Сломанная роза - Беверли Джо. Страница 81

Наступило гробовое, изумленное молчание, которое нарушил лишь Галеран, с шумом выдохнув воздух. Так вот где… вот где ждало его предательство?

— Леди Джеанна не испытывает глубоких чувств к сэру Раймонду, — продолжал Рауль, будто не замечая, какое оцепенение вызвали его слова. — Но она считает себя виновной в его злоключениях, ибо именно ее действия в минуту помешательства заставили его согрешить. Она молит о милосердии к нему и просит, чтобы душа ее мужа не была отягощена смертью Лоуика.

— Ах, так она и о муже немного тревожится? — едко осведомился Генрих.

— Ее тревога о муже поистине велика, сир, — хладнокровно отвечал Рауль. — Если она полагает, что сэра Раймонда не в чем винить, то подумайте, как должна она относиться к безвинно оскорбленному мужу. Единственное ее желание — сделать для него все возможное и не вынуждать его увечить других, что, как ей известно, ему не по душе.

— Включая необходимость высечь ее, — промолвил Генрих. — Удивительная женщина, хотя я, пожалуй, в какой-то мере разделяю чувства Фламбара относительно нее. Не пристало женщине поступать так, как поступила она, и вмешиваться в дела мужчин.

Поняв наконец, что происходило с Джеанной в монастыре, Галеран принялся перебирать в уме слова, которые скажет ей при встрече. Но вначале нужно исправить положение. Он преклонил колени рядом с Раулем.

— Сир, если жена моя своими поступками невольно оскорбила вас, я прошу за нее прощения. Полагаю, что лишь глубокoe раскаяние заставило ее вести себя подобным образом.

— А обычно она — смирная, хорошо воспитанная женщинa, не так ли?

Судя по тону Генриха, он в этом сильно сомневался, и Галеран решил, что отвечать не стоит, можно просто пожать плечами.

Генрих рассмеялся.

— Да, подчас женщины подобны шипам, терзающим плоть мужчин, особенно острые умом, как ваша супруга. Но они сторицей воздают нам за каждый укол. Встаньте, друзья мои, вы сделали свое дело. Итак, — внезапно обратился он к Галерану, — присоединяетесь ли вы к просьбе вашей жены о милосердии?

Галеран взглянул на Лоуика, немного жалея, что поединок так и не состоится.

— Сир, я простил жену и не думаю, чтобы вина сэра Раймонда в прелюбодеянии была больше, чем ее вина. За иные его грехи, однако, я смиренно просил бы вас последоватьсовету архиепископа Лондонского и отправить сэра Раймонда сражаться за божье дело. Его недюжинные военные дарования надобно поставить на службу Христову.

«И тогда, милостью божией, я никогда больше не встречусь с ним», — подумал он про себя.

— Что скажете, сэр Раймонд? — обратился король к Лоуику.

Тот выглядел скорее встревоженным, нежели умиротворенным.

— Сир, я с благодарностью принял бы столь милостивый приговор, когда лорд Галеран дал бы мне слово, что не станет впредь наказывать леди Джеанну и не причинит никакого зла моей дочери.

По сжавшимся в ниточку губам короля Галеран увидел, что тот теряет терпение, и решил вмешаться.

— Раймонд, как могу я причинить зло невинному дитяти или Джеанне, которую так люблю?

Лоуик недоверчиво нахмурился, и Галеран понял, что его на самом деле снедает тревога за Джеанну. Он действительно пекся о безопасности Джеанны и Донаты.

— Любому человеку нелегко принять неверную жену, да еще с чужим ребенком. Ты ударил ее, мне рассказывали.

Галеран часто гадал, каким злом отзовется тот удар, и оправдания не имели никакого значения. Теперь он знал это. Быть может, все мытарства, какие им пришлось пережить, были вызваны этим ударом, раздувшим страхи Лоуика.

— Раймонд, тогда я поднял на нее руку первый и единственный раз с тех пор, как мы оба были детьми, и никогда впредь не сделаю этого. Клянусь бессмертием моей души.

Красивое лицо Лоуика исказилось от мучительного раздумья.

— А Доната?

— Она уже мне как родная дочь.

Помедлив немного, Лоуик кивнул, хотя складка между его бровей еще не разгладилась.

