Дубравия - Фаржон (Фарджин) Элинор. Страница 3

Ты снега белей,
      Ты дитя мерзлоты,
И прячешь лицо —
      Не дурнушка ли ты?
Мне в жены не нужен
      Замерзший скелет,
Я очень надеюсь,
      Что скажешь ты «нет».

Последовало ледяное молчание, и Джон решил, что, видно, он что-то напутал. Он подождал минут пять, поклонился и заскользил спиной вперед прочь из Тронного Зала. Выбравшись наружу, он похлопал себя ладонями по бокам, присвистнул, сказал несколько раз «вот те раз!», вскочил на коня и поехал как можно быстрей обратно в свое Королевство.

— Все в порядке? — спросили министры.

— Вполне, — сказал Джон.

Министры радостно потерли руки:

— Так когда будет свадьба?

— Никогда! — сказал Джон и пошел наверх, к себе в комнату, и позвал Селину, чтобы она разожгла камин. У Селины всякое дело в руках горело, и не успел он оглянуться, как в камине уже пылал огонь. Подгребая угли, она спросила:

— Как вам понравилась Принцесса Севера?

— Никак, — ответил Король.

— Не захотела за вас пойти, да?

— Знайте свое место, Селина, — оборвал ее Король.

— Извольте. Что-нибудь еще?

— Да. Распакуйте баул и снова запакуйте его. Завтра я еду свататься к Принцессе Южной Долинии.

— Тогда вам понадобятся соломенная шляпа и льняная пижама, — сказала Селина и направилась к дверям.

Но Король сказал:

— Э… Селина… э-э…

Она остановилась на пороге.

— Э… между прочим, Селина! Вы не помните… э… этого моего стишка, что вы… э… здесь у меня читали?

— У меня слишком много дел, чтобы забивать себе голову стишками, — сказала Селина.

И вышла, а Король так на нее осерчал, что, когда она вернулась и принесла ему горячую-прегорячую грелку для постели, он даже не сказал ей «спасибо».

IV

На следующий день юный Король отправился в Южную Долиннию, и вначале поездка показалась ему такой приятной, что он преисполнился радужных надежд. Небо было голубым, воздух — недвижным, день — Солнечным. Но чем дальше он ехал, тем голубей делалось небо, недвижнее — воздух, солнечнее — день, и к тому времени, как он приехал туда, куда надо, у него уже не стало сил радоваться — он изнемогал. От аромата роз было трудно дышать, солнце пекло так яростно, что глаза резало от ослепительно голубого неба, а раскаленная земля испускала такой жар, что плавились подковы на ногах у коня. Да и сам конь еле передвигал ногами, по его лоснящимся бокам стекали струи пота, равно как по лбу и щекам его хозяина.

Как и прежде, сюда был отправлен гонец, чтобы возвестить прибытие Короля Трудландии, и, как и прежде, никто его не встречал.

Город был погружен в безмолвие, жалюзи на всех окнах были спущены, на улицах — ни души. Однако спрашивать дорогу было не нужно: дворец, выстроенный из отполированного золота, с золотыми куполами и шпилями, сверкавший ярче солнца, был виден издалека. Конь Короля из последних сил дотащился до ворот и рухнул на землю. Юный Король лишь с большим трудом слез — верней, свалился — с седла и велел жирному привратнику, стоявшему в парадных дверях, доложить о себе. Привратник только зевнул, словно не слышал, так что Джону пришлось самому искать дорогу к Тронному Залу. Там, в великолепных золотых креслах, полулежал полусонный Король Южной Долинии, а у его ног, откинувшись на груду золотых подушек, полусидела Принцесса. По всей комнате на позолоченных оттоманках с горами подушек отдыхали в ленивых позах придворные. На всех них были золототканые одежды, и Джон с трудом мог разобрать в этих беспорядочных кучах, где люди и где подушки. Но насчет самого Короля у него не возникло никаких сомнений, да и насчет его прекрасной дочери тоже. И она действительно прекрасна, подумал Джон, только уж очень толста. А ее отец был еще толще. Когда Джон приблизился, он улыбнулся медленной, сонной сладкой улыбкой, но произнести хоть одно слово не взял на себя труда.

