Кипрей-Полыхань (с илл.) - Бахревский Владислав Анатольевич. Страница 3

В зеркало на себя поглядела: Настя как Настя. Никаких признаков дурости не видно, но ведь коли одурел, так, наверное, и не углядишь ничего.

В дверь тихонько стукнули.

— Да! Конечно! Входите!

Вошла бабушка Малинкина. Махонькая, в белом платке, в паневе, расшитой кубиками, которые складывались в цветы кипрея. Бабушка была румяная, с черной косой из-под платка.

— Как спалось, девушка?

— Ни одного сна не видала.

— Умаялась вчера, да и сегодня бледна что-то. Пошли-ка, яблочком утренним угощу.

— Спасибо вам за добрый прием! — Настя Никитична кинулась открывать другой чемодан.

— Все книги, книги! — заохала бабушка Малинкина.

— Да ведь чтоб других учить, самой нужно знать в сто раз больше.

— Это все так! — согласилась бабушка Малинкина.

Но во втором чемодане лежали не только книги. Здесь были плащ, лучшее платье и павлово-посадский набивной платок с кистями и с цветами по всему полю.

— Ба-а-тюшки! — всплеснула руками бабушка Малинкина. — Красота неземная.

Настя Никитична быстро подошла к своей хозяйке и накинула ей на плечи свой платок.

— Это вам подарок!

— Как же так-то? — изумилась бабушка Малинкина. — Чужой бабке — и на тебе! Нет, девушка! У тебя самой один.

— Но это подарок! И вам к лицу. Поглядитесь! — Настя Никитична взяла упирающуюся бабушку за руки, потянула к зеркалу.

— Годков бы сорок долой! — тряхнула бабушка вспрыгнувшей на лоб кудряшкой. — Ну ладно. Подарки любят отдарки.

— Что вы! Что вы! — Тут Настя Никитична спохватилась: — Простите, но мне имени вашего вчера не сказали.

— Зови баба Дуня.

— Баба Дуня, вы уж меня не обижайте.

— Кто ж тебя обидеть решится? Такую девушку обидеть — вовсе без сердца надо быть. Пошли-ка, душа хороша, за яблочком нашим.

Вышли в огород. Возле баньки, которую с первого раза Настя Никитична и не приметила, росла робкая, так и не ставшая деревом яблоня, а возле нее еще два куста, и оба терновые.

— Поздно вчера ты прибыла да усталая. Может, сейчас с дороги попаришься?

— А хорошо ли с утра? — обрадовалась Настя Никитична: вместе с усталостью, глядишь, и весь бред отскочит.

— Отчего же нехорошо? Чайку попьешь и гуляй. Вечером-то не до бани будет. Гости обещали пожаловать.

Бабушка Малинкина отворила дверь в баню, в печи лежали березовые дрова, баня не топлена.

— Дело недолгое — печь истопить! — Бабушка набрала с яблони горсть скрюченных, пожухлых листьев. — Огневка завелась на моей ненаглядушке. Сейчас мы два хороша и устроим: печку истопим и яблоньку от заразы спасем! Ну-ка, огневка, гори огнем жарким!

Баба Дуня кинула листья в печь, дрова вспыхнули, загудело пламя.

«Может, с головой-то у меня все в порядке», — мелькнула у Насти Никитичны мысль.

— Нагни мне вон ту ветку! — попросила баба Дуня.

Настя Никитична нагнула ветку, бабушка сорвала маленькое, светящееся изнутри яблоко, подала девушке.

— Кушай!

Яблоко было спелое, сладкое.

— Райское?

— Нет, нет! Что ты! — замахала баба Дуня обеими руками. — Это нашего сорта! Это еще моя прабабушка на чистой белене прививала.

— Очень вкусно! Спасибо!

— Поди в корытце поглядись! У меня тут для соек поставлено.

— К вам сойки летают?

— Да почти каждый вечер.

— Как хорошо! Я очень довольна, что уехала из города.

Корытце было деревянное, долбленое, а дна не видать.

Настя Никитична погляделась и увидала себя как в зеркале. Брови вразлет, глаза как спелая вишня, волосы — кудель золотая, а на щеках спелые яблоки.

Вдруг в воздухе раздались веселые детские голоса. Настя Никитична вскинулась — детишки с лукошками, болтая ногами, пролетели над огородом.

— В лес помчались, по грибы. Мухоморы пошли, да что-то больно рано. На целый месяц, почитай, раньше времени выскочили, — объяснила баба Дуня.

