Встречи на дороге - Гнездилов А. В.. Страница 2

Он задумался, потом робко взглянул на меня.

— Прошу вас, зайдемте ко мне, это совсем недалеко. Дорогой я расскажу вам еще одну историю. О картине. Впрочем, не только… С чего начать? Ну да ладно. Вы, конечно, сталкивались с молодыми художниками. Знаете, что многие из них не разделяют официальных канонов. Ищут своего, нового. Особенно начинающие. Им трудно оценить себя, понять, где они действительно что-то находят, а где это заурядная самодеятельность. А ведь самый больной вопрос — признание. Конечно, нет области, где бы не было искалеченных чужими мнениями, но куда печальнее это зрелище у художников… Вот в этой среде толкался один чудак. Состоял он в каком-то кружке, руководимом спившимся талантом, но скорее относился к поклонникам искусства, чем к творцам. Приятели звали его Эльфом за невысокий рост, курчавую голову и любовь к цветам. Он никогда не дарил цветы людям, но приносил и оставлял около картин, которые ему нравились. При этом Эльф утверждал, что краски на полотне становятся ярче от соседства живых цветов. Работы его тоже имели некоторую претензию на оригинальность: неземные сферы, мерцающие фигуры, таинственные символы. Писал он по ночам в полной темноте, и смотреть на них можно было только в присутствии самого Эльфа. Стоило ему уйти, и картины представлялись сплошной мазней. Впрочем, никого это не смущало. Руководитель кружка держался эпикурейских принципов. «Главное в жизни — вдохновение, — вещал он. — Огород, вскопанный с удовольствием, прекраснее сада, который вы напишете, стиснув зубы».

Его афоризмы как-то достигли высоких ушей, и в студию назначили комиссию. Узнав об этом, протрезвевший маэстро попытался спасти положение: «Долой фантазии! К завтрашнему дню нужны готовые работы с натуры!»

Ученики растерянно переглянулись и вечером собрались в мастерской на прощальный ужин. Однако его пришлось отложить… Явился их вождь, ведя за собой девушку совершенно удивительной внешности. Такая красота как будто существует вне времени. Она могла бы служить идеалом в любую эпоху. Очевидно, старый пьяница встретил ее на улице и умолил «принести жертву на священный алтарь искусства».

«Вот вам натура, бездельники! Хотел бы я взглянуть, кого она не устроит!»

Художники вдохновились, но плоды их стараний оказались горькими. Действительность не покорилась тем, кто привык служить своему воображению. Молча оглядела незнакомка работы пристыженных авторов и задержалась около Эльфа. Он один не пытался изменить себе. На его картине она стояла спиной к зрителю, держа в поднятой руке фонарь. «Для кого он?» — спросила девушка. — «Для заблудившихся!»

…Прошло полгода, как был разогнан кружок. Эльф очень редко брался за кисти. Он обнаружил, что его присутствие непостижимым образом влияет не только на его произведения, но и на картины других художников. Даже бездарные работы словно оживали от его взгляда, особенно по вечерам. Это открытие поразило не только Эльфа. Многочисленные друзья стали приглашать его на свои выставки, видя в нем талисман. Он мог бы жить припеваючи, если б не мысль, что ему вовсе не дано художественного таланта.

«Я всего лишь садовник картин», — думал Эльф про себя и в конце концов порвал все связи с живописцами. Теперь он увлекался картинами старых мастеров, которые так же реагировали на его присутствие. Однажды в антикварном салоне выставили для продажи полотно неизвестного итальянского художника. Относили его к эпохе Возрождения, и стоила картина бешеных денег, так что даже музей не мог ее приобрести. На ней была изображена обнаженная молодая женщина, склонившаяся над ручьем. На миг она подняла лицо, ища свое отражение, исчезнувшее вместе с пригоршней воды, которую она держала в ладонях. Ночное небо искрилось звездами, из-за темных стволов на красавицу падал неведомый луч света. Эльф долго стоял перед картиной и на следующий день пришел с розами. У входа перед ним мелькнула знакомая фигура. Он узнал девушку, которая позировала в кружке, и радостно приветствовал ее. Но она покачала головой: «Вы ошиблись, меня никогда в жизни никто не рисовал». Смущенно юноша стал извиняться. «Ничего, ничего, — прервала его красавица, — с художниками такое бывает. Кстати, что вы скажете об итальянке?» — «У меня нет слов, — ответил Эльф. — Поэтому я принес цветы». — «Верно, нам придется здесь часто встречаться, — сказала девушка, протягивая ему руку, — давайте знакомиться: Альбина».

Они действительно стали видеться чуть не каждый день, встречаясь у картины. Эльфа удивило, что девушка относится к итальянке с пылкостью влюбленной. Временами казалось, что она даже ревнует ее к нему.

Красота Альбины привлекала к себе столько блестящих поклонников, что ей позавидовали бы маркизы эпохи Людовиков. Жизнь дарила ей все, о чем можно было мечтать. Откуда же бралось это странное чувство к картине? Была ли то причуда пресыщенной красавицы или мистическая страсть, владевшая когда-то Пигмалионом? Впрочем, не Эльфу было тогда судить об этом. Он сам испытывал непостижимое влечение к итальянке. Ему казалось, что она смотрит только на него и улыбается, когда он приходит. Между прочим, выражение ее лица вызывало особенные споры с Альбиной, которая утверждала, что женщина печальна. Но вот случилось то, чего так боялись соперники: нашелся богатый антиквар, решивший приобрести картину. С какой болью провожал Эльф свою возлюбленную, которую уносили за самодовольным жирным стариком. Сердце его разрывалось от негодования…

«Он не имеет права даже смотреть на итальянку! Ее нагота не для сластолюбивых взглядов!»

Но что он мог сделать? А Альбина? Только теперь Эльф оценил ее привязанность.

«Я отберу картину, даже если мне придется выйти за него замуж», — заявила она.

Трудно поверить, но все вышло так, как она сказала… Старик не устоял перед ее красотой и поплатился буквально на второй день после свадьбы: он умер. Родственники его не могли допустить, чтобы наследство попало в руки «неизвестной авантюристки» и подали в суд.

Пока тянулась юридическая канитель, Альбина жила в доме антиквара и картина висела в ее комнате. Она не забыла своего приятеля и позвала его в первый же удобный вечер. Эльф не замедлил явиться и радостно бросился к итальянке. Альбина подошла вместе с ним, но вдруг побледнела и отшатнулась. Юноша схватил ее за руки, испуганно спрашивая, что с ней случилось. Она долго не отвечала, затем шепнула: «Ты был прав. Итальянка улыбается. Но эта улыбка тебе…» Непонятная гримаса скользнула по ее лицу, и она попросила потушить свет: «Я не хочу видеть ее».

Эльф исполнил приказание и собрался уходить, но Альбина остановила его: «Если хочешь, то можешь провести с ней ночь…»

Он молча кивнул и, подвинув кресло к картине, уселся перед ней. Несколько раз Альбина бесшумно подходила к нему и заглядывала в лицо. Утром девушка была бледна, какая-то мысль тяготила ее, но она не решалась заговорить. Наконец Эльф сам обратился к ней. Альбина взяла его руку. «Я смеялась, когда твои знакомые художники рассказывали, что ты приносил удачу самым заурядным выставкам, но о твоих собственных работах никто не мог сказать ни слова. Сегодня я не спала и слышала журчание ручья, запах болотных цветов наполнял комнату, и над моей постелью мерцали звезды. Теперь я убедилась, что твое присутствие оживляет картины, но знаешь ли ты, что я видела в твоих глазах? В глубине их горела свеча, которая растаяла с наступлением рассвета…»

С этого дня Альбину словно подменили. Прекрасная итальянка потеряла над ней свою власть, и место ее занял Эльф. Девушка следила за каждым его шагом. Она восхищалась его работами, заставляла писать новые, сопровождала по музеям, наслаждаясь оживающими картинами и просто близостью Эльфа. А он не замечал этого, верный своему чувству к итальянке.

Между тем слушание дела кончилось, и суд вынес соломоново решение: брак признать недействительным, и наследство покойного считать собственностью государства. Картину должны были передать в музей. Эльф тяжело переживал близкую потерю. Итальянку не собирались выставлять в залы, а назначили в запасники.