— Я явился, чтобы сделать предложение вашей дочери, — пробормотал Джон.

Улыбка Короля сделалась еще более сладкой и сонной, словно он хотел сказать: «Дело твое». И так как все, по-видимому, ждали, что он сделает, то Джон решил поскорее приступить к делу. Но у него иссякли последние слова и силы, и в отчаянии Джон решил прочитать свое утерянное стихотворение: без сомнения, оно тронет сердце Принцессы. У него мутилось в глазах, но наконец он припомнил, как казалось ему, все от начала до конца, и, упав на колени перед полулежащей Принцессой, юный Король прожурчал:

Ты сала жирнее,
      Ты таешь от зноя,
Меня ты смущаешь
      Своей толщиною.
Все мужество может
      Растаять сейчас…
Я очень надеюсь
      На твердый отказ.

Принцесса зевнула ему в лицо.

Так как за этим ничего не последовало, Джон поднялся с колен, выбрался из дворца, поставил своего коня на все четыре копыта, взобрался кое-как ему на спину и медленной иноходью потрюхал в Трудландию. «Боюсь, что это было не совсем то стихотворение», — говорил он себе несколько раз по пути.

Министры ждали его в нетерпении.

— Ну как, столковались вы с Принцессой Южной Долинии? — спросили они.

— Разумеется, — сказал Джон.

Министры засияли от удовольствия.

— Когда же она станет вашей супругой?

— Никогда, — сказал Джон и пошел наверх, к себе в комнату, и позвал Селину, чтобы она принесла ему холодный апельсиновый сок. Она была мастерица его готовить, и вскоре уже перед Королем стоял высокий бокал с соломинкой, а сверху прыгал оранжевый шарик льда. Пока он потягивал сок, Селина спросила:

— Ну как, поладили вы с Принцессой Юга?

— Нет, — сказал Джон.

— Не пришлись ей по вкусу, да?

— Не забывайтесь, Селина.

— Извольте. Больше вам ничего не надо?

— Надо. Завтра я еду свататься к Принцессе Восточной Болотии.

— Тогда вам понадобятся галоши и макинтош, — сказала Селина, беря дорожный баул и намереваясь его унести.

— Погодите, Селина, — сказал Король.

Селина остановилась.

— Куда вы деваете то, что находите у меня в мусорной корзинке?

— В мусорную яму, — сказала Селина.

— А на этой неделе вывозили мусор?

— Я специально послала за мусорщиком, — сказала Селина, — там набралось до самого верха.

Ее ответ так раздосадовал Короля, что, когда она зашла и сказала, что в ванной комнате все приготовлено и он может пойти и принять прохладный душ, он стал барабанить пальцами по стеклу, стоя к ней спиной и напевая песенку, словно ее вообще не было в комнате.

V

Поездка в Восточную Болотию сильно отличалась от поездки в Северную Нагорию и Южную Долинию. Чем ближе туда подъезжал Король, тем громче завывал и резче сек ему лицо ветер, чуть не сдувая его с коня. По правде говоря, Джону казалось, что тут собрались ветры со всех концов света, и все они разом, что есть духу, дуют и воют, хлещут и бьют, ревут и свистят. Они сталкивали друг с другом ветки деревьев, сшибали наземь столбы и тумбы. В ушах Джона стоял такой звон и грохот, ему с таким трудом удавалось удерживать на голове шляпу и самому удерживаться в седле, что было не до окрестных красот. Но то, что кругом сыро и мрачно, а город, построенный из серого камня, на редкость безобразен, он все же разглядел.

«Да, это местечко не назовешь тихим», — сказал себе Джон, припоминая безмолвие Севера и сонливую истому Юга; и он был совершенно прав. Горожане как оголтелые носились взад-вперед по улицам, вокруг кипела и бурлила жизнь: окна дребезжали, двери хлопали, собаки лаяли, повозки грохотали, люди, с топаньем бежавшие по своим делам, орали во все горло.