Сломанная роза - Беверли Джо. Страница 73

Но Алину ему хотелось навсегда оградить от любой боли.

Глупо.

Но в последние дни он поглупел.

Рауль распластался на животе у края крыши и ждал. По улице прошли, громко тараторя, три женщины, и снова стало тихо. Тогда он спрыгнул вниз, отряхнулся и побежал на Корсер-стрит, все еще не зная, рассказывать ли новости Галерану.

Галеран вправе думать, что его предали, скрыв столь важные сведения. С другой стороны, стоит Галерану узнать о страданиях Джеанны, он не сможет спокойно вести себя на суде; более того, ринется спасать жену.

Здравый смысл подсказывал Раулю, что Галерану лучше оставаться в неведении, но каково было бы ему самому, если б в монастыре истязали Алину? Дойдя до Корсер-стрит, Рауль уже был готов рассказать все Галерану и предоставить ему решать, как поступить. Но Галеран, как оказалось, уже отправился в Вестминстер, а Раулю оставил записку с просьбой следовать за ним.

Рауль торопливо переоделся в чистую тонкую тунику, мучимый мыслью о том, что Джеанне скоро предстоят новые муки. До утрени оставалось уже недолго, и он мог лишь бессильно проклинать себя и свою беспомощность, ибо неспособен был немедленно остановить карающую длань матери Эгберты.

Сказать Галерану прямо в Вестминстере? Но к тому времени, как он там окажется, утреня уже кончится…

Испытывая сильное желание подраться с кем-нибудь,

Рауль помчался пешком в Вестминстер, ибо сейчас скорость была важнее соблюдения приличий.

Онбыстро прошел мимо человека в черном, не узнав его сначала, и тут же изумленно обернулся.

— Лорд Фицроджер?

Телохранитель короля оглянулся по сторонам, отошел от своей свиты — трех стражников, видимо, сопровождавших его по какому-то поручению. Он явно узнал Рауля, но не мог вспомнить его имени. И немудрено, ведь за прошлые недели перед его глазами прошли сотни лиц.

— Я Рауль де Журэ, товарищ Галерана Хейвуда.

— Ах, да. Дело лорда Хейвуда скоро решится. Вы потеряли дорогу, сэр?

— Нет. Я направляюсь в Вестминстер, но у меня есть одна забота, которую вы могли бы помочь разрешить.

— У меня нет никаких срочных дел.

Рауль действовал, повинуясь порыву, и теперь мысленно проигрывал встречу с Фицроджером с самого начала, ища, не допустил ли ошибку. Как будто нет, хотя кто знает? Но не мог же он предстать перед Галераном, так ничего и не добившись!

— Леди Джеанну Хейвуд, супругу лорда Галерана, держат взаперти в обители Святой Хильды.

— Знаю, и что же?

— Ее подвергают наказаниям и, насколько я понял, не по приказу короля.

До сих пор Фицроджер был внимателен из любезности, теперь же не смог оставаться равнодушным.

— Но тогда по чьему приказу? Не ее ли супруга?

— Нет, по приказу архиепископа Дургамского.

Фицроджер оставался непроницаемо-спокоен, но Рауль, сам будучи воином, понимал, чего стоит такое спокойствие.

— В самом деле? И в чем заключается наказание?

— Десять ударов розгой каждый час молитвы. Думаю, следует положить этому конец до утрени.

Фицроджер задумался, заложив палец за пояс.

— Можно было бы предположить, что дама заслуживает наказания за свой грех.

— Кому решать это, кроме ее супруга и короля Англии? Мне кажется, архиепископ злоупотребляет данной ему властью.

Фицроджер внимательно посмотрел на Рауля, очевидно, взвешивая и оценивая его слова. Раулю оставалось надеяться, что Фицроджер не спросит, откуда он знает, что творится за стенами монастыря.

— Во всяком случае, наказание я отменю. Спасибо за предупреждение, сэр Рауль.

С этими словами Фицроджер кивнул и торопливо пошел к монастырю. Рауль, не теряя времени, поспешил в Вестминстер, моля господа, чтобы Фицроджер не опоздал к утрене.

Когда Рауль подходил к Вестминстеру, в городе зазвонили колокола. Хватило Фицроджеру времени или нет?..

Но сейчас главное — исполнить обещанное Джеанне. Как сделать, чтобы ее муки не оказались напрасными?

Ожидая утрени, Джеанна сама себе удивлялась. Рауль мог бы помочь ей бежать, мог избавить от боли. И от малодушия, связанного с болью. Это было хуже всего: тело предательски дрожало и корчилось, плакало, вопило в голос, когда ей самой хотелось быть непреклонной.

Но попытка бежать затруднила бы его собственное бегство, и тогда он не успел бы донести до короля ее слова. Bот что действительно важно. На слушании решалось будущее Донаты и, возможно, будущее Галерана и Раймонда.

А она заслуживала наказания.

Да, да, заслуживала, и твердила себе об этом снова и снова.

Она только не ожидала, что будет так больно.

Сестра Марта, сочувственно поглядывая, принесла Донату, и Джеанна ненадолго забыла о своих горестях, любуясь дочерью. Конечно, после того, как архиепископ превысил данную ему власть приказом о бичеваниях, король не поддержит его доводов и не вырвет младенца из рук матери…

Но как же это произойдет? Джеанна старалась улыбаться Донате, а тревога мучила все сильней, и боль напоминала о себе при каждом движении. Что, если дойдет до пoединка? Вдруг Галеран погибнет? Она не перенесет его смерти. А если погибнет Раймонд, она никогда не сможет себе этого простить.

Джеанна вспомнила, как противился Раймонд ее безумию, когда она пришла к нему, раздирая на себе одежды. Возможно ли, чтобы женщина взяла мужчину силой? Джеанна чувствовала, что именно это она и сделала, пусть даже потом ему было хорошо.

Разумеется, тогда она обезумела от горя, но извиняет ли ее безумие такой чудовищный грех?

Когда сестра Марта пришла за Донатой, а вслед за нею в дверях появилась мать-настоятельница с розгой, Джеанна почти с радостью ждала ее.

Почти…

Но трусливое тело Джеанны немедленно начало дрожать.

19

Зa матерью Эгбертой шли еще две монашки, ибо во время последнего посещения она обнаружила, что Джеанна уже неспособна спокойно и неподвижно терпеть удары. Сестры схватили ее за руки и заставили опуститься на колени.

— Да простит господь жалкую грешницу.

— Аминь, — из последних сил твердо отвечала Джеанна.

Но при первом же ударе вскрикнула и забилась в руках монашек, пытаясь избежать мук.

Перед третьим ударом за дверью послышались голоса. У Джеанны мелькнула лишь одна мысль: быть может, сейчас наказание будет прервано и не возобновится вновь?

Повелительный мужской голос. Галеран? Нет, не он…

Теперь мать-настоятельница сердито возражает, спорит о чем-то.

Потом монашки вдруг отпустили Джеанну.

Что же случилось?

Джеанну била крупная дрожь, и потому она едва могла разобрать, о чем говорили, но вот упомянули короля. Неужели ее все-таки вызывают на суд?

Опомнясь, она с трудом встала на ноги и повернулась лицом к двери, для верности опираясь о подставку для молитвенника.

У двери со сжатыми, побелевшими от ярости губами стояла мать-настоятельница.

— Леди Джеанна, король велел приостановить ваше наказание до вынесения приговора. Удивительно, откуда ему стало известно… Однако я еще вернусь, когда справедливость восторжествует.

С этими словами она вышла, но другие две монашки остались. Джеанна не сразу поняла, зачем, но тут в келью вошел высокий незнакомец — темноволосый, молодой, примерно одних с нею лет, с властным, под стать самому королю, видом.

— Я Фицроджер, слуга короля.

Куда больше, чем слуга, подумала Джеанна, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Надобно было приготовиться к самым неожиданным поворотам судьбы.

Умные, проницательные глаза оглядели ее всю, с головы до пят, видя, увы, больше, нежели она желала бы показать.

— Не угодно ли вам сесть, леди Джеанна?

Джеанне очень хотелось остаться на ногах и пренебречь предложением, но она бессильно опустилась на жесткую скамью, моля бога, чтобы высокомерный лорд не заметил, как у нее дрожат ноги.

— Меня секли раз или два в жизни, — заметил Фицроджер. — Тело всегда противится боли, пусть даже мы ждем от него стойкости. Но, госпожа моя, это не входило в планы короля.