Тайна горы Сугомак - Гребеньков Юрий Киприянович. Страница 15

Луша оглянуться не успела, как в приказчиковой горнице очутилась. А там заводчик Зотов сидит в разгульной компании барских выпивох. И еще понятней стало девушке, что привезли ее сюда ради господской утехи. И не вызволить ей из пыточного погреба своего любимого. Бесполезно господам в ноги падать. Доброту в них давно ненасытная волчья злоба да безделье перехлестнули. И плещется в стаканах не красное вино, а кровь безвинно загубленных.

Голима Выдумка к хозяйскому столу невесту подвел. Сидящие на Лушу уставились. Девичья красота из пьяных голов разом хмель вышибла. Словно перед бурей тишина наступила. Зотов из-за стола выскочил и на Парамошку гнев обрушил. Как смел от хозяйского глаза такую красавицу прятать. Не девка, а живой огонь!

Приказчик от барского гнева, как осиновый лист, затрясся. Оправдываться начал. О женитьбе зазаикался.

— Прочь с дороги! — крикнул Зотов. — Лошадей мне! В Кыштым еду!

Стол с закусками да вином опрокинул. И к девушке бросился. Норовил за руку схватить. Да у Луши рука тяжелая, с малолетства к труду приучена. Отмахнула зотовскую лапу и говорит спокойно:

— Вы меня на свадьбу везли. Так что же застолье-то кинули.

А Зотов, как отпор почувствовал, в ответ ласковые слова запел:

— Быть бы свадьбе, красавица, да жених не по нраву. В Кыштыме тебе другого подберу. Там у меня парни всем парням на отличку.

Много на счету Зотова кровавых дел значилось. И тут подумал. Поразвлекаюсь с девкой, а потом ей камень на шею, да в воду. Кучера к злодейству привычные. Молчать будут. Парамошку, если шум поднимет, в Кыштыме прикончу. Приказчиково место не заказано. Еще лютее зверя подобрать можно.

— Ладно, — согласилась Луша, — хозяйскому слову и я не ослушница. Придется в Кыштым ехать. Только свадебные бубенцы с коней снимите. И приказчика разрешите с собой взять.

Зотову что? Только крикнул. Кучера как ошпаренные к лошадям бросились. Бубенцы с расписных дуг поснимали. Заводчик Лушу рядом с собой посадил. Приказчик у хозяйских ног приспособился. Еще в две тройки господские прихвостни завалились. Кони ветром рванули. Из завода свадебную процессию вынесли.

Над горами к этому времени заря догорела. Лес потемнел. Прохладой от земли и озер потянуло.

При свете каретного фонаря девушка еще краше заводчику показалась. В Зотове азарт заговорил. Притянул он к себе Лушу и поцеловать наметился. А взглядом по девушке так и шарит. И увидел он, что на Лушиной шее на месте креста крохотная, выпуклая ладанка.

— Ты что! Некрещенного отродья, что ли? — Оторопел заводчик.

— А ты внимательнее гляди, — смело промолвила девушка. — Видишь, ладанка в форме креста отлита.

Зотов кучерам крикнул. Те тройку остановили. Заводские прихлебатели мимо с пьяными песнями пропылили. На остановку хозяйской кареты внимания не обратили. Заводчик же с девичьей шеи ладанку сорвал. К фонарю поднес. Металл в глаза черным бархатом полыхнул. Из чугуна отлита, успокоился Зотов. Бросовая поделка.

— Как бы не так, хозяин! — рассмеялась Луша. — Не дорог металл в ладанке, да дорога работа. Ладанка моя с секретом. Секрет же в том состоит, что нажать потайную кнопочку надо, которая ладанку раскроет. И где та кнопочка расположена, тоже знать требуется.

Снова схватил Зотов ладанку обеими руками. Давай ее во все стороны крутить. Вертел, вертел. Не раскрывается чугунная поделка.

А Луша ему в лицо смеется и говорит:

— Многовато, хозяин, на твоих руках людской крови. Чугун хоть металл и холодный, но теплую человеческую ладонь чует.

