Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова) - Линдгрен Астрид. Страница 38

И вот он сам уже стоит в дверном проеме — на нем бархатная юбка и накидки. Это было зрелище, заставившее господина Пекка вытаращить глаза.

— Вот так штука! Кто это? Что это за маленькая забавная девочка? — спросил он.

Фрёкен Бокк оживилась:

— Забавная девочка? Нет, это самый отвратительный маленький дрянной мальчишка, какого я когда-либо встречала в своей жизни. А ну! Сгинь отсюда, паршивец!

Но Карлссон ее не слушал.

— Вот гордая дева пускается в пляс… — произнес он.

И начал танцевать такой танец, какого Малышу никогда видеть не доводилось, да и господину Пекку, пожалуй, тоже.

Карлссон носился, пританцовывая и приседая, по кухне. Время от времени он слегка подпрыгивал, размахивая тюлевыми накидками.

«Какая глупость! — думал Малыш. — Все, что угодно, только бы Карлссон не начал летать, о, только бы он этого не сделал!»

На Карлссоне было столько тюлевых накидок, что его пропеллер был не виден. И Малыш был страшно благодарен ему за это. Но подумать только, а вдруг Карлссон поднимется в воздух, тогда, верно, господин Пекк со страшной силой грохнется в обморок, а потом, как только вернется к жизни, немедленно примчится со всеми своими телекамерами.

Господин Пекк смотрел на удивительный танец и хохотал до упаду. Он хохотал все сильнее и сильнее. Тогда Карлссон тоже захихикал и подмигнул господину Пекку, а проносясь мимо, помахал ему своими накидками.

— Очень веселый мальчишка! — сказал господин Пекк. — Его можно было бы выпустить в какой-нибудь детской передаче.

Это было самое ужасное, что мог сказать господин Пекк и что больше всего разъярило фрёкен Бокк.

— Выпустить Карлссона на телевидении? Тогда попрошу избавить меня от участия в этой передаче! — воскликнула она. — Совершенно ясно, что если вам хочется привести туда кого-нибудь, кто перевернет вверх дном всю телестудию, лучшего экземпляра, чем он, вам не найти!

Малыш кивнул:

— Ага, точно. А когда он перевернет вверх дном всю телестудию, он скажет лишь, что это — дело житейское. Так что берегитесь!

Господин Пекк не настаивал.

— Пожалуйста… Я ведь только предложил! Ведь на свете и других мальчишек хоть отбавляй!

Вообще-то господин Пекк уже торопился. Ему надо было присутствовать на постановке пьесы. Ему необходимо было уйти. И тут Малыш увидел, что Карлссон ощупью ищет стартовую кнопку. Малыш насмерть перепугался. Неужели теперь, в самую последнюю минуту, все кончено?

— Нет, Карлссон, не надо… нет, Карлссон, ни в коем случае… — нервно прошептал Малыш.

Но Карлссон продолжал нащупывать кнопку на животе. Ему было трудно добраться до нее из-за тюлевых накидок.

Господин Пекк стоял уже в дверях… И тут внезапно зажужжал моторчик Карлссона.

— А я и не знал, что авиалиния с аэропорта Арланда проходит над Васастаном, — сказал господин Пекк. — Думаю, не следовало бы прокладывать ее здесь. До свидания, фрёкен Бокк, завтра увидимся!

И он ушел. А вверх, к потолку взлетел Карлссон. В безумном восторге кружил он вокруг люстры и, прощаясь, помахал накидками в сторону фрёкен Бокк.

— Вот гордая дева по небу летит… Гоп-гоп-тра-ля-ля! — крикнул он.

КРАСИВЫЙ, ЧЕРТОВСКИ УМНЫЙ И В МЕРУ УПИТАННЫЙ…

Все послеобеденное время Малыш провел наверху, у Карлссона, в его домике на крыше. Он объяснял, почему им необходимо на это время оставить в покое фрёкен Бокк.

— Понимаешь, она собирается испечь торт со взбитыми сливками к завтрашнему утру, когда папа и мама, Буссе и Беттан вернутся домой.

Уж это Карлссон понял.

— Да, раз она собирается испечь торт со взбитыми сливками, ее необходимо оставить в покое. Опасно ретировать домокозлючек именно в тот момент, когда они пекут торты со взбитыми сливками, потому что тогда сливки киснут… а домокозлючки из-за этого — тоже киснут!

Таким образом, последние мгновения, которые фрёкен Бокк проводила в семействе Свантессонов, оказались вполне мирными, вполне такими, как она желала.

