Сказка о бумажном человеке - Жданова Елизавета Андреевна. Страница 4

Тут-то, очнувшись, Энни вдруг вспомнила о своем кружевном веере и отправилась на поиски. Бродили ли вы когда-нибудь в коридорах замка, когда все его обитатели собрались в одном зале и нигде, кроме этого зала, не горит свет, лишь в высокие окна бьется дождь и в лестничных пролетах воет ветер? Наверняка нет, но можете себе представить, я думаю. Вы можете представить, как Энни, суеверная, как большинство простых девушек (простых смертных, позволю себе добавить), пробиралась по этим неуютным коридорам, ежась при каждом порыве ветра не от холода (окна и стены замка были сделаны на совесть), а от неприятного ощущения, что рядом кто-то невидимый, кто заставляет ветер выть, дождь – стучать, а слабое сердце – дрожать как осиновый лист.

Энни уже хотела было вернуться в серебристый зал, как вдруг увидела фигуру, надвигающуюся на нее из темноты. Боже мой! Натерпеться такого страху в мрачных коридорах замка! Нечто длинное и сгорбленное, с подгибающимися ногами, с крючковатым разбухшим носом, с которого капала вода. Кривые, мокрые ноги переступали тяжело.

Большое мужество требовалось от Энни, чтобы признать в этом страшном призраке, протянувшем к ней руку, помощника своего дедушки! Как это бывает и с нами, поддавшись страху и отвращению, она закрыла лицо руками и разрыдалась, всхлипывая:

– Ненавижу тебя, чудовище! Вечно ты меня преследуешь! Видеть тебя не могу!

Бумажный человек подозревал, что Энни вряд ли отвечает взаимностью на его чувства, но еще никто и никогда не говорил, что ненавидит его. Он и представить себе не мог, насколько это убийственно, и к тому же едва ли понимал, что нельзя принимать всерьез слова легкомысленной девушки. Бедняга бросился прочь, а в голове его словно звучал надрывный голос: «Ненавижу! Видеть не могу!»

Он оказался на улице, пробежал порядочное расстояние, как вдруг его ноги увязли в глубокой луже. Бумажный человек упал и не смог подняться. Вода поистине губительна для бумаги, но еще губительнее для всего на свете плохие мысли. В угасающем сознании пронеслось: «Так и надо. Я ведь никому не нужен. Энни даже видеть меня не хочет. Лучше всего мне сейчас и умереть».

Так бы и окончил он свои дни (а мы – свою сказку) в осенней луже под проливным дождем, если бы мимо не шел городской часовщик. Это был забавнейший человек, друг Ежевичной феи, и притом слегка не в себе. Увидев помощника своего соседа Гилберта в таком плачевном состоянии, он бережно собрал его в охапку и понес в домик феи.

Дождь все еще барабанил в окна, и ветер завывал в узких улицах, когда на пороге домика Глэдис возник часовщик и вывалил на коврик у горящего камина бесформенную груду размокшего картона, который страдальчески всхлипывал.

– Полюбуйся. Жалко его. Лежал в луже, – коротко сказал часовщик и сел в кресло поближе к огню.

– Зачем вы принесли меня сюда? – глухо всхлипнуло из кучи. – Зачем меня спасать? Зачем мне жить… бумажному? Зачем вы сделали меня таким…

Глэдис резко повернулась.

– Молчи! Неблагодарный! – гневно произнесла фея. – Я, используя свой волшебный талант, подарила тебе бесценную жизнь. Ты упрекаешь меня в том, что я не могу (и не стала бы, даже если бы могла) менять человеческую природу? Ты сетуешь, что ты бумажный, а из чего сделаны все люди? Прах человека убивает вода и огонь, как бумагу, его треплют болезни, тебе неведомые! Тебе повезло – ты не болен, и ты упрекаешь меня?! Ты был настолько счастлив, что смог испытать любовь, – и вновь упрекаешь меня?! И за что? За то, что ты испугал эту несчастную глупышку!