— Тогда я от всей души прошу у тебя прощения за то зло, которое пытался причинить тебе, Галеран. — И он снова преклонил колени пред королем. — Сир, теперь я вижу, как далеко завели меня на путь порока моя беззаконная любовь и ественные чувства к моему ребенку. И моя постыдная жажда чужой земли, — решительно добавил он. — Если вашe благословение все еще со мною, сир, я с радостью пойду сражаться за дело Христово.

— Да будет так, — нетерпеливо сказал Генрих и махнулрукою, веля Лоуику выйти.

Затем вернулся на трон, снял корону и бережно положил ее на низкий столик подле себя.

— Этот малый — из тех благородных дурней, что сеют вокрут себя разрушение и смуту безо всяких дурных намерений. Теперь вы довольны, лорд Галеран?

— Совершенно, сир, если моей жене и ее ребенку ничто не угрожает и мы можем воротиться домой.

Генрих повел бровью.

— В вашем голосе, милорд, мне слышится нечто большее. Вероятно, после всего, что вам довелось здесь узнать, вы все же хотели бы побить жену. Пожалуй, порки ей все-таки не миновать.

— Вы полагаете, сир? — Но король был прав: чувство облегчения мало-помалу вытеснялось острым раздражением. — Рауль де Журэ оказался вовлеченным в это дело лишь потому, что кузина моей жены, сбежав из монастыря, попросила его о помощи. Но жена не велела ей говорить ни слова о наказании, которому подвергалась по приказу Фламбара, ибо знала, что я непременно прекращу его. Судите сами: коли я сам не хочу бить жену, то равно и не желаю, чтобы ее били другие.

Генрих щелкнул пальцами, и к нему подбежал паж с кубком вина.

— Я узнал об этом от лорда Фицроджера. Как вы легко можете догадаться, жена ваша сносила побои, избавляя вас от обязанности наказывать ее самому. Ведь я обязательно присудил бы вас к этому, несмотря на ваш свирепый взгляд. Порядок должно соблюдать. Но теперь мы можем объявить во всеуслышание, что она подверглась заслуженному наказанию, и нужды нет уточнять, при каких обстоятельствах.

На это Галеран не нашелся, что ответить.

— Как видно, — продолжал Генрих, — леди Джеанна безропотно приняла наказание еще и потому, что понимала, насколько Фламбар превышает данную ему Церковью власть. На редкость умная и решительная женщина.

— Да, сир.

— Которой вы сейчас с удовольствием свернули бы шею. Что ж, дело ваше. — Неожиданно король обратился к лорду Вильяму: — Милорд, сегодня я послужил вашей семье. Надеюсь, вы послужите моей.

У лорда Вильяма были все основания подозревать, что главную службу король сослужил самому себе, найдя способ бросить Фламбара в темницу с благословения Церкви и обязав Вильяма Брома помощью в деле его сына; но он лишь отвесил глубокий поклон.

— Сеньор мой, я дал клятву вам.

Разумеется, от Генриха не укрылась его сдержанность, но все же теперь Вильям Бром, человек влиятельный и умный, был у него в руках.

— Отныне вы и ваши близкие можете рассчитывать на мое благоволение. И вам нет нужды опасаться Фламбара или другого архиепископа Дургамского. Я намерен раз и навсегда лишить прежней власти эту епархию.

Генрих взглянул на Галерана, пригубил вино и вдруг рассмеялся, показывая отличные белые зубы.

— Для того ли, чтобы поцеловать, для того ли, чтобы задушить, но вам не терпится скорее увидеть жену, не так ли? Ступайте, милорд. Паж отведет вас к ней. Но только прошу вас, не убивайте ее прямо здесь. И служите мне на севере верой и правдой.

21

Так она здесь? Галеран рассчитывал по пути до монастыря или до дома Хьюго привести в порядок смятенные чувства и приготовиться по-доброму встретить Джеанну, но, как оказалось, ему всего и надо было пройти вслед за пажом через три комнаты, а в четвертой он уже увидел жену.

Она крепко спала, лежа на боку, спиною к нему, в какой-то неловкой позе; туника была разрезана сзади и не закрывала спину, так легче было мазать ее зеленоватым бальзамом. Галерану оставалось лишь надеяться, что мазь смягчала боль, но скрыть опухшие, багровочерные рубцы от розги, сеткой покрывавшие истерзанную кожу, не могло бы и самое целебное снадобье.