Малыш и Карлссон также мирно сидели перед очагом, наверху, в домике Карлссона. Карлссон слетал на рынок, расположенный на площади Хёторгет, и купил яблок.

— И честно отдал за них пять эре, — сказал он. — Я ведь не хочу, чтобы какая-нибудь торговка разорилась из-за меня, ведь я самый честный на свете.

— А торговка считала, что пяти эре за все эти яблоки — достаточно? — удивился Малыш.

— Спросить ее об этом я никак не мог, — ответил Карлссон. — Ведь ее не было, она в это время как раз пила кофе.

Карлссон нанизал яблоки на стальную проволоку и стал печь их над огнем в очаге.

— Кто самый лучший на свете пекарщик яблок? Отгадай! — сказал Карлссон.

— Конечно, ты, Карлссон! — ответил Малыш.

Они посыпали сахарным песком яблоки и ели их, сидя у очага, а за окном меж тем сгущались сумерки. «Как хорошо сидеть у огня», — думал Малыш, потому что погода становилась все холоднее. Заметно было, что настала осень.

— Я собираюсь слетать за город и купить побольше дров у какого-нибудь старика крестьянина, — сказал Карлссон. — Хотя все они плуты и глядят за тобой в оба, да и потом, кто их знает, в какое время они пьют кофе.

Он сунул в очаг несколько больших березовых поленьев.

— Но мне хочется, чтобы зимой у меня было тепло и уютно, а иначе я не играю. Пора бы им, старикам крестьянам, понять это!

Когда огонь погас, в маленьком домике Карлссона стало совсем темно. Тогда он зажег керосиновую лампу, висевшую над верстаком. Она озарила теплым и уютным светом комнату и все вещи, нагроможденные на верстаке.

Малыш поинтересовался, нельзя ли им немного поиграть со всем этим хламом, и Карлссон согласился.

— Но тебе придется спрашивать у меня, можно ли взять эти вещи на время, поиграть. Иногда я говорю «да», а иногда — «нет»… Большей частью я говорю «нет», потому что все-таки штучки-дрючки эти — мои и я хочу сам ими заниматься, а иначе я не играю!..

И когда Малыш много-много раз спросил у него разрешения взять ту или иную вещь, Карлссон дал ему на время старый сломанный будильник, который Малыш сначала разобрал, а потом собрал. До чего же было весело! Более увлекательной игры Малыш и представить себе не мог.

А потом Карлссон захотел, чтобы они вместе постолярничали.

— Столярничать — все-таки самое веселое, и можно сделать столько прекрасных вещей, — сказал Карлссон. — По крайней мере, я могу.

Сбросив на пол все, что было нагромождено на верстаке, он вытащил из-под диванчика разные до-сочки и чурки. Они оба, и Карлссон и Малыш, начали стучать молоточком, вколачивать гвозди, да так, что только в ушах звенело. Малыш, сколотив две чурки, сделал пароходик. Вместо трубы он тоже приставил маленькую чурку. И в самом деле, получился очень красивый пароходик.

Карлссон сказал, что он соорудит скворечник и повесит его на углу своего домика, чтобы там могли жить маленькие птички. Но скворечник у него не получился, а вышло что-то совсем другое, совсем непонятное.

— Что это такое? — спросил Малыш.

Склонив набок голову, Карлссон взглянул на свою поделку.

— Это… одна вещица, — сказал он. — Потрясающе красивая маленькая вещица. Отгадай, кто самый лучший на свете мастерильщик штучек-дрючек?

— Конечно, ты, Карлссон! — ответил Малыш.

Но уже настал вечер. Малышу пора было идти домой спать. Ему пришлось покинуть Карлссона и его маленькую уютную комнатку со всеми нагроможденными там вещами и верстаком, коптящей керосиновой лампой, и дровяным ларем, и с камином, где еще оставались раскаленные уголья, которые давали тепло и свет. Трудно было Малышу оторваться от всего этого, но он знал, что снова вернется сюда. О, как он радовался, что домик Карлссона именно на его крыше, а не на чьей-нибудь другой!

Они вышли на крылечко, Карлссон и Малыш. Над ними сияло звездами небо. Никогда в жизни Малыш не видел такого множества звезд, да еще таких больших, да так близко от себя. Да нет, понятно, что не так близко, их от него отделяли тысячи миль, он знал это, и все же… О, какая звездная крыша опрокинулась на домик Карлссона — и близкая, и в то же время такая далекая…