Взяла Луша из зотовских рук чугунную диковинку. Тонкими бровями повела. В ладошке повернула. Подышала на чугун и в тишине звонкий щелчок раздался. Ладанка на две ровные половинки раскрылась: одна половинка к другой на крохотных шарнирчиках прикреплена. И так эти шарнирчики отлиты, что не поймешь, как и вращаются. Обработки тоже не заметно. Сплошное ажурное литье, да и только. А внутри ладанки другое чудо. На тоненьком чугунном стебельке висит маленькое чугунное семечко. И белые прожилочки на нем, как у настоящего, так и выделяются. Величиной семечко в аккурат с подсолнечное. И словно при ветерке чуть-чуть на стебельке качается.

У Зотова от такого дива глаза на лоб полезли. Парамошка тоже взглядом на диковинку целит.

И тут новый щелчок тишину потревожил. Это чугунное семечко раскрылось. А в нем — крохотные чугунные часики. С густым мелодичным боем. Да таким звонким, таким удивительным. Стрелки на часах ровно полночь показывают.

— Да это почище, чем блоху подковать! — изумился Зотов. — За такое диво половину всех уральских заводов купить можно. — И злобно на Парамошку кинулся:

— Мастера давай! С какой выгодой от хозяина миллионную поделку скрыл? — А сам коваными сапогами приказчика топчет, как Парамошкины лакеи отца Лушиного.

— Не гневайся, хозяин, и приказчика не кровавь, — опять промолвила девушка. — Художника Никиты Купцова перед тобой работа. Молодого крепостного мастера, который у тебя в пыточном погребе мается. Моего жениха нареченного. — Но договорить не успела. Кончился в чугунном семечке бой. И только последние звуки оборвались, как приказчик Парамошка ужом из-под зотовских ног вывернулся и закрывшееся чугунное семечко рукой схватил. Хрустнул чугунный стебелек, как живая древесная веточка. Ведь чугун — металл хрупкий. Он нежное, ласковое обращение любит. А тут чертову силу Голима Выдумка применил. И сразу, несмотря на таежную ночь, со всех сторон певчие птахи слетелись. Целая стая собралась и закружилась над каретой. А Парамошка, зажав в руке чугунное семечко, из кареты вывалился. И на голове у него острые, черные рожки обозначились. Точь-в-точь как у отлитого в чугуне черта. Говорят, до самого утра в лесах Каслинского завода птичий гам не смолкал. И чугунное семечко пропало.

Долго после той ночи Зотов не мог вспомнить, как он в одиночестве на таежной дороге очутился. И только начнет о чугунном семечке подумывать, как в хозяйских глазах черти замельтешат. Сказывают, что к полудню третьего дня он до Кыштымского завода добрался. Весь грязный, оборванный и, как зверь, страшный. А расстояние-то всего двадцать верст.

Вскоре и вовсе пришлось из заводов убираться. На барские хоромы горластый огненный петух взлетел, и пока в пепел да золу их не превратил, отчаянно кукарекал. Вслед за пожаром мастеровые власть на заводах в свои руки взяли. Как ни прятали Зотовы кровавые концы в воду, а спрятать не удалось.

Луша же на хозяйской тройке обратно в Каслинский завод прискакала. И сразу к погребу, где Никита Купцов томился. Как ей стражники подчинились, никому не известно. Только молодые на хозяйской тройке тут же Касли покинули. Пробовали их разыскивать, да не нашли.

Про чугунное семечко с той поры тоже не слышно. Но каслинских умельцев художественного литья сомнение берет насчет его окончательной пропажи. Может, сохранилось оно. Потерял в суматохе Парамошка дорогую поделку, голиму выдумку крепостного мастера. Может, подобрали и спрятали чугунную диковинку лесные певуньи. И лежит то семечко в буреломной чащобе в сосновом дупле. От дождей и снегов сбереженное. Зеленой кроной прикрытое. Кончится жизнь дерева — упадет слабеющая сосна, сбитая молодым вольным ветром. Выкатится из дупла в родную уральскую землю чугунное семечко и невиданным в мире мастерством прорастет.

УЖОТ И ЗМЕЯТ

Как-то раз вечером заспорили мужики о тайнах старательского ремесла да старательского счастья. Одни говорят:

— На Марьино бы веретено натакаться. Вот бы где золотой пряжи намотал!

Другие о Марьиных оборвышах беспокоятся. Их бы набрать и то ладно. На безбедную жизнь бы хватило.

А по Уралу только что пугачевщина, как майская гроза, прогремела. На бар да заводчиков великого страху нагнала. Демидовы-то для заводских работ в Кыштым не скоро нагрянули. Вот и успели некоторые мужики свои хозяйства подправить да о подневольной жизни вдосталь наговориться.