У ручья Черешневого леса (сборник) - Евтушенко Антон Александрович. Страница 5

– Что-оо? – воскликнул енот, и слёзы сразу высохли на его мохнатой мордахе. – Как это енота заменять? На какую такую зверюшку?!!

– Ага! – торжествующе мяукнул котёнок. – Вспомнил??

– Ой! – всхлипнул енот и от неожиданности даже сел. – Вспомнил! Енот, ну точно: ЕНОТ!

– Ну вот, а то: не знаю, не знаю! Всё ты знаешь, только забываешь иногда.

– Спасибо тебе, котёнок! – заулыбался енот и вдруг серьёзно так добавил: – А ты не будешь заменять меня новой зверюшкой?

– Нет, ты, правда, глупенький, енотик! Ну какой же ты глупенький! – сказал котёнок и обнял енота. – Мой глупенький енот!

Уроки лисички Чиффы даром не прошли. Всё правильно сделала белка. Только не знала она, что енот сам по себе – это енот, а енот и котёнок – это сила, которую победить не может ни одна лисья хитрость в мире. Долго ещё белка бубнила себе под нос имена зверюшек, перебирая всех лесных жителей и пытаясь вспомнить своё, то, что украла Чиффа. От бессильной злобы она грызла собственный хвост, а вдалеке, где-то у ручья Черешневого леса до неё доносился задорный голосок енота. Он пел:

Игра в крокодила

Холодным зимним вечером на запруду не сбежишь – лапы замёрзнут, звёздами не полюбуешься – ушки застудишь и от всей души в салочки не порезвишься – горло тут же простынет. Только и остаётся, что коротать вечера у раскалённой докрасна топки печки, наблюдать за игрой огня, пить из самовара горячий чай с карамелью и ждать тёплого лета да ласкового солнышка.

Сегодняшний вечер был именно таким. Мороз нарядил лес в нарядное пушисто-белое убранство, сковал ручей и реку толстым льдом и заставил замолчать целый лес. Не трещали сучья под лапами зверей, не хлопали крыльями пернатые, не цокали копытами разгорячённые троицы и двойки на тракте, не звенели колокольчики конных упряжек. Лес молчал. Но в норке у ручья в затянутых морозным узором оконцах отплясывали дикарский танец непоседливые язычки пламени, весело трещала печка, шумно выдыхая дым в трубу. Она освещала скромное убранство комнаты, посреди которой сидя прямо на полу, на старом с латками одеяле, котёнок и енот играли в «крокодила».

Полосатый зверёк старательно изображал жирафа, смешно вытягивая шею и округляя и без того круглые светло-шоколадные глаза с чёрными зрачками. Котёнок покатывался со смеху, а свободное от этого занятия время клеил цветную аппликацию на тему «весна идёт!». Были там мягкие нежно-зелёные ковры полей, звонкоголосые птицы с красными грудками на ветвях в изумрудных каплях набухших почек и лазурное небо, утопающее в лучах ослепительно-жёлтого солнца. И настолько эта картинка оказалась похожа на настоящий весенний пейзаж, что аккуратно вырезанный кружок жёлтой бумаги, приклеенный в верхнем правом углу, вдруг охватил жаром шёрстку котёнка, лёгкий ветерок ласково обдул разгорячённый лобик, а восторженные птичьи трели просто оглушили, заставив кисточки на ушах слабо вибрировать.

– Вот это да! – восхитился котёнок и опрокинулся навзничь.

– А вот и нет, а вот и нет! – заверещал енот, приняв восклицание котёнка на свой личный счёт. – Такого зверя нет!

– Выдра! – тогда предположил котёнок и снова залился искрящимся смехом.

– Ну-уу нет! Какая выдра? – обиделся енот и вдруг раскрылся. – Жирафа это, жирафа!

– Ой, ну можно подумать! – возмутился котёнок, немножко расстроившись, что енот так быстро сдался.

– Твоя очередь! Показывай! – передал енот эстафету по кругу.

Но котёнок не успел показать. В окошко вдруг требовательно постучались и друзья мгновенно притихли.

– Кто та-аам? – жалобно пискнул енот и по ту сторону послышался птичий клёкот.

– Это голубиная почта! – воскликнул котёнок и в три прыжка оказался у окошка.

Он приоткрыл скрипучую створку, и внутрь ворвались клубы пара, повеяло ледяным дыханием. Енот заёрзал на месте и поближе придвинулся к пышущей жаром печурке. След голубя уже и простыл, но на подоконнике он оставил скрученную в трубочку газету.

– Лесные ведомости, – прочитал название котёнок, развернув трубочку в тоненькие серые листы, где убористым жирным шрифтом излагалось о последних новостях в Черешневом лесу.

– А «Вестника шкипера» нет? – уточнил енот, подкидывая сухое полено в огонь.

– А ты его выписываешь? – хихикнул котёнок и с благонравной рассудительностью сам ответил за енота: – Похоже, что нет. Так отчего же ему быть?

Енот задумчиво почесал макушку и неуверенно предположил:

– А вдруг…

– Само очарование! – умилился котёнок и тут же углубился в чтение новостей.

Пока енот раздумывал обижаться ему на такое заявление или нет, воинственный клич огласил норку, что заставило обезумевшего от страха енота продемонстрировать «страуса». И всё-таки пять последних вечеров за игрой в «крокодила» даром не прошли: сходство было поразительным. Но на поверку воинственный клич оказался писком восхищения, который принадлежал…

– Котёнку, – слабым дрожащим голосом заметил енот. – А не пора ли котёнку чуть поубавить громкость? Я подумал, что на нас напало племя амазонок.

– Это решительно невозможно! – просиял котёнок. – Енотик, миленький, ты только посмотри! – и котёнок, заливаясь безудержным весельем, ткнул коготком в крошечную заметку на последней полосе газеты.

Енот нацепил на нос очки в тонкой оправе и важно зачитал вслух:

– Я буду участвовать, понимаешь! – пискнул котёнок и заискивающе посмотрел другу в глаза.

– Но-оо… ты же не рысь! – запротестовал енот.

– Я ррр-рысь, – зарычал котёнок и добавил, тихонечко мяукнув: – Только маленькая!

Узкоколейка в округе была одна, но где-то между Черешневым и Берёзовым лесом у неприметного домика красного кирпича с деревянным частоколом и зелёными ставенками, она расходилась на несколько, образуя крошечную станцию по названию близлежащего посёлка Черешневка. Здесь же сутулилась, в лохмотьях облезшей краски, потрёпанная временем, водонапорная башня, снабжающая посёлок питьевой водой. Свистки паровозов часто оглашали округу, но длинные вереницы товарных поездов, гружённые углём, рудой, древесиной и торфом, никогда не останавливались. Здесь не было переезда и даже семафора: впереди до самого моря дорога была свободна, и ничто не могло стеснить движение чугунных скороходов.

Именно поэтому скорый литерный поезд Москва – пос. Черешневка, прибывший на станцию часом ранее, был особенный. Он был пассажирским. Состав стоял на запасном пути номер один, выпуская из-под колёс шипящие струи пара. Машинист в бушлате с поднятым воротником ходил вдоль вагонов и с деловитым видом постукивал молоточком по механизмам, проверяя на слух их исправность. Вагонов было всего шесть, не считая локомотива, который тянул их за собой. Предпоследний выгодно выделялся от остальных своим окрасом: он был не традиционно-зелёным, а красным и на его боку белой краской под трафарет было гордо выведено «РЕСТОРАН». Салон вагона-ресторана был ярко освещен не то газовыми фонарями, не то электрическими лампами накаливания, и из его уютных окошек мягко струился тёплый свет, падая на пушистое покрывало из снега.