Истории Дремучего леса - Дубцова Евгения. Страница 10
– Уж лет триста.
– Много к тебе сваталось?
– Ох, много сваталось женихов знатных, да заморских.
– А, что же ты никого не выбрала?
– Ах, рогатая, сердце не лежало.
– Потому и не лежало, что Степан особенный, может и не умеет он красиво ухаживать, зато сердцем добрый.
– Эх, рогатая, – обняла меня кикимора за шею. – А ведь верно ты говоришь! Не буду больше над Степаном измываться. Буду лучше помогать ему избу строить. А для тебя, кормилицы, у меня подарочек есть.
– Подарочек? Люблю я подарки, – даже сердце мое коровье раздобрело. – Дари скорее!
Сняла кикимора со своих волос ленту яркую, да на мой кудрявый лоб повязала. – Красавица, – глядя на меня, сказала мокрущая.
– Красавица! – от радости прикрыла я глазки.
22. Щи из крапивы
Гулял я себе по лесу. Собирал крапиву для щей. Ох, и вкусен супец из крапивы, а уж как полезен. Соскучился мой животик по горячему, аж мочи нет! Думаю, нарву я крапивы, огонь разведу, а кикимора сварит обед вкусный. Нарвал я было уже целую охапку, да возвращался на полянку, как упало на мою голову чудище лесное. Смотрю, глазонькам своим не верю – повелитель пчел окаянный. Вспомнил я старое, как он мне косточки все пересчитал, да злость меня такая одолела! Сжал я крапиву в ручке, да как отхлестал по морде это чудище! Тот заревел. Думаю, сейчас вцепится в меня, несдобровать тогда. Пустился наутек, так что и след мой простыл. Прибежал на поляну, Ресничку увидел, да к ней прижался. А тело мое так и дрожит от страха.
– Ты чего, домовитый, трясешься?
– Коровушка, спасай! Охотится, видно, на меня чудище лесное. Помнишь, я про повелителя пчел рассказывал. Так вот он на меня и сегодня напал. Опять с дерева подкараулил. Но я не растерялся! Дал отпор! Крапивою отхлестал, так, что не сунется он ко мне больше.
– Эх, Степан, а со мной какое приключение было.
– Что такое?
– Напали на меня сегодня звери лесные. Отхлестали меня прутьями по самой корме.
– Ох, рогатая! Не принял нас Дремучий лес! Что же делать то?
– Держать рога наготове! Мы с добром пришли. Никому ничего худого не сделали. Будем дом строить, да жить в нем.
– Верно говоришь!
Тут из леса выходит краса моя ясная. Песню ладную напевает. В руках у нее охапка травы.
– Здравствуй, краса моя, – до чего хороша.
– Здравствуй, сокол ясный. Вот крапиву нарвала для щей твоих.
– Хорошо! – обрадовался я. Свою то крапиву я на дело пустил. – Вот тебе котелок, воды наноси, огонь разведи, да щи начинай варить.
– Что? – так на меня глаза свои большие и вытаращила. – Я щи варить?
– А кто же? – не понял я вопроса. – Так испокон веков заведено, что бабы варят, да стряпают.
– Ты что, Степан, ума лишился? Я тебе крапиву надрала, а ты уж давай-ка сам кашеварь, – да траву мне под ноги кинула.
– Вот и ходи голодная! Иди на болото тину горькую жевать! – разозлился я, добрейшая душенька.
– Не хочу тину! Хочу щи с крапивою, – да ножкой еще и притопнула.
– Вы чего развопились, как дети неразумные, – в дело включилась коровушка. – Есть хотите? А, ежели хотите, готовить придется. У тебя Степан изба – три бревна, до осени едва успеть сделать. А ты, кикимора, все равно без дела на болоте своем сидишь, так что тебе и готовить.
– А я не умею ваши щи варить! – запротестовала краса моя несговорчивая.
– Так что там великого? Научу я тебя, бестолковую, – заверила ее Ресничка. – А ты, Степан, иди работать, позже приходи щец наших отведать. Ох, мы с кикиморой наготовим, язык откусишь!
– Верно! Речь от вкуснотищи потеряешь! – заверила меня голубка.
Вот как коровушка моя все ловко разрешила. Я благодарно кивнул Ресничке и побежал осиливать хату.
23. Встреча
Строил я избу, строил. Устал, так что рученьки ныть стали, да спинушка затрещала. В животе заурчало от голода. Эх, щей надобно отведать! Прихожу я к столу, а там в котле дымятся да ароматом своим завлекают щи крапивные полезные. Краса болотная меня поджидает, да улыбкою очаровательной заманивает.