— Пойду искупаюсь, — сказала Настя Никитична упавшим голосом.

— Ступай, вода уже готова. А жарко будет — доску в подполье открой.

Дрова успели прогореть, круглые камни, лежащие в печи, накалились.

В баньке чисто, лавки скребаные. Шайка, мочалка, веник, по углам пучки трав духмяных. Ушат с водой. Потрогала — ледяная. Рядом ведро с малым ковшиком. Квас.

— Кваску на камни брось! — крикнула за стеной бабушка Малинкина. — Квас с анисом, шибко приятно будет.

Настя Никитична вышла из бани в предбанник. Здесь уже полотенце мохнатое положено.

— Спасибо, баба Дуня!

Бабушка не откликнулась. Ушла, видно.

Заперла дверь на крюк и на задвижку. Поглядела в малое оконце: нету ли какого охальника? Под окошком росла темно-зеленая, остролистая, жалящая наповал крапива.

Настя Никитична вполне успокоилась. Скинула сарафан, разделась догола и шагнула в сухой березовый жар бани.

Набрала ковшом из котла кипятку, разбавила водой из ушата, но торопиться с мытьем не стала. Жар охватывал тело, нежил. Она вспомнила бабушкин совет, черпнула ковшик квасу, кинула на камни. Камни пыхнули белым облачком, и баня заполнилась холодящим огнем аниса. Потянуло лечь на пол…

Доски были шелковые от щелоков, теплые сверху, но из подполья их подпирал сумрак и холод. Настя Никитична раскинула руки и ноги и почувствовала первый раз в жизни, как же хорошо быть молодой. Она потрогала руками груди, провела ладонями по животу, по бедрам, схватилась за румяные щеки и засмеялась.

— Не стыдно! Ни капельки!

Вскочила, кинула ковш ледяной воды на камни, взяла веник, уселась на верхнем полкe, стеганула себя по плечам, по спине, по коленям — понравилось.

Она плеснула на камни другой ковш воды, и под потолком заходила волна пара. Голова закружилась, но Настя Никитична советы помнила и исполняла. Она нашла в полу кольцо, потянула, доска поднялась. Из-под пола дохнуло холодом, а в следующий миг из тьмы шмякнулась на пол жаба шириной в две мужичьи ладони. Настя Никитична взвизгнуть не решилась — и правильно сделала. Жаба держала в лапах лист мать-и-мачехи. Скакнула на нижний полок, потом на верхний и положила листок прохладной, мачехиной, стороной кверху. Пар остыл, сел на пол и юркнул за жабой в подполье.

Настя Никитична поставила половицу на место и принялась мыться.

Из бани она вышла такая легкая, что, пожалуй, тоже могла бы за ребятишками следом по мухоморы…

— Столоваться-то как будешь? — спросила баба Дуня. — Вместе со мной или по-городскому, каждый сам по себе?

— С вами, — глотнув ком волнения, быстро сказала Настя Никитична, но баба Дуня видела и сквозь землю на два аршина.

— Ты над собой не насильничай! — предупредила она постоялицу. — Это ведь кто как привык. У нас еда — городской не чета. Без премудростей.

— Бабушка! — У Насти Никитичны слезы навернулись. — Мне у вас хорошо.

— Не умеешь ты за себя постоять, — решила баба Дуня. — Вижу, стесняешься про бытье разговоры говорить. Да только копейка рубль бережет.

— Рубль сбережешь, а человека потеряешь, — набралась храбрости Настя Никитична.

— Верное сужденье! — Баба Дуня даже головой покрутила: молодая-молодая, а не дура — впрок ученье пошло.

— Когда, бабушка, гости будут?

— Солнце закатится, работы угомонятся, вот и придут мои подружки.

— Тогда я погулять пойду.

— Сперва поешь, а потом ступай. И о житье договорить нужно… Коли у тебя на это языка нет, меня послушай. Значит, так… За квартиру ты мне ничего не должна: колхоз платит, а за питание возьму я с тебя рубль за день, и за красные дни да за наши деревенские праздники еще десяточку, а всего — сорок. Много?

— Боюсь, не мало ли?

— Какое мало! Дак ведь ты девушка послушная, чего ж не взять! А теперь за стол садись.

Подала баба Дуня три кринки — кринку молока, кринку сметаны и кринку меда — и еще самовар да пирог с грибами.

Настя Никитична налила кружку молока да назад в кринку вылила, и еще раз туда-обратно — «верхушку», чистые сливки перемешала. Баба Дуня улыбнулась: