Дети воды - Кингсли Чарльз. Страница 2

— Ой, хозяин, я никогда такого не видел!

— И не увидишь. Не чистота меня волнует, а прохлада. Я не какой-нибудь шахтеришка, который вывозится так, что каждую неделю ему приходится умываться.

— Нельзя ли и мне подойти и окунуть голову в воду? — спросил бедняжка Том. — Наверное, это так же приятно, как сунуть голову иод струю из колонки, к тому же здесь нет полицейских.

— А ну топай! — рявкнул Граймс. — К чему тебе умываться? Ты же не напивался так, как я, и голова у тебя не трещит!

— Подумаешь! — отвечал Том.

И он помчался к ручью и стал умываться.

Граймс и так уже был обозлен, ведь женщина предпочла его обществу Тома. Поэтому он кинулся за мальчиком с ругательствами, схватил его за шиворот и стал колотить.

— Неужели тебе не совестно, Томас Граймс? — вскричала ирландка.

Граймс на секунду замер, пораженный тем, что она знает его имя, но тут же ответил:

— Нет, ни сейчас, ни когда-либо, — и продолжал колотить Тома.

— Заметно. Если бы ты хоть раз в жизни устыдился, ты давно бы уже пошел в Вендейл.

— Что знаешь ты про Вендейл? — заорал Граймс, не выпуская Тома.

— Все. Я знаю даже, что случилось в Олдермирской роще почти два года назад, в Мартынов день в ноябре.

— Ну да? — завопил Граймс.

Он бросил Тома, перебрался через изгородь и оказался лицом к лицу с женщиной. Том думал, что Граймс ее ударит. Но нет, уж очень смелый у нее был вид.

— Да, я там была, — спокойно произнесла она.

Выругавшись, Граймс вдруг сказал:

— Что-то ты не похожа на ирландку.

— Неважно, кто я. Я видела то, что видела, и, если ты еще раз ударишь мальчика, я расскажу все, что знаю.

Похоже было, что Граймс здорово испугался. Он тут же молча уселся на ослика и позвал Тома.

— Стойте! — молвила женщина. — Мы еще свидимся с вами, и вот что я скажу вам обоим: кто к чистоте стремится, чистым будет, а кто в грязи погряз, тот грязным и останется. Помните!

Она повернулась и пошла прочь по лугу. Граймс постоял немного, как если бы его стукнули. Потом он кинулся за ней с воплем:

— Стой, вернись!

Но на лугу никого не было.

Не спряталась ли она? Да нет, там негде спрятаться. Все же Граймс поискал ее вокруг, да и Том тоже, он был удивлен не меньше Граймса. Но как они ни искали, ее и след простыл.

Граймс вернулся к своему ослу, и видно было, что он напуган. Он молча тронулся в путь, попыхивая свеженабитой трубкой, и даже не вспоминал про Тома.

Пройдя еще мили три и еще чуть-чуть, они добрались до ворот Усадьбы.

Да, шикарные были ворота, все из железа, рядом домик привратника, по бокам каменные столбы, и на каждом — жуткое страшилище, с клыками, рогами и хвостом, эти штуки украшали щиты, которые прикрывали в бою предков сэра Джона во времена Алой и Белой роз. В предусмотрительности им не откажешь, ведь стоило врагам завидеть таких страшилищ, как они тут же пускались наутек.

Граймс позвонил в колокольчик, и тотчас у ворот появился привратник.

— Меня предупредили о твоем приходе, — сказав он, открывая ворота. — Иди вперед по аллее, да смотри чтобы при выходе я не обнаружил у тебя зайца или кролика из наших угодий, уж меня ты не обманешь, так и знай.

— Разве что положу его в мешок с сажей, — пошутил Граймс, и они оба рассмеялись.

— Ну, коли ты такой умный, лучше уж я провожу вас до дома, — решил привратник.

— Давай-давай, ведь за охрану дичи тебе деньги платят, а не мне.

И привратник пошел вместе с ними. К изумлению Тома, они с Граймсом всю дорогу шутили и смеялись.

Сначала они чуть ли не милю шли по липовой аллее, и один раз Том, весь дрожа от страха и восторга, заметил оленя, дремавшего среди папоротника. Никогда еще Тому не приходилось видеть такие огромные деревья, и, взглянув вверх, он решил, что само голубое небо отдыхает на их кронах. Но сильнее всего его озадачил какой-то непонятный не то шорох, не то шепот, сопровождавший их по пути, так что наконец Том набрался храбрости и спросил у привратника, в чем тут дело.