– Отведай щец свежих, Степан, – в тарелку налила, и мне протягивает.
– Я за ложку, да скорее пробовать. – А вкуснотища! Оторваться не могу. Съел одну тарелочку, добавки попросил. Вторую съел – наесться не могу. Третью отхлебал – насытился.
А голубка моя болотная смеется, да приговаривает:
– Что, Степан, язык проглотил?
Наелся я досыта домашней пищи, да ко сну меня приклонило. Улегся я на травушку, где солнце припекает, да уснул. Проснулся от гула, да криков. Корова меня языком облизывает мокрым и фырчит:
– Вставай, Степан! Поднимайся! Беда!
Я глаза свои открыл, да мамочки! Дрожь по телу пошла, не знаю, как унять. Толпа зверей лесных на нас идет. Я на ножки свои вскочил, топор, что под рукою был, взял, да приготовился красу свою и коровушку защищать. Голубка же моя тинная стоит и глазом не моргнет. Подошли звери лесные к нам ближе, окружили.
– Не подходите! – крикнул я, размахивая топором. – Зарублю! – а у самого сердечко выпрыгнуть из груди готово.
– Ты чего это, Потап, на мои болота пожаловал? Али тебе своих владений мало?
– А ты теперь лихо защищаешь, кикимора? Предала ты лес родной, значит? – обвинил красу мою медведь.
– Какое лихо? Где ты, Потап, лихо то увидел?
– А это кто с тобой? – да кивает на нас с кровушкой.
– Ты что, медведь, ослеп совсем? Что корову с домовым никогда не видывал?
– Это, точно, корова! – вступил в разговор волк. – Обычная деревенская рогатая. От нее вреда никакого, наоборот она еще и молока дает.
– А это домовой, – кивнул на меня лис. Такие коротышки в домах людских живут, да счастья в дом несут.
– Вот так да, – удивился медведь. – А где же тогда лихо? Где прячется?
– Да не видела я никакого лиха! – ответила лягушечка моя.
– А кто же тогда в лесу стучал?
– Я стучал топором, деревья рубил, – честно признался.
– Зачем лес портишь? – грозно спросил волк.
– Так не порчу я вовсе. Я избу строю. Я же домовой, а домовым без избы никак нельзя.
– А что ты вообще в наших краях позабыл?
– Меня хозяйка злющая из дома выжила, вот и подался я в чащу.
– А дым откуда идет?
– Так я ж чай щи хлебать люблю, а их только на костре варить надо.
– А ты, кикимора, почему песни поешь, да венки на голове носишь? Зачем болото свое покинула?
– А чего в этом странного? Влюбилась я, вот и пою, да цветочки собираю. Степан мой жених, – радостно объявила краса моя.
– Ну чудеса! – удивились лесные жители.
– А зачем ты меня крапивой отхлестал? – тут из толпы вышел повелитель пчел.
– А! Повелитель пчел! – ноженьки задрожали. Я топором замахнулся на него, да кричу, – Не подходи! Стой, где стоишь!
Медведь Потап отстранил чудище, да подошел ко мне ближе:
– Ты зачем моего сына крапивою по носу ошпарил?
– Повелитель пчел – твой сын?
– Какой еще повелитель пчел?
– Так я, когда к вам в лес шел, заснул под деревцем, а на меня сверху упало чудище, за которым рой пчел следовал.
– Я не повелитель пчел! Я медвежонок Пузяша. Просто на меня тогда напал сладкожорик и я залез на дерево, медком полакомиться, а пчелы разозлились. Упал я тогда с дерева, а не специально тебя придавил. От пчел убегал.
– Фууух! – с облегчением выдохнул я. – Значит, чудищ в вашем лесу не водится.
– А почему ты меня чуть не забодала? – обратился к коровушке моей волчонок.
– Так ты сам на меня напал! Где родители у этого хулигана?
– Я здесь, – вышел вперед волк.
– Вот и воспитывайте своих детей, а то они творят, что хотят. Паслась я себе на лужайке, травку кушала, никого не трогала, а тут выбегает из кустов, да прутом меня по корме хлещет. Что за молодежь пошла? – возмутилась Ресничка.
– Это правда? – спросил волк у сына.
Волчонок опустил нос:
– Правда. Только я думал, что это лихо. Простите меня, тетя корова.