Дубравия - Фаржон (Фарджин) Элинор. Страница 4

«Интересно, здесь хоть меня ждут?» — подумал Джон, — ведь, как и прежде, до него сюда прибыл гонец, — и с удовлетворением увидел, что, когда он приблизился ко дворцу, построенному из серых гранитных глыб, двери распахнулись и навстречу ему устремилась толпа. Впереди всех мчалась девушка с развевающимися волосами, в короткой юбке и с клюшкой в руке. Она подскочила к Королю, схватила коня за гриву и закричала:

— Ты умеешь играть в болотный хоккей?

Не успел Джон ответить, как она выкрикнула:

— Нам не хватает одного игрока! Пошли! — и стащила его на землю. В руки ему сунули клюшку, и не успел он оглянуться, как очутился — не по своей воле — на огромном открытом поле позади дворца, по щиколотку в грязи. Поле это было на краю обрыва: внизу хлестали о скалы холодные, серые злые волны, а наверху не менее яростно хлестал людей ветер.

Игра началась, но в чем она заключалась и на чьей стороне он играл, Джон так никогда и не узнал: час напролет его бил по щекам ветер, дубасили по ногам клюшки, кололи лицо холодные соленые брызги. Ему орали в уши, яростно швыряли его туда и сюда, заляпывали от макушки до пят грязью. Наконец игра, по-видимому, закончилась. Джон в изнеможении опустился на землю. Но отдохнуть ему не удалось: та же девушка ткнула его кулаком в спину и сказала:

— Вставай! Ты кто?

— Король Трудландии, — собрав последние силы, ответил Джон.

— Подумать только! И зачем же ты сюда пожаловал?

— Предложить свою руку Принцессе.

— Вот оно что! Валяй!

— Неужели вы и есть… — еле вымолвил юный Король.

— Вот именно. Почему бы и нет! Ну, не тяни резину!

Джон сделал отчаянную попытку собраться с мыслями и отыскать в памяти утерянное стихотворение, но из уст его, обгоняя друг друга, вылетели такие слова:

Ты грома грознее,
      Ты злее горчицы,
Такой уродилась —
      Чего тут стыдиться.
Но я-то — другой,
      Мне себя не сломить,
Я очень надеюсь
      Отвергнутым быть.

— Это уж из рук вон! — взревела Принцесса и, подняв клюшку высоко над головой, ринулась на Короля. За ней следом бежали негодующие придворные, каждый с поднятой клюшкой. Джон кинул один взгляд на перепачканную буйную ораву и бросился наутек. Лишь чудом успел он взобраться на спину коня и пустить его в галоп, прежде чем на него обрушились их клюшки. Джон летел во весь мах, пока крики восточноболотцев не стихли вдали, а постепенно стих и ветер, и вскоре измученный и грязный юный Король подъехал к своим собственным дверям и перевел наконец дух. Министры поджидали его на парадной лестнице.

— Приветствуем вас, сир! — вскричали они. — Ну как, ударили вы по рукам с Принцессой Восточной Болотии?

— Еще как! — отдуваясь, сказал Король.

Министры заплясали от радости.

— И когда же она назовет счастливый день?

— Никогда! — заорал Джон; он кинулся наверх, к себе в комнату, и громко позвал Селину, и велел ей расстелить постель. Она давно набила себе в этом руку, и вскоре уже постель была готова и манила его лечь и отдохнуть. Доставая шлафрок и шлепанцы, Селина спросила:

— Ну, что вы думаете о Принцессе Востока?

— Ничего не думаю, — огрызнулся Джон.

— Не пришлись ей ко двору, да?

— Вы опять забываетесь, Селина. Помолчите.

— Извольте. Больше ничего не желаете?

— Желаю, — сказал Джон. — Еще как желаю. Ничего другого не желаю, только…

— Только что?

— Только мое стихотворение.

— Ваше стихотворение? Тот стишок, что ли?

— Вот-вот!

— Что же вы не сказали этого раньше? — сказала Селина и вынула его из кармана.

VI

Юный Король затопал ногами от гнева.

— Значит, все это время оно было у вас? — вскричал он.

— Почему бы и нет? Вы его выкинули.

— Вы сказали, что бросили его в мусорную яму.

— Ничего подобного я не говорила.

— Вы сказали, что не помните, о чем оно.

— И не помню. Никогда, даже в школе, не могла выучить стихи наизусть!

— И все равно держали его у себя!

— Одно другому не мешает.

— Но почему вы это сделали?

— А это уж не ваша забота. Подумать только: так обращаться со своим делом! — строго сказала Селина. — Человек, который не уважает дело своих рук, не заслуживает того, чтобы ему давали его в руки.

— Но я уважаю, правда, уважаю, Селина, — сказал юный Король. — Честное слово. Я так жалел, что скомкал и выбросил свое стихотворение. А знаете почему? Потому что оно вам не понравилось.

— Я этого не говорила.

— А… а на самом деле?

— Неплохой стишок.

— О, Селина, правда? Правда, Селина? О, Селина, я забыл его. Прочитайте мне его…

— И не подумаю, — сказала Селина. — Может, это научит вас в другой раз запоминать то, что вы написали, прежде чем выбрасывать.

— А я вспомнил! — вскричал вдруг юный Король. — Да, я помню его от слова до слова. Послушайте. — И, схватив ее за руку, он сказал:

Ты ягодки слаще,
      Голубки добрей,
Любой восхитится
      Любимой моей,
Я жить без тебя
      Не смогу никогда
И очень надеюсь,
      Что скажешь ты «да»!

Селина молча теребила край передника.

— Разве не так? — встревоженно спросил юный Король.

— Более или менее.

— Селина, скажите «да»! Скажите «да», Селина!

— Спросите меня завтра, — сказала Селина, — в Западной Дубравии.

— В Западной Дубравии? — с удивлением воскликнул Джон. — Но вы же знаете, ходить туда запрещено.

— Кто это запретил?

— Наши отцы и матери.

— Ну а у меня никогда не было ни отца, ни матери, — сказала Селина. — Я сирота.

— И вы ходите в Западную Дубравию? — спросил Король.

— Очень часто, — сказала Селина. — Всякий раз, когда я свободна. Завтра я свободна полдня. Если хотите — ждите меня у черного входа, и мы пойдем вместе.

— А как мы туда попадем?

— В заборе есть лаз.

— А что нам нужно взять с собой? — спросил Король.

— Только это, — сказала Селина и положила стихотворение обратно к себе в карман.

VII

На следующий день сразу после второго завтрака, когда Селина окончила работу, и привела себя в порядок, и надела розовую блузку с кружевами и шляпку с лентами, юный Король встретился с ней у черного хода, и они пустились рука об руку к ограде, отделявшей Трудландию от Западной Дубравии.

Как обычно, там была кучка детей, старавшихся заглянуть за ограду, и сквозь нее, и во все несуществующие щелочки, и они с любопытством смотрели, как Король и Селина шли вдоль ограды и Селина тыкала в каждую доску пальцем, считая про себя. Удивительно, взрослые, а ведут себя, как маленькие, и дети пошли гурьбой вслед за ними, чтобы увидеть, что будет дальше. Но Король и Селина от волнения ничего не заметили. Когда они дошли до семьсот семьдесят седьмой доски, Селина сказала:

— Вот здесь! — и сунула палец в дырочку, и опустила защелку с внутренней стороны. Доска откинулась, как узкая дверь, и Селина с Королем протиснулись внутрь, а следом протиснулись все дети.

Они были в Дубравии, но что это? — Король не верил своим глазам и принялся протирать их. Перед ним, как и в первый раз, поднимался завал из веток, цветов и листьев, но ветки были живые, на них пели птицы, листья зеленели, наливаясь радостным светом прямо на глазах, а что до цветов — о, никогда в жизни Джон не видел и не нюхал таких цветов! Пройти сквозь завал оказалось нетрудно — ведь за руку его вела Селина. Миновав его, Король снова принялся тереть глаза. Вместо серой песчаной пустыни перед ним расстилался зеленый луг с веселыми ручейками, и водопадами, и купами деревьев; среди деревьев стояли коричневые домики и белоснежные храмы; на покрытой мхом земле синели фиалки, в воздухе летали всевозможные птицы, пятнистые олени пили из ручьев, а на траве резвились белки. И никто из них не боялся ни Селины, ни Короля, ни детей.