– Да как могло быть иначе… я ведь сделан из картона… я не человек…

– Молчи! Человек рождается бумажным, беспомощным и уязвимым, – но такими рождаются и те, кто, презрев свою «бумажность», ведет корабли к полюсам вселенной, и те, кто ищет эликсир вечной жизни. Не знают ли прекрасно и те и другие, что их попытки обречены? Разве не знал тот древний чудак, соорудивший себе ненадежные крылья и упавший в море, что улетит не далеко? Знал, конечно же! Но еще он знал, что если однажды не рискнет, то навсегда останется бумажным и никогда ему уже не стать настоящим!

Даже ветер на улице, казалось, затих, прислушиваясь к словам Глэдис. Голос феи замер, и последняя фраза повисла в тишине. Даже огонь в камине стал потрескивать тише, внимая ей.

Бумажный человек глухо простонал. Из глубины комнаты, слабо освещенной огнем в камине, он поймал торжествующий взгляд часовщика. «Стать настоящим!» – впилось в его мозг. Но он настолько обессилел, что уже не мог ни думать, ни отвечать своей покровительнице. Сознание как будто ушло в небытие.

2

Белый замок баронессы Андромахи стоял неподалеку от города Твигга. Городок этот не был бы ничем примечателен, если бы не Белый замок. Он казался сделанным из слоновой кости, тонкие башенки были будто выточенными. Стены замка украшали барельефы диковинных зверей и птиц.

По преданию, со всех сторон света к замку были присланы животные, чтобы охранять его, но чтобы они не смущали покой обитателей, добрые феи поселили их на стенах в виде барельефов. Так, с северной стороны стена изукрашена изображениями оленей с ветвистыми рогами, крепкими и блестящими, как алмаз, и такими же копытами; с юга замок охраняют белоснежные львы с кудрявой гривой; восточную стену стерегут мудрые черепахи и змеи, древние как мир; с запада великолепные орлы защищают замок своими крыльями.

В минуту опасности нужно лишь произнести волшебное слово, чтобы пробудить чудесных стражей.

Теперь вы знаете, как выглядит Белый замок Твигга, и в путеводителе по Северному побережью вам расскажут то же самое. Да вряд ли вы выберетесь в такую даль!

Вот уже год Энни прислуживала баронессе Андромахе и поначалу горя не знала. Баронесса расхваливала ее яблочные пироги, подруги в ней души не чаяли, дела в гостинице дедушки тоже радовали. Стоит только добавить, что за год Энни стала еще красивее. В общем, житье у баронессы явно шло ей на пользу.

Но не нужно забывать, что и у баронессы бывает плохое настроение. Началось все одним ясным и душным майским вечером.

Баронесса восседала в своем высоком кресле и пыталась скрыть, что причиной ее дурного расположения была головная боль. Она очень боялась, что, если она заговорит о болезнях, ее сочтут старой. И тщетно двое докторов стояли рядом, уговаривая ее измерить давление, – Андромаха упорно твердила с вымученной улыбкой: «У меня все прекрасно. Я не нуждаюсь в вашей помощи, господа». Уже сослана в дальний будуар любимая болонка, уже отправлена на кухню фрейлина Вильгельмина, в наказание за неуместные кружевные манжеты. Ничего не помогало баронессе Андромахе. Вот в зал вошла Эвелина со своей арфой. Но что может быть мучительнее для человека с головной болью, чем музыкальные упражнения?!

– Эвелина, дитя мое, – прямо-таки взвизгнула баронесса, – эта пьеса звучит очень печально. Она усугубляет мою депрессию. Будьте добры, поищите в своем репертуаре что-нибудь контрастное.

Эвелина послушно стала перебирать ноты, а когда нашла «контрастное» и начала играть, баронесса и вовсе разрыдалась:

– Вы, верно, совсем не любите свою благодетельницу! Как вы можете, видя мое плачевное состояние, играть польку?! Вы же знаете мое тонкое душевное устройство! Эвелина, – добавила она, чуть успокоившись, – ступайте мыть окна. И пришлите ко мне Энни.

И Эвелина, скрепя сердце и сдерживая слезы, ушла за счастливой любимицей баронессы.

Целых пять минут, покуда не пришла Энни, баронесса сидела, прямая как палка, и нервно постукивала тонкими пальцами по подлокотнику своего кресла. Энни вошла и с милой улыбкой поклонилась.

– Дитя мое, – с хмурой улыбкой заговорила Андромаха, – утешьте меня. Испеките яблочный пирог.