Говорил Том очень вежливо и на всякий случай именовал привратника «сэр», это очень понравилось слуге, и тот объяснил мальчику, что в цветах липы гудят пчелы.

— А что такое пчелы? — спросил Том.

— Они делают мед.

— А что такое мед? — спросил снова Том, но тут Граймс фыркнул:

— Заткнись!

— Ничего, — вмешался привратник, — он вежливый парень, да ненадолго его хватит, если он останется при тебе.

Граймс расхохотался, решив, что это комплимент.

— Хотел бы и я быть привратником, — сказал Том, — тогда я жил бы в таком же прекрасном месте, ноенл бы такие же брюки и свисток, как у вас.

Привратник рассмеялся: он-то был достаточно добр.

Ну вот они подошли еще к одним большим железным воротам перед домом, и Том уставился на цветущие рододендроны и азалии, а потом на особняк. Сколько же в нем труб, и давно ли построен дом, и как звали того, кто его построил, и сколько же ему заплатили?

Да, задай он свои вопросы, на них трудно было бы ответить, потому что Хартховер строили в девяносто разных эпох, да следовали девятнадцати разным стилям, и смотрелся особняк так, как будто бы кто-то построил целую улицу самых разных домов, а потом ссыпал их в кучу и перемешал гигантской ложкой.

Но Том н его хозяин не вошли в дом через парадный вход, как какие-нибудь графы или епископы, нет, они обошли дом кругом, и долго же им пришлось кружить; они вошли в дом через черный ход, а дверь им открыл зевавший прислужник; а потом они прошли по маленькому коридору, где их встретила домоправительница, одетая в такой красивый цветастый халат, что Том принял ее за миледи. И она принялась давать Граймсу наставления, как и что сделать, как если бы это он сам полез в трубу, а Граймс лишь кланялся и тихонько шипел Тому:

— Слышал, негодник?

Том слушал и запоминал — все, что мог.

Потом домоправительница отвела их в огромную залу, вся мебель там была укрыта коричневой бумагой, и велела им приступать к делу таким громким и величественным голосом, что Том задрожал. Но хозяин пнул его пару раз, после чего Том полез прямо в камин и стал карабкаться вверх по дымоходу. А в комнате устроилась горничная, чтобы присматривать за мебелью.

Не могу сказать тебе точно, сколько труб уже вычистил Том на своем коротком веку. Сколько же труб было в Усадьбе? Он потерял им счет. К тому же они не были похожи на привычные городские трубы. Такие еще встречаются в старых деревенских домах — большие и изогнутые, к тому же дом без конца перестраивали, меняли и трубы, так что местами один дымоход переходил в другой. Том совсем заблудился среди них. Правда, его это совсем не волновало, хотя вокруг царил кромешный мрак, он ведь привык к темным трубам так же, как крот привыкает к своему подземелью. Но вот наконец он спустился вниз, как ему казалось, туда же, откуда и начал. И оказался на каминном коврике в комнате, каких он еще никогда не видел.

Да, никогда еще он такого не видывал. Ему не приходилось бывать в благородных домах, а там, где он бывал, ковры к их приходу свертывали, занавески убирали, мебель накрывали бумагой и тряпками, а картины — специальными фартуками. Случалось ему, правда, задумываться над тем, как же выглядят комнаты после того, как трубы прочищены и все чехлы сняты. И вот он увидел как, и ему это очень понравилось.

Комната была вся в белом — белые занавески на окнах, белый полог у кровати, белая мебель, белые стены; на полу цветастый ковер, на стенах картины в золоченых рамах. На картинах были изображены дамы и господа, собаки и кони. Кони ему понравились, а собаки не очень, среди них не было ни бульдогов, ни терьеров. Две картинки поразили его сильнее всего. Одна ему понравилась. На ней был изображен мужчина в длинной хламиде, а вокруг него стояли дети и их мамы. Неплохая картинка для комнаты, где живет леди, — а что здесь живет леди, Том не сомневался.

На другой картинке был нарисован человек, прибитый гвоздями к кресту, и это Тома поразило. Где-то он уже видел похожую картинку, но зачем она здесь? «Бедняга!» — подумал Том. Но зачем же неизвестная леди повесила такую картинку у себя в комнате? Может, это ее родственник, убитый дикарями? Тому стало грустно, и он отвернулся.