вееру очень далекий мир. Мне кажется, тут дело даже не в Земле. Тут само солнце плохо греет. — Она помолчала и добавила: — Да, еще тут нет Луны.

— Как тебя сюда занесло? — неосторожно брякнул я.

— Жить мне не хотелось, Кирилл, — сказала Василиса, подходя ко мне. Не пытаясь разжалобить, всего лишь информируя. — Я мужа любила. А уж когда дети забыли…

Она замолчала.

— Прости. — Я неловко пожал плечами. — Не подумал. Мне очень жаль. Я неженатый, да и с девушкой своей недавно поссорился… мне было легче. Родители только… но они у меня люди вполне самодостаточные. Очень тяжело было?

— По первости — да, — ответила она, не рисуясь. — Но время лечит. Опять же — дети живы-здоровы, выросли уже…

Я повернулся, посмотрел на нее — и был немедленно заключен в крепкие объятия. Поцелуй кузнечихи (в данной ситуации лучше неправильное слово, чем поцелуй кузнеца!) оказался на удивление мягким, страстным и приятным.

Но уже через секунду Василиса оторвалась от меня. Вздохнула:

— Извини, Кирилл. Молодой ты… не хочу тебе голову морочить. Будем друзьями, сосед?

Ситуация, честно говоря, была идиотская. Я прекрасно видел, что скучающей Василисе банально хочется секса. И не с улыбчивым идиотом из поселка в Нирване, а с кем-нибудь из функционалов.

Честно говоря, мне хотелось того же. Секса. Без обязательств. С красивой, пускай и необычной женщиной. Никогда раньше мне не приходилось заниматься любовью с женщиной крупнее и сильнее себя, но это только возбуждало.

И в то же время я чувствовал: в чем-то она права. Не стоит. Сейчас — когда я только-только нахожу себя в новой роли — не стоит. Из наших отношений не получится легкой интрижки, мы попытаемся придать им серьезность. Василиса неизбежно начнет главенствовать. Меня это не устроит. Мы расстанемся — но вовсе не друзьями.

А вот если сейчас избежать этого случайного и ненужного романа…

— Ты права, — сказал я. — Будем друзьями. Слушай, а ты море любишь?

Василиса только усмехнулась.

— У меня выход на Землю-семнадцать, — пояснил я. — Приходи, когда захочешь искупаться и позагорать.

— Это спасибо, Кирилл, — серьезно сказала она. — Это хорошо. Ах, какой ты молодец!

Я был удостоен еще одного поцелуя, но на этот раз не страстного, а благодарного.

— Приходи, — повторил я смущенно. — А сейчас пойду, ладно? Меня звали на вечеринку в Кимгим.

— Ух ты! — Василиса задумалась. — От твоей функции до места вечеринки далеко?

— Километров пять.

— Отпадает. От меня до тебя по прямой семь километров. Я могу удаляться от кузни на девять. Но к тебе я загляну.

— Обязательно!

Между нами повисла та неловкая пауза, которая неизбежно возникает между мужчиной и женщиной, собравшимися было заняться сексом — и передумавшими. У меня такая беда случалась лишь раз в жизни, но я прекрасно понимал, что тянуть в таком случае не следует. Надо быстренько расстаться — тогда есть шанс сохранить хорошие отношения.

— У меня дела, — неискренне сказала Василиса. — Да и ты спешишь, наверное. Назад пойдешь через поселок?

Я пожал плечами.

— Если не сложно… подсобишь немного? Давно собиралась убогим одежонки подбросить.

— Какой разговор! Конечно, помогу.

16

Не знаю, как для кого, а для меня в любой благотворительной акции есть момент личной неловкости. Бросаешь ли ты мелочь в чехол из-под гитары, на которой в подземном переходе молодой парень наигрывает чужие мелодии; кладешь ли мелкую купюру в дрожащую руку бабуси-нищенки или относишь в церковь свои старые шмотки «для бедных» — всегда чувствуешь себя виноватым.

Тем, что богаче? Не всегда нищий, скорбно стоящий у магазина, зарабатывает меньше тебя. Тем, что удачливее? Но удача такая непостоянная дама, а твоя благотворительность ничуть не гарантирует ответной — если беда придет к тебе.

Тут, наверное, принципиален сам момент попрошайничества — и его одобрения. Недаром Киса Воробьянинов до последнего отказывался нищенствовать, кричал, что не протянет руки, а сломленный напором Остапа Бендера в конце концов дошел до убийства. Принуждение к нищенству не менее отвратительно, чем принуждение к проституции. А каждая брошенная в кружку монета — это отчасти поощрение нищенства.

Недаром известная мудрость призывает давать человеку не рыбу, а сети для ловли этой рыбы.

Двигаясь по речному берегу обратно к поселку, я чувствовал себя ответственным за это странное поселение. Пусть не я придумал такую экстравагантную ссылку и планы по заселению Нирваны. Но я — функционал. Один из тех, кто запихивает сюда людей. Сажает на иглу. Делает беспомощным человеческим материалом, вся функция которого — плодиться и